Панайот швырнул гонцу монету прямо из окна. Она описала дугу над изгородью и придорожными кустиками и упала к ногам лошади. Гонец ухитрился поднять ее, не слезая с седла, гикнул и поскакал вниз, безжалостно шпоря коня.

Хозяину пришлось теперь посвятить жену в свои дела с сардаром. Анастасия Зуриди молча перекрестилась и пошла на кухню позаботиться об угощении. На кухне она поклонилась русскому страннику — дочь уже предупредила ее о присутствии в доме Василия.

Тем временем в кофейне Али-Магомет предавался кейфу на узорчатом ковре, в тени широколиственного платана, среди таких же важных пожилых османов, как и он сам. Услужливый «каведжи», хозяин кофейни, знал, как угодить своим почтенным гостям, не нарушая их сладкой истомы. Прикрыв глаза, Али-Магомет с наслаждением курил длинную трубку, отгоняя сон редкими глотками горячего черного кофе. Дуновение морского ветра касалось его чела. Ровный шорох прибоя ласкал слух. Выкуренные трубки и пустые чашечки бесшумно заменялись полными. Он размышлял, часы текли… на востоке не любят спешить!

Мысли Али-Магомета были дальновидны, отрадны и благовонны, как аромат розового сада. Он пускал дым колечками и мечтал о сладости мести… В каждом колечке дыма ему грезилась отрубленная голова недруга, левантинского паши, того, что отнял у Али-Магомета часть имущества и дом-дворец в Хайфе. Чтобы отомстить сильному врагу, нужна дружба с «господином морей», капуданом-пашой, а эту дружбу надо подогревать подарками. Одному из самых влиятельных адмиралтейских вельмож Али-Магомет недавно подарил изумительную девушку-рабыню, француженку с марсельского судна, последнего приза Али-Магомета. Капудан-паша узнал об этом подарке. Значит, нужно быстро найти еще лучшую красавицу для самого капудана-паши, а то еще позавидует и обидится! Он, Али-Магомет, уже поручил одному хитрому гяуру за любые деньги найти, купить, украсть подходящую рабыню… Кстати, надо не забыть взглянуть и на дочку этого здешнего старосты. О ней шепнул тот же гяур… Староста не продаст своей дочери, значит, если девчонка на что-нибудь годна, нужно отнять ее под видом женитьбы, а там видно будет… И если все произойдет так, как предначертано, и подарок будет принят милостиво, капудан-паша облечет своего друга полномочиями, может быть тайными… Снаряжена экспедиция — три, четыре корабля… Недруг низложен, схвачен, вот он — в руках Али-Магомета! И Али-Магомет живьем сдирает с него кожу…

Еще затяжка дымом, еще глоток кофе… Сладостные видения исчезают, Али-Магомет приподнимается на ковре, распрямляет затекшие ноги и хлопает в ладоши:

— Послать гонца к дому грека Зуриди! Сказать ему: мы едем!

…Высокий гость прибыл не верхом, не в карете (даже в Стамбуле они были редкостью!), а восседая на подушках носилок. Они плавно покачивались на плечах рабов-берберийцев. Шестеро атлетов пронесли носилки сквозь распахнутые ворота и опустили наземь перед крыльцом. Здесь гостя встретили хозяева дома, супруги Зуриди.

Выбравшись из носилок, Али-Магомет сперва пожелал осмотреть прилегающую часть сада. Он неторопливо шествовал по дорожкам и внимательно осматривал ряды фруктовых деревьев. О, его собственные сады содержались не так образцово, как этот! Здесь по-настоящему заботились о саде, любили его, там — безрадостно трудились подневольные руки. Али-Магомет похвалил и абрикосовые, и персиковые, и сливовые деревья, долго осматривал на южном склоне виноградник, пощупал руками зреющие кисти и даже заглянул в подвалы.

Наконец, оставив своих телохранителей во дворе, Али-Магомет, сопровождаемый хозяином, проследовал в комнаты. В гостиной, увешанной коврами, Анастасия Зуриди с поклоном поднесла гостю бокал отлично приготовленного шербета. Но Али-Магомет не взял с подноса бокал. Хитро подмигнув хозяину, гость погрозил ему пальцем и заявил, что примет напиток только из рук наследницы дома.

Делать было нечего. Анастасия отправилась в горницу за дочерью.

Притихшая Зоя почувствовала родительскую тревогу еще во время приготовлений к приему забита и сидела теперь в уголке, понурившись над своим девическим рукоделием.

Мать набожно перекрестила дочку, и Зоя, натянув темный платок на самые брови, дрожащими руками взяла поднос. Опустив глаза, она поднесла бокал турецкому гостю.

Но как она ни прятала лицо, как ни был скромен ее наряд, восхищение старого работорговца не имело границ. Шербет он не пил, а слизывал по капельке с краешка бокала, не отводя взгляда от девушки, державшей поднос. Он снял с пальца перстень и тут же отдал отцу девушки в знак особого расположения. А для самой Зои он не поскупился на похвалы, изысканные и цветистые, в лучшем восточном вкусе. Он сравнивал девушку с утренней зарей, благоуханной розой, лунным лучом на воде, назвал ее лилией долины, и розовой жемчужиной его души, и гурией эдема, и сияющим лучом бриллианта.

Наконец, когда иссяк этот фонтан любовного красноречия, Зоя смогла тихонько ускользнуть из гостиной и скрыться в своей горнице. Оставшись наедине с отцом Зои, Али-Магомет тут же категорически заявил, что берет девушку себе в жены и намерен вызвать кади еще на этой неделе, чтобы к следующей пятнице Зоя перешла бы в дом супруга.

Напрасно отец ссылался на юность Зои, на различие вероисповеданий. Турок был непреклонен и уже начал хмуриться.

— Слова твои неразумны, старик! — проговорил он холодно («старик» был на десяток лет моложе самого Али-Магомета). — Греки нередко выдают замуж дочерей и в десять, и в одиннадцать лет, а твоей дочери не меньше двенадцати. Насчет же моей и ее веры — не тревожься! Наш пророк позволил правоверным брать в жены и христианок, и евреек, только к идолопоклонницам запрещено прикасаться магометанину. Вот когда Зоя родит мне детей, то они станут мусульманами, это правда, но таков уж обычай. Ты же должен радоваться чести, тебе оказанной. И помни: тот, кто вздумал бы противиться моей воле, — заранее обречен. Его собственная мать пожалела бы, что не вытравила его из чрева. Предупреди дочь об ожидающем ее счастье и никуда не выпускай со двора до той самой минуты, когда я поведу ее к кади. За ослушание ты ответишь мне головами всей твоей семьи. Теперь прощай, и да пребудет над тобой милость Аллаха!

Мать из-за двери слышала все. И как только носилки с турком уплыли за ворота, верная служанка бегом бросилась к домику священника. Подождав до темноты, семидесятилетний отец Иоанн, кряхтя, отправился в дом Зуриди.

Этого отца Иоанна, старика умного и хитрого, уважали даже турки. Суеверные, невежественные мусульманские женщины, а нередко и их мужья потихоньку обращались к попу Иоанну за лекарствами и советами, а то и прямо просили его: «Помолись, ата, своему богу Иссе, чтобы он умилостивил нашего Аллу!» Среди турецкого населения казы[25] поп Иоанн слыл лекарем и прорицателем, что, кстати, отнюдь не вредило его доходу.

Панайот рассказал старику все, не забыв и про Василия-беглеца. Отец Иоанн ахнул и руками развел:

— Ох, пресвятая богородица, вот уж не было печали! Маловато, знать, было у тебя забот, Панайот, что разом еще две заботушки прибавились!.. Ну, что же, господь не без милости! О рабе божием Василии-беглеце речь пойдет впереди, ему, яко брату нашему во Христе, надо помочь в дорогу снарядиться, но это — дело не больно хитрое. А вот что с твоей Зоюшкой делать — ума не приложу! Плохо дело, сын мой Панайот! Уж если эдакий срамник окаянный затеет добрую девицу в гарем свой, а наложницы утащить — не отсутпится. Еще и жениться обещал, пес проклятый, небось на двадцатой! На чем же ты порешил, Панайот, а?

— Да вот, отец Иоанн, сидим, думаем-гадаем, что делать. Видимо, придется девицу нашу потихоньку из дому спровадить в Силиврию да там тайком с Константином, женихом ее, и обвенчать. О том тебя и просим, отче! Порешили мы с женой так: наша жизнь прожита, пусть хоть молодые порадуются, поживут; да, может, еще пронесет и над нами грозу-то?

— И не помышляйте! Коли своих голов не жаль — о собратьях подумайте. Весь поселок погубите, грех на душу великий примете. Нет, коли ты как христианин не хочешь дочь греху предать, то обвенчать ее придется только с… единым господом нашим.