Василий Баранщиков поравнялся с группой на площадке, когда оба спутника сардара вскочили на коней, чтобы следовать за господином. Это были слуги и телохранители богача. Василий уже миновал всадников и на миг обернулся, чтобы мельком увидеть лицо важного турка. Тот выезжал на дорогу, не обращая никакого внимания на прохожего…

У беглеца чуть не подкосились ноги, когда он узнал это обрюзгшее злое лицо с колючей рыжей бородкой. Перед Баранщиковым был не кто иной, как… его старый хозяин, реис эффенди Али-Магомет-ага из Хайфы!

Жизнь Панайота Зуриди, старосты поселка, в последнее время стала тревожной. Над его маленькой семьей собралась гроза. Панайот еще надеялся отвести удар и все никак не решался рассказать правду жене и дочери. Именно ей-то, тринадцатилетней Зое, и грозила опасность. О редкой красоте этой девушки проведал, к несчастью, новый местный начальник Али-Магомет-ага, в прошлом, как говорили, адмиралтейский офицер. Сам капудан-паша[22] прислал сюда, в приморский поселок, этого Али-Магомета на должность «забита», то есть воинского и полицейского начальника, ведающего и поборами в пользу адмиралтейства. Али-Магомет-ага успел удивить местных жителей своим богатством. Он купил лучший во всей округе чифлик[23] с великолепной мызой, выстроенной каким-то иностранным дипломатом, содержал большой гарем и богатую конюшню, имел собственное легкое судно и каменный дом в самом Стамбуле, где большинство домов были деревянными. В новой должности забита этот богач скоро стал грозой здешних «райев», то есть немусульманского населения.

На самых первых порах новый забит свирепо требовал от старосты имена недоимщиков и не желал слушать никаких объяснений. Потом Панайоту Зуриди как будто удалось умилостивить чиновника подарками и приношениями от населения и этим спасти нескольких сограждан от долгового рабства. Вместе с тем Али-Магомет убедился, что скромная должность забита отнюдь не бесприбыльна. Это обстоятельство несколько смягчило его суровость, и, хотя поборы стали потяжелее, а порядки построже, чем при предыдущем начальнике, все-таки новый забит своевольничал над беззащитными греками в поселке не так уж рьяно, как в самом начале своего правления.

В конце рамазана, за несколько дней до мусульманского праздника, начальник велел кликнуть к нему Панайота Зуриди. Тот поплелся, полный недобрых предчувствий.

Однако, к удивлению Панайота Зуриди, Али-Магомет принял его весьма ласково и, мимоходом упомянув о недоимщиках, сразу же дал беседе другое направление. Он рассказал, что не доволен своими женами, скучает в их обществе, хочет половину прогнать назад, в родительские семьи, и освободить свое ложе для лучшей спутницы, более достойной делить с ним часы отдохновения от государственных забот.

— До меня дошли о тебе благие слухи! — говорил он вкрадчиво. — Ты, как я узнал, добрый отец семейства. Это отрадно слышать тому, кто готов доверить свое нежное, хоть и немолодое сердце, ласковым девическим рукам.

Слова старого распутника усилили беспокойство Панайота. Он понял, что какой-то тайный недруг семьи распалил любопытство старого турка россказнями о Зое.

Помолчав, Али-Магомет недвусмысленно выразил намерение посетить в дни байрама жилище старосты.

— Хочу сам увидеть всю твою добрую семью, Панайот. Разрешаю тебе не делать слишком больших приготовлений к этой встрече. Я приду к тебе с малой свитой…

…Погруженный в тяжелую думу, Панайот Зуриди сидел в своей садовой беседке, ежечасно ожидая появления гонца с известием о высоком госте. Из беседки, густо заплетенной побегами винограда, Панайот видел пристань, ботик с гаремом забита и самого Али-Магомета на белой лошади.

«Он отправляет своих женщин в Эюб, — раздумывал староста. — Вот они отчалили, а сам хозяин направился к кофейне. Там отдохнет и покурит до полудня, а тогда, по жаре, ему вряд ли захочется подниматься сюда, на горку. Вечером же, даст бог, его отвлекут вернувшиеся жены от мыслей о Зое. О господи! Хоть бы пронесло эту беду!»

Увы, беду не пронесло! Но человек, который в тот миг постучал в заднюю калитку сада Зуриди, не был вестником сардара. Служанка привела незнакомца к беседке, где, погруженный в невеселое раздумье, сидел Панайот. Пришелец низко поклонился стефанскому старосте. Как только служанка ушла, гость произнес:

— Во имя отца и сына и святого духа — мир дому твоему, брат Панайот. Тебе шлет привет грек Спиридон из Скурати. Прошу твоей помощи, добрый человек.

— Кто ты?

— Твой гонимый собрат.

— Но ты не грек. Скажи свое имя.

— Я русский, по имени Василий. Бегу из турецкой неволи.

— Русский? Будь благословен твой приход! — И Панайот Зуриди бросился обнимать нежданного гостя. — Твой народ, Василий, — наша надежда на свободу! С того дня, как российский флот был в греческих водах, ожила наша вера в будущее. Мы видели своими глазами, как поработители бежали от вас и тонули в море.[24] Мой дом — твой дом, брат, но не в добрый час ты оказался под мои кровом. Я жду плохого гостя — новый забит, Али-Магомет-ага, зарится на мою дочь Зою и должен нынче или завтра прийти сюда.

Панайот Зуриди не успел досказать Василию Баранщикову о своем разговоре с турком, как в беседку весело вбежала из сада синеглазая девушка-подросток с двумя длинными каштановыми косами. Она никак не ожидала встретить чужого и удивленно остановилась посреди увитого виноградом шестигранника. Пока отец что-то шептал ей на ухо, она бросала на пришельца сочувственные взгляды через отцовское плечо.

А Василий так и застыл на месте, не в силах отвести глаз от юной красавицы. Такой она и запомнилась ему на всю жизнь, какой предстала перед ним в первый раз здесь, в затененной беседке: под черными крыльями бровей — темно-синие очи, что горные озера весной, задорные ямочки у смеющихся губ, формой напоминающих четко изогнутый лук, пестрая шаль, обернутая вокруг стана вместо пояса, и серебряная пряжка, перехватывающая складки платья на узеньком полудетском плече. По безмятежному выражению ее лица каждый догадался бы, что Зоя и не подозревает ни о какой опасности. Василий же сразу понял, что семья не напрасно тревожится за свою любимицу: о «нежном сердце» Али-Магомета слишком живо напоминали беглецу… его ступни!

В доме Зуриди прислуги было мало, и Панайот доверял своим домочадцам. Он повел российского странника в дом и усадил в гостиной как дорогого гостя. Василий рассказал греку, что некогда сам был захвачен в плен головорезами Али-Магомета и что нынешний забит — в прошлом не офицер адмиралтейства, а морской разбойник, командир пиратской галеры. Василий припомнил, что там, на Леванте, Али-Магомет враждовал с султанским пашой в Хайфе. Вероятно, эта вражда побудила Али-Магомета покинуть Хайфу и переселиться в Стамбул, где он нашел покровительство у капудана-паши.

— Значит, и тебе, друг Василий, нельзя попадаться на глаза этому разбойнику, — сказал хозяин дома. — Если он явится сюда — ступай на кухню, там обедают батраки. Их пятеро, среди них ты будешь незаметен. Потом посоветуемся с отцом Иоанном, священником здешней часовни, как тебе быть дальше. Есть у меня на примете и еще один надежный человек, тоже земляк твой, купец из России. Нужно бы и с ним совет держать, да редкий он у нас гость, всегда в дальних разъездах. Скоро обещался быть.

— Небось из стамбульских гостинодворцев? — осведомился Василий с беспокойством.

— Сего не ведаю. Знаешь, брат Василий, — вздохнул грек, — может быть, придется тебе уйти отсюда не одному: коли иного выхода не найдется, переоденем дочь и отправим с тобой тайком до Силиврии. Там живет жених ее, Константин Варгас, моряк, сын старосты рыбачьей артели… Эх, друг, никак на дороге всадник? Ну, Василий, поторопись к батракам, а мы с женой встретим желанного гостя!

— Селям алейкум, Панайот Зуриди! — заорал конный гонец, добравшись по извилистой дороге до середины холма с домом Зуриди. — Ожидай через час прибытия к тебе самого сардара! Иншаллах! За такую добрую весть гонцу полагается награда! Отвори окно, хозяин, и покажи, насколько ты обрадован!