Голерс спросил себя, а известно ли лейтенанту, что Клакстон находился в каюте девушки, когда у той случился припадок? Но стоило ему только об этом подумать, как Располд сообщил:

— Эверлейк утверждает, что они трое разговаривали в ее каюте, когда у нее начались судороги. Он послал Клакстона за помощью. Больше он его не видел.

— Слушай, — произнес Голерс, — а ведь до меня только что дошло. Где врач «Короля эльфов»?

Располд криво усмехнулся.

— Утонул во время праздника на Мелвилле, — ответил он.

Голерс повернулся к Роде:

— Как сейчас уровень сахара?

— Около 120 миллиграммов, доктор.

— Быстро поднимается. Будем постоянно наблюдать за ней. Смотри, чтобы сахар не поднимался слишком высоко или снова не стал падать. Жаль, что у нас нет пенетрометра, чтобы вести поминутный подсчет. Ты ведь, Гарри, наверняка не позволишь, чтобы ее увезли с корабля, а?

Гарази с сожалением покачал головой:

— Пока ты не докажешь, что причиной ее болезни не является чужеродное тело, она останется здесь. А также все, кто есть на этом судне.

— Включая тебя?

— Включая меня. Такова наша работа. Тебе это известно, Марк.

— Расследование, что я веду, отнюдь не закончено, — добавил Располд. — Я бы хотел получить разрешение от начальства использовать небольшую «пилюлю правды». Немного этого снадобья, именуемого «каларошель», совсем не помешало бы. Но пока, должен признать, у меня нет законных оснований прибегать к подавлению свободной воли.

— Ты мог бы попросить подозреваемых добровольно пойти на это.

— Поосторожнее, — фыркнул Располд. — Я даже не имею права употреблять слово «подозреваемый»! Меня ведь могут и к суду привлечь. А если ты хоть на секунду подумал, что я от капитана чего-то дождусь, кроме его презрительной улыбки, то здесь ты, друг, глубоко ошибаешься. В поисках спасательной лодки я тут прочесал все вдоль и поперек и набрел на потрясающую информацию. Это отпечатки пальцев каждого человека на борту данного корабля, и кое-каких отпечатков нет!

Марк недоуменно посмотрел на него:

— В картотеке любого экипажа имеются отпечатки пальцев каждого его члена, а также пассажиров. Проверка не заняла много времени.

Голерс вернулся в каюту. Интуиция подсказывала ему, что девушка поплакала достаточно и сейчас самое время отвлечь ее от горестных мыслей. Как правило, врачи придерживались общепринятой практики: дать пациенту выплакаться до конца, чтобы слезы смыли его психическую травму. Но сейчас Голерс чувствовал, что оставлять ее и дальше с отцом не к добру.

Кроме того, ему хотелось быть рядом с ней — по причинам не только профессиональным. За то короткое время, что он видел ее, он ощутил в себе нечто большее, чем просто интерес.

Капитан сидел на краю постели и очень тихо разговаривал с дочерью. Та лежала к нему спиной, свернувшись в клубок и уткнувшись лицом в ладони. Ее плечи сотрясались от рыданий.

Эверлейк поднял глаза на вошедшего. Голерс решительно произнес:

— Это известие, возможно, оказалось для нее своего рода шоком, особенно в ее состоянии. Было бы лучше сказать ей об этом как-то помягче.

Эверлейк встал и свирепо уставился на него:

— Вы превышаете свои врачебные полномочия, Голерс.

— Ничуть. Моя работа в том и заключается, чтобы беречь здоровье своих пациентов, а также штопать в нем прорехи, если оно прохудилось. На этот счет есть одна старая, но верная поговорка: «Легче болезнь предупредить…»

Он сел на место капитана и, потянувшись к девушке, привлек ее к себе. Она порывисто повернулась к нему и, всхлипывая, позволила ему заключить себя в объятия. Однако стоило ему обнять ее, и слова куда-то исчезли. Вместо них он довольствовался лишь тем, что гладил ее длинные золотистые волосы или вытирал слезы. И хотя от присутствия капитана, тихо стоявшего позади, у него на затылке шевелились волосы, он продолжал держать ее в своих объятиях. Она все еще плакала. Он незаметно нащупал ее пульс и отметил, что он отбивает 120 ударов. Лицо ее снова покрылось бледностью, и девушку зазнобило.

Он наконец отстранил ее от себя и заставил лечь. Эверлейк стоял молчаливо и недвижно, не сводя глаз с дочери, и лицо его было бесстрастно, словно высеченное из бронзы.

— Если бы я знал, как все обернется, я бы не впустил вас сюда, — произнес Голерс. — Ей от этого только хуже. А поэтому, если не возражаете, я бы попросил вас выйти. Мне нужно работать.

Эверлейк не шелохнулся. Двигались только его губы.

— Я капитан «Короля эльфов». На его борту мне никто не указывает, что мне можно делать и что нельзя.

— Данное судно сейчас не в космосе, — возразил Голерс. — Оно находится в доке. Согласно предписанию 30, насколько мне помнится, — а память, думаю, меня не подводит, — врач в таких случаях имеет право не считаться с мнением командира. Даже когда корабль в полете, полномочия врача в делах медицинского характера выше полномочий капитана, если, конечно, принимаемое врачом решение не угрожает безопасности других на борту этого корабля.

Белая фигура не двигалась, будто все законы мира не могли обратить ее на путь, на который она не желала вступать. Потом застывшие, жесткие линии неожиданно дрогнули, и капитан покинул каюту.

Марк Голерс с облегчением вздохнул. Он ведь понятия не имел, сработает или нет его обращение к закону. В глубине души он верил, что сработает, так как люди, подобные Эверлейку, относились к власти с уважением. Они пользовались ею сами, и им бы не хотелось ею пренебрегать, когда ее использовали против них. Это значило бы рубить сук, на котором они сидят.

Голерс, поджав губы, снова погладил Дебби по волосам и направился к двери за Родой. Та подняла руку со сложенными вместе большим и указательным пальцами, показывая, что общий клинический анализ не выявил наличия чужеродных тел, а потом вручила его перфокарту, чтобы тот удостоверился. Он вышел из каюты и сообщил Гарази о результате анализа. Тот очень обрадовался приятному известию.

— Жена говорит, что если из-за этой работы мне никогда не удается поесть вовремя, то я должен бросить такую работу, — сказал инспектор. — А мне нравится Луна. Я намного лучше чувствую себя здесь, чем на Земле. Тут полегче, на этой старушке.

— Пф! — фыркнул Голерс. — А я собираюсь убраться отсюда как можно скорее.

Он посмотрел в глубь коридора.

— А где капитан?

— Да его Располд подцепил и уволок куда-то. Уж не знаю, с какой целью. Слушай, док, а что, если я уговорю шефа О’Брайена подписать твой рапорт? Чиновников из здравоохранения тоже придется ублажать. А тогда я смогу снять карантин, и все отправятся по домам. Да и кроме того, Саксуэллу здорово не понравится, если слишком долго держать птичку на насесте. А уж у компании, если там захотят, найдутся способы, как сделать жизнь таможенного инспектора невыносимой.

Гарри потер бровь.

— Вот дьявол, слишком многих мне приходится ублажать! Капитана, экипаж, ребят из здравоохранения, Саксуэлла и последнюю, но не менее важную персону: свою жену! И как это я до сих пор не плюнул на все и не вернулся на Божью Планету!

Голерс, рассмеявшись, удержался от замечания, что это заявление противоречит высказанному им за минуту до этого.

— Что касается меня, то карантин можно снять. Но кое-кто не отпустит тебя. То есть Располд. Он еще не закончил свое предварительное расследование.

Гарри дернул себя за волосы и пошел к выходу из холла. Голерс и Ту вернулись в каюту. Рода, толкая перед собой мехлаб, протиснула его мимо кровати на середину каюты — туда, где было свободное место. Она включила комнатный термостат и после этого раздела девушку.

Та обратила на них большие, покрасневшие от слез глаза.

— Не бойтесь, — сказал ей Марк. — Попробуем полечить вас. Будет немножко неприятно, но вам станет лучше. Если не лечиться, то болезнь может годами таиться внутри, пока не вспыхнет неожиданно и не уложит вас в больницу.

Он избегал слова «психика». Оно до сих пор пугало пациентов, даже в этот, казалось бы, просвещенный век.