– Возможно, Микеланджело видел Давида таким же, как и ты, – я закрываю книгу, стряхивая наваждение, говорящее о том, что сказанное Гаспаром относится не только к скульптуре. Слишком уж лично и интимно звучат его слова.

– Возможно, но спросить у него об этом мы не можем, – легко соглашается со мной Гаспар, – кстати, я видел копию скульптуры в Лондоне. Говорят, что оригинал гораздо больше копий, но мне не слишком нравится Рим, чтобы поехать и проверить это утверждение. Давай, как-нибудь я покажу тебе английскую версию, если ты захочешь посмотреть Лондонские музеи?

Когда ночь сгущается, и в комнате уже совершенно темно, я продолжаю лежать с открытыми глазами. И статуя Давида не исчезает, находясь прямо посреди моей комнаты. Все слова в красивых и порой таких странных фразах Гаспара – это аллегории, которые дают легкий намек на правду. Возможно, чтобы понять их, надо увидеть всё глазами Гаспара, думать его мыслями.

Мне не составляет труда увидеть, как сам призрачный Гаспар выходит из–за статуи и обходит ее кругом, рассматривая творение Микеланджело Буонарроти.

– Ты ищешь в моих словах подсказки, – он, запрокинув голову, вглядывается в лицо Давида, – тогда как все гораздо проще. Усложнять себе задачу удобно, когда отрицаешь очевидное. И ты должна признать то, что я фактически сделал шаг в ловушку. Но не является ли этот шаг очередным хитроумным ходом? Может, я хочу совершенно другого, не того, что ожидаешь от меня ты?

Лицо статуи искажается. Мрамор превращается в текучий воздух, линии переплетаются, то смягчаясь, то наоборот становясь более угловатыми. Я заставляю себя отпустить иллюзию, и всё исчезает. Я хочу наконец–то добиться правды хотя бы для того, чтобы все мои мысли и чувства встали на ноги. Чем дальше я продвигаюсь, тем сильнее запутываюсь и понимаю, что освободиться от них будет очень сложно.

Кто из нас охотник, а кто – жертва?

***

На этот раз Тагамуто выбрала местом встречи невзрачный зал городской библиотеки. Стройные стеллажи, в которых можно было легко потеряться, возвышались над головой и уходили вверх. Возможно, тут было свыше десятка тысячи книг, и пыли в придачу было тоже немало. Она плясала в лучах солнца, которые были не такими яркими из–за света дневных ламп. Я периодически заходила в библиотеку, мне нравилось читать книги, которые можно было взять в руки, прочитать строки, напечатанные на старой бумаге. Поэтому я могла не волноваться за то, что этот визит вызовет подозрение у того, кому вздумается наблюдать за моими перемещениями. Иногда меня удивляло нежелание Тагамуто приводить меня в офис, но ей, как человеку со значком и удостоверением агента, было виднее – что безопасно и разумно.

Анна сидела у стола в читальном зале, погруженная в чтение. Я бы абсолютно точно поверила в то, что женщина занята книгой, которую держит в руках. Либо книга была интересная, либо Тагамуто умела играть нужную роль.

– Он звонил, – я села у края стола и открыла свою книгу по основам композиции.

– Вам никогда не казалось странным совпадение, что Вы работаете с изобразительным искусством, а его иногда называют Художником? – Анна перевернула страницу и подперла щеку рукой, внимательно изучая текст.

– Мне многое кажется странным, – я обратила внимание на то, что Тагамуто не скрывала своих мыслей, а это значило то, что она высказывает значащую что–то идею.

– Он говорит на понятном Вам языке, – Анна не поднимала головы, разговаривая со мной достаточно тихо и незаметно со стороны.

– Я думаю, что каждое убийство – это трофей с посланием. Объяснением того, что убитый сделал. Выпотрошенные как скот. Бессердечные, которым сердце ни к чему. Бесстыдные, глаза которых не туда смотрели. Меняющие обличия, как змея – кожу.

Анна вскинула одну бровь, давая понять, что хочет услышать продолжение моих мыслей:

– Он снисходит до того, что объясняет свою волю всем, поясняет, что это не только развлечение, это заслуженная кара?

– Каждое убийство было сделано так, чтобы вы искали не то, что нужно.

Анна смотрит прямо на меня, и её глаза пытаются заглянуть прямо мне в голову:

– Вы хотите сказать, что он играет с нами и оставляет записки для того, кто их прочитает. Всё это время он кружит и оставляет отметины на пути, чтобы читателю было интересно открывать новые главы его истории.

Я прерываю зрительный контакт и опускаю глаза в книгу. Мне совсем не хочется, чтобы проницательная Тагамуто увидела истину. Слишком долго мне пришлось отрицать ее, чтобы сейчас принять как факт то, что все эти смерти были бессмысленны, и в то же время полны определенного значения. Это было обращение, шарады, адресованные тому, кто сможет понять их язык.

Сладости на дорожке, ведущей Гензеля и Гретель к пряничному домику.

– Вполне возможно, что его близость с Вами является тем, что поможет нам его поймать. Насколько он доверяет Вам? – Тагамуто полна холодного расчета. В ее исполнении он означает одно – какова бы не была подоплека странного диалога убийцы с миром, она оставит правду на потом. До того момента, когда за Хорстом не закроется дверь камеры. А затем Анна Тагамуто примется за оставшиеся вопросы.

– Достаточно, чтобы заставить его признаться так, как нужно вам для его ареста, – шорох страниц звучит оглушительно громко в тишине.

Пользуясь секундой, я бросаю взгляд на женщину. Меня поражает и удивляет её хладнокровие и спокойствие. Наверно такими выглядят рептилии в глазах окружающего их мира – незаметные, сливающиеся со стволами деревьев, зелеными побегами. Никогда не упускают из виду ни единой мелочи, словно в их головах идет непрерывный анализ и обработка информации. Хотелось бы мне заглянуть в голову Анны, увидеть ход её мыслей, попытаться понять – что делает её такой совершенной и отстраненной. Но мне хватает и того, что мой мозг практически постоянно занят Гаспаром и его совершенными партиями в игре. В глазах Анны я всегда вижу мизерное значение жизни и смерти, если они лежат на одной из чаш весов, тогда как на другой находятся её цели. Глаза Анны пусты и холодны, но при этом за ними живет что–то другое, что руководит её совершенной логикой.

Я опускаю глаза в книгу. Мир вокруг словно сбрасывает маски, показывая мне странные и страшные личности, живущие за каждым из внешне благополучных и адекватных людей. Из разнообразных глаз – темных, светлых, круглых, узких, ориентальных, европеоидных на мир смотрят тихие, ждущие своего часа монстры. Это глаза тех, кто носит в себе своего демона и не выпускает его наружу, подкармливая только изредка вспышками насилия, гнева, разврата.

И мне становится страшно.

Бьёрн догоняет меня уже тогда, когда я прошла пару кварталов от библиотеки. Он был неподалеку, где–то в том же зале, и проходившая встреча с Тагамуто страховалась его присутствием. Мне всегда было интересно – что заставляет его участвовать в плане Анны, который он явно не одобрял?

– Вы не обязаны идти на это, – агент Бьёрн явно недоволен происходящим, более того, он почти что встревожен, – Анна не имеет права втягивать Вас, гражданское лицо, в операцию.

Вообще–то Бьёрн прав.

– Я понимаю, но это то, что я могу сделать для поимки вашего психопата.

– Очнитесь, – неожиданно Бьёрн достаточно резко трясет меня за плечи, словно пытается привлечь моё внимание к своим словам ещё больше, – неужели не понятно, что Тагамуто совершенно уверена в том, что никакого признания может и не быть?

Я не столько обращаю внимание на то, что пальцы Бьёрна достаточно сильно вцепились в меня, проникая даже сквозь теплую куртку, сколько заинтересовываюсь его словами. И уточняю:

– Тогда как она собирается произвести задержание?

Мгновенно ставший безразличным и спокойным, Бьёрн отпускает меня, отодвигаясь на шаг назад.

– Она рассматривает, как вариант, захват преступника на месте убийства.

Глава 20