Так, оставшись один в океане, даже без спасательного жилета, Ааке Мэттсон решил плыть в сторону берега, который находился на расстоянии около ста километров. Два дня и две ночи, ориентируясь по Солнцу и звездам, продолжал он свой тяжелый путь. Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы отважного яхтсмена не спасли бразильские моряки.

В августе 1970 г. под броскими заголовками «Один шанс из миллиона» газеты и радио сообщили об удивительном мужестве 28-летнего англичанина Уильяма Хонивилла, упавшего ночью за борт пассажирского лайнера Ваал в сотне миль к северу от Канарских островов.

… В четвертом часу ночи Уильям вышел на корму. Закурив, он устроился на бухте манильского тросса и просидел здесь немногим более часа. Когда часы показывали 4.30 утра, он поднялся и шагнул… за борт. О происшедшем Хонивилл потом рассказал следующее.

— Я не помню, как летел вниз с высоты двадцати метров. И это к лучшему — иначе я сразу ударился бы в панику и мог захлебнуться. Первой реакцией после падения в море было — скорей догнать корабль. Но Ваал, влекомый турбинами мощностью в 44 000 л. с., был уже далеко. Я продолжал мерно плыть брассом. Море было спокойно и может быть, чуть холоднее, чем нужно. Ориентироваться мне было не почему. Я решил плыть в сторону ушедшего теплохода — конечно, не с целью догнать его, а просто чтобы не стоять на месте.

Я стал шарить по карманам в поисках чего-нибудь съестного. Но там нашлись лишь две кредитки по пять фунтов и пилка для ногтей — и то и другое, вряд ли, могло мне сейчас пригодиться. «Ничего не поделаешь», — решил я, — «придется продолжать водную процедуру на голодный желудок…».

Все так же тихонько гребя, я стал прикидывать, что происходит сейчас на борту. Соседи по каюте вряд ли хватятся моего отсутствия. Значит, только в девять, когда стюард постучит в дверь, приглашая к завтраку, они могут заметить, что меня нет. Если не заметят, — моя песенка спета.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я стал думать о насущных делах — неоплаченных счетах, сделанных заказах. Должно быть, а рассуждал вслух, потому что услышал голоса. Хорошо помню, что я стал твердить: «Умереть надо достойно, без истерик, без глупых сцен».

Немного позже в мою голову закралась мысль об акулах. Это уже было действительно неприятно. Я стал двигать руками быстрее. Мне вспомнился рассказ одного школьного приятеля. Ему пришлось однажды плыть около четырех часов, борясь с волнами, и он спасся только благодаря своему упрямству. Надо сказать, по характеру я тоже не самый сговорчивый человек, а коль скоро мне втемяшилось в голову остаться жить, я решил, что буду сопротивляться, пока хватит сил.

Ровно в полдень (по моим часам) примерно в миле от себя я увидел пароход. Он на всех парах шел мимо. Я начал махать рукой и кричать изо всех сил. Но это было равносильно тому, как если бы я «голосовал» междугородному автобусу, находясь от него за две улицы.

Я не воспринял это как катастрофу: пароходы я не принимал в расчет, ожидая, что меня будут искать с воздуха. Кроме того, появление судна было добрым знаком — значит, я по-прежнему нахожусь на оживленной магистрали…

К двум часам дня я начал ощущать усталость. Только тут я обратил внимание, что плыву в туфлях. Подумав, я решил остаться в них — какой смысл раздеваться? Эта фраза сложилась у меня в голове, словно припев песенки, которую я стал напевать в такт движениям. «Какой смысл раздеваться?» — мурлыкал я. Но силы явно уменьшались. Тогда я стал стыдить себя: «Как тебе не стыдно распускать нюни? Ты ведь поднимал мешки с цементом! Ты же здоровый парень, Уилли!». Это подействовало … но ненадолго.

К четырем часам я почти перестал грести, но все же оставался на плаву.

Когда я увидел приближающийся ко мне теплоход, я вначале принял его за галлюцинацию. И действительно, пароход на всех парах мчался мимо, всего в ста метрах от меня. Ни одного человека на палубе… Ну, конечно, «файв-о-клок» — священный пятичасовой чай! Только тут подлинное отчаяние охватило меня…

На лайнере о пропаже пассажира хватились только через четыре с половиной часа. Судно легло на обратный курс. Начался поиск. Его вели на площади более 300 км². Хонивилла обнаружили в океане через одиннадцать с половиной часов. С лайнера выслали спасательную шлюпку.

— Добрый день, чудесная вода сегодня! — произнес сведенными губами Уильям, когда его подняли на борт, и без сознания рухнул на палубу. Приключения за бортом оказались нелегким испытанием даже для человека с силой воли Хонивилла. Капитан Ваала Ален Фир заявил корреспондентам, что ему «не известно ни одного подобного случая…».

Сильнее стихии

Сквозь воду, стекающую со стекол рулевой рубки, видна палуба, которую время от времени омывают волны. На носу они подымаются высокой пенистой стеной, падают на закрытые брезентом лодки. С трудом пробиваясь сквозь шторм, польский теплоход Жеромский возвращался из Южной Америки в родной порт Гдыня.

Утром 15 января 1968 г. сила ветра достигла 9 баллов по шкале Бофорта, к полудню она увеличилась до 12 баллов. Ветер гнал на судно десятиметровые волны. Они поднимали теплоход вверх, чтобы в следующий момент бросить его вниз. Когда волны приподымали корму, из воды выходил гребной винт. Он беспомощно вращался в воздухе. В такую минуту судно перестает слушаться руля и делается игрушкой волн. Но вот корма погружается, винт захватывает воду, и судно снова поворачивается носом к волне.

На мостике появляется судовой радист. Он подает капитану только что принятую радиограмму. В ней призыв о помощи судна, терпящего бедствие в Северном море. Сегодня это уже четвертый SOS, принятый на Жеромском. «Какие суда откликнулись?» — спрашивает капитан. Оказывается ближе всех находятся датский теплоход и норвежский спасательный корабль. Они уже давно изменили курс и идут на помощь судну. Жеромский может продолжать свой путь.

Через некоторое время огромная волна обрушилась на теплоход. Десятки тонн пенящейся воды покатились по палубе. Они сорвали и унесли в море брезент, покрывавший люк грузового трюма. А это уже опасно, так как волны могут разрушить закрытия люка и вода хлынет в трюм.

Капитан посмотрел на старшего помощника — хозяина палубы. Тот, не произнеся ни слова, отправился в помещение команды. Вскоре на палубу вышли пять матросов во главе с боцманом. Среди них Владимир Высоцкий — студент факультета психологии Познанского университета. Он был стипендиатом морского пароходства «Польские океанские линии». В качестве матроса Высоцкий проходил практику на теплоходе Жеромский.

Цепляясь за натянутые вдоль судна штормовые леера, люди начали осторожно передвигаться в сторону трюма. Временами они останавливаются, пережидая, пока очередная волна не скатится за борт. Их задача — натянуть на грузовой люк новый брезент, установить поверх него металлические шины, заклинить. А судно то подымается вверх, то проваливается в пучину. Трудно устоять на ногах. Малейшая неосторожность — и волна смоет тебя за борт.

В этот момент на палубу обрушивается огромный водяной вал. Он срывает с креплений плот, служащий для окраски корпуса. Плот катится по палубе в сторону кормы, задевает Высоцкого, и отливная волна увлекает в море и плот и практиканта. В последнюю минуту Высоцкий успевает ухватиться за плот. На Жеромском раздался сигнал тревоги: «Человек за бортом!»

Закон моря требует от капитана принять все меры для спасения человека. Спустить на воду шлюпку невозможно — волны разобьют ее о борт теплохода. Остается одно — идти на сближение.

Тем временем плот, гонимый ветром, удалялся все дальше и дальше. На Жеромском следует команда: «Средний ход, руль на борт!» Судно начинает разворот. Оно подставляет свой борт набегающим волнам — очень опасный маневр! Теплоход кренится все больше и больше. Стрелки кренометров на мостике и в машинном отделении показывают 30°. Кажется, еще немного и Жеромский опрокинется. Но все обошлось. Судно выпрямляется. Подается команда «Полный вперед!»