– Саломея? – Я видела оперу о ней. Принцесса, что потребовала голову Иоанна, когда молодой пророк не ответил на её любовь.

– Саломея, да, самая непревзойденная ведьма из всех. Или самодива, как вы могли бы назвать ее. Использовала свою красоту в качестве оружия, чтобы снести его голову с плеч. Увидев ее танец, король просто не мог отказать.

Я сделала вид, что не заметила любопытство, с которым он посмотрел на меня, произнося это.

– Во всяком случае, христианские заимствования у греков – тема для отдельно, возможно даже бесконечной, беседы. Дело в том, что Дионис был гораздо большим, чем бог вина и секса. Его ритуалы были частью сложной философии, серией мистических посвящений, цель которых заключалась в достижении перерождения. Духовного возрождения, конечно. Но также и физического».

– Как именно они это делали?

– Это одна из самых больших загадок древнего мира. Отсюда термин «мистерия». Кульминация их всех – Мистерия в Элевсине – длилась девять дней и была, пожалуй, наиболее глубоким опытом, который знали греки. К сожалению, все посвященные в это поклялись молчать. И эта тайна остается нетронутой и по сей день.

Он опять послал мне этот выжидательный взгляд, как если бы я имела сверхъестественную способность расшифровывать его греческие мистерии.

– Мисс Славин, не думаю, что можно придумать обстоятельства, при которых одно из этих существ, одна из ваших… самодив… может принять решение выйти на охоту самостоятельно?

Моих самодив. Я покачала головой.

– Странно, что вы не можете, потому что ваша сестра описала их так ярко. Она разработала свою весьма красочную, если можно так сказать – версию мифа об Орфее. Я до сих пор понятия не имею, как она дошла до этого. Возможно, взросление на тех землях, на вершине тысячелетий истории, подпитывает воображение в том направлении, которому мы, западные ученые, можем только позавидовать. Но факт остается фактом: я никогда ничего подобного не видел прежде. И не видел после.

– Что было уникального в нем?

– Все. Как бы вы отнеслись к предположению, что, прежде чем Орфей отправился в подземный мир, задолго до того, как он встретил Эвридику, он был уже мертв?

Я думала, я неправильно поняла.

– Вы имеете в виду его душу?

– Нет, на самом деле мертв. В наиболее общем, физическом смысле этого слова.

– Я не представляю, как это возможно.

– Не можете, пока. Но представьте вот что: молодой человек умирает, вероятно, по случайности – даже самый блестящий музыкант не застрахован от смерти. Все оплакивают его. Особенно женщины, все женщины, которые были очарованы его музыкой, но которым не удалось заполучить его сердце. Затем, из ниоткуда, посреди оплакивания, просачиваются таинственные слухи – слухи о ритуале. Секретном ритуале. Опасном. Темном. О том, который окунёт вас прямо в безумие Диониса. Если вы только решитесь, сможете достичь двух вещей, которые вы желаете больше всего: вернуть этого мужчину из мёртвых и сделать его навсегда своим. Всё это, конечно, ценой собственной жизни.

Я уставилась на Джайлса. Он звучал немного бредово. Может быть так и должно быть, чтобы суметь подняться так высоко по академической пирамиде? Но мне было интересно узнать о ритуалах, так что я решила подыграть.

– Если вы умрете, как это человек навсегда останется вашим?

– Отказаться от человеческой жизни не значит, что ты умрешь. Наоборот, ты переродишься в менаду – бессмертную, одержимую богом. По словам вашей сестры, кто-то любил Орфея достаточно, чтобы пройти через такой ритуал для него.

– Эвридика?

– Нет, Эвридика появилась гораздо позже. Эта женщина отличается и не имеет имени – ваша анонимная самодива. Она зла. Сломана. Орфей никогда не любил ее и никогда не полюбил бы.

– Но вы сказали, что она будет владеть им вечно.

– Ага! Вот мы и подошли к сути вещей: как завладеть кем-то? И не просто завладеть им, но делать это против его воли. Есть какие-нибудь догадки?

У меня не было ни одной. Не могла даже представить себе, как это – владеть кем-то или быть в собственности.

– Это все возвращает нас к тому же ритуалу. Женщина становится менадой. И мужчина, он... он просыпается от смерти, чтобы обнаружить себя существом совсем иного рода. Вы можете думать о нем, как о демоне, хотя не совсем в традиционном смысле. Наша современная концепция демонического восходит ко временам средневековья, когда христианские писания связывали этот термин со злыми духами. Греки, с другой стороны, верили в существо, известное как даемон.»

Он написал это слово и обвел дифтонг.

– Есть разница? Я имею в виду, кроме дополнительной буквы?

– Они как черное и белое. Греческий даемон был добрым существом, на полпути между человеком и Богом. Ваша сестра описала его как вариант Диониса: чувственный, темпераментный, склонный к безумию и даже насилию. В типичных Дионисийских канонах, он также имел абсолютную власть над природой и непревзойденный дар искусств. Особенно музыки. Что могло бы объяснить, почему, на протяжении всего своего времени на земле, Орфей достигает непревзойденного мастерства лиры. Единственная проблема, – Джайлс повернулся к стоящему рядом проектору и щелкнул выключатель, – даже даемон должен платить цену за бессмертие.

Сцена с вазы появились на противоположной стене. Она напоминала одну из моих псиктер⁷: порочная менада атакует слабого музыканта. Но потом я начала понимать, что это была атака иного рода. Она принуждает его к поцелую, прижимала его руку к своей голой груди.

– Они… – Я не была уверена, что произносить слово «секс» вслух было хорошей идеей. – Выглядит так, будто менада насилует его.

– Потому что это именно то, что она делает. Ритуал работает как брачный обет, связывающий даемона в менаду навсегда. В сущности, ему приходится выплачивать долг, так как она отдала человеческую жизнь, спасая его. И теперь каждый месяц, в полнолуние, он должен участвовать с ней в сексуальных ритуалах Диониса. Двое стали вечными любовниками, нравится это даемону или нет.

– А если он нарушит клятву?

– В этом и вся ирония. Видите ли, ничто в этом мире не может причинить ему вред, кроме одного исключения: он во власти женщины, которую, вероятнее всего, никогда не полюбит. Если он нарушит клятву, она разорвет его на части. Греки называли это спарагмосом⁸, и раньше я поддерживал мнение большинства, что подобные акты жестокости были лишь символическими, разыгрывались в театрах, создавая драматическую атмосферу ритуалов. Но теперь, прочитав эссе вашей сестры, я уже не так уверен в этом.

Он выключил проектор, возвращая стене её лакированный белый цвет.

– Как вы думаете, есть хоть доля правды во всем этом?

– Я не знаю. – Сожаление в его голосе подтвердило, почему он так хотел назначить вазу мне: кто еще, если не сестра Эльзы, могла принести ему недостающие ответы? – Ничто не обрадует меня больше, чем найти доказательства – любые доказательства – того, что написанное ею является реальным историческими фактами. Тем не менее, сейчас я должен рассматривать это как простое предположение. Провокационное, интригующее – бесспорно. Но все–таки не более, чем фантазии одержимой девушки.

– Одержимой… Вы имеете в виду психически больной?

– Может быть, не в соответствии со строгими медицинскими определениями. Однако, к сожалению, я не могу исключать этого полностью.

Мысль, что что-то было не так с умом Эльзы, лишило меня всякого интереса к Дионисийским ритуалам.

– Профессор Джайлс, я не думаю, что моя сестра написала эту статью.

– Нет? Почему нет?

– Потому что Принстон купил вазу в 1995 году. Её не было здесь, когда Эльза училась.

Он смаковал вызов.

– У вас на редкость пытливый ум, мисс Славин. Но я вынужден сказать вам, что ваза была здесь в 1992 году. Она была отдана в аренду нашему музею Греческим фондом, и работа вашей сестры стала причиной, по которой я, в конце концов, лоббировал идею приобрести этот экспонат. Мы быстро получили средства, хотя логистика заняла годы.