Когда везешь какого-нибудь командированного, то, если плату перевести на километраж, будет куда дороже, чем на такси.

Критом деревья, зелень, домики за заборами. Зачем огораживать дом? Зимой все равно навалит столько снегу, что никакой забор не отгородит дома. Да нет, здесь не бывает столько снегу, сколько на острове. Выйти бы из машины, потрогать руками живые деревья. Не растут они на острове и даже на мысе Шмидта. Только в западных районах Чукотки да в верховье Анадыря.

Величину города можно было представить по счетчику. Почти на три рубля ехали среди домов, это не считая окраин. Быстро промелькнул Кремль, знакомые издавна башни, красная кирпичная стена.

— Зоопарк отсюда далеко? — спросил Анканто.

— Да нет, — встрепенулся шофер. Он не ожидал такого вопроса от молчаливого пассажира. — Завернуть туда?

— А до Фестивальной еще далеко?

— Порядочно, — ответил шофер.

«Новиков будет обижаться», — подумал Анканто и попросил шофера ехать на Фестивальную.

От центра города ехали все время прямо, никуда не сворачивая.

— Если не останавливаться, — сказал шофер, — то можно доехать прямо до Ленинграда.

— Нет, до Ленинграда не поедем, — попросил Анканто.

— А вы не из Средней Азии? — спросил шофер, обрадованный тем, что пассажир, наконец, заговорил.

— Нет, с другой стороны, — ответил Анканто.

— А с какой, если не секрет?

— Секрета нет. С Чукотки.

— О-о! — уважительно протянул шофер. — Люблю ваш край.

— Вы там бывали?

— Много читал, — ответил шофер. — Люблю про Север читать. Как там насчет охоты?

— Зверь еще есть, — ответил Анканто.

— Хорошо, — удовлетворенно протянул шофер. — Вот бы приехать к вам с ружьем.

— Можно приехать с ружьем, — кивнул Анканто. — Только на гуся нельзя охотиться, на белого медведя нельзя, на моржа ограничение, да и на других животных тоже.

— Черт знает что! — выругался шофер. — Охотнику житья не стало. Кругом запреты! Хоть ружье выкидывай.

Анканто сочувственно поглядел на шофера.

Действительно, что это за жизнь! Целый день сидишь в тесной машине, ноги ноют, а выйдет вот такой шофер на охоту — и ничего нельзя.

— Песца можно ловить капканом, — утешил его Анканто. — Моржа немного на лежбище. И уток на пролете.

— А вот вы кто? Охотник или оленевод? — спросил шофер, демонстрируя северную эрудицию.

— Охотник, — коротко ответил Анканто.

— А интересно — где вы так хорошо научились говорить по-русски?

— В школе, — ответил Анканто. — Да у нас все говорят хорошо по-русски. Еще знают эскимосский и чукотский.

— Полиглоты! — восхищенно произнес шофер.

Он искоса поглядел на Анканто и удовлетворенно произнес:

— По внешнему виду не скажешь, что вы охотник.

— Да я все оставил дома, — ответил Анканто. — Ведь в зоопарк собрался, а не на охоту.

Фестивальная улица представлялась Анканто веселой, нарядной, праздничной, но она оказалась унылой, застроенной одинаковыми домами. Правда, зелени было много, и первые этажи полностью скрывались неведомыми Анканто растениями.

Виктор Новиков стоял возле дома.

— Наконец! — закричал он и заключил в объятия вышедшего из машины Анканто, чем очень смутил его.

В большой комнате уже был накрыт стол и расставлено угощение, среди которого господствовали красные помидоры.

— Позавтракаем для начала, — объявил Новиков и представил гостя жене.

Новиков налил по рюмке и предложил выпить за встречу.

— Может быть, после зоопарка? — спросил Анканто.

— Успеем в зоопарк, — ответил Новиков.

Анканто ел и думал, как хорошо живут москвичи, если они вот так завтракают каждый день, словно в праздник. Такой стол бывал на острове только на полярной станции в большой праздник, в Октябрьскую годовщину, в Первомай или в Новый год.

— Может быть, сначала город посмотрим? — предложил Новиков.

— Сначала зоопарк, — тихо, но упорно сказал Анканто.

— Ну, хорошо, — вздохнул Новиков. — Поехали.

Анканто в первый раз спускался в метро, почувствовал себя так, словно он уже много раз это делал: опускал монету в прорезь, садился в переполненный вагон, где вопреки газетным статьям и художественным рассказам никто не уступал места ни старикам, ни старухам, ни женщинам.

Новиков громко рассказывал о каждой остановке, но Анканто не то что был нелюбопытен, ему просто неинтересны были эти названия, которые ничего ему не говорили, — Белорусская, Аэропорт, Сокол, Водный стадион. Он только мысленно представлял, что Водный стадион — тот же стадион, но покрытый водой. Аэропорт — это понятно, а Сокол — вроде птичьего базара, скал, на которых гнездятся гордые, литературные птицы — соколы.

Вход в Зоопарк представлял непримечательную арку. Сбоку были окошечки для касс, а в проходе стоял контролер.

С некоторой робостью Анканто прошел на территорию зоопарка и остановился в разочарованном изумлении: перед ним был если не пустырь, то место, так непохожее на сложившееся представление о зоопарке, что ему показалось, будто Виктор Новиков привел его совсем в другое место.

— Это зоопарк? — спросил он спутника.

— Зоопарк, — ответил Новиков.

Анканто огляделся. Кругом шли люди. Огромное количество людей, множество детей всех возрастов, Люди как люди, ничего в них особенного, интересного, такие, как Анканто, может быть, только живущие не на островах. Попалось несколько негров, но и они не заинтересовали Анканто. Были еще несколько человек, причудливо одетых, явно иностранцев, но и они были знакомы Анканто по журналам, кинофильмам и книгам.

Ему пришла в голову горькая мысль: а не обокрал ли он себя, жадно читая, жадно перелистывая иллюстрированные журналы, просиживая долгие вечера полярной ночи в сумраке кают-компании полярной станции? Весь этот мир был знаком ему до мелочей, и он чувствовал себя не чужаком, а только вернувшимся после долгого отсутствия. Ожидание чудесной встречи, неожиданности, оказалось обманутым, и он был в положении человека, который по необходимости съедал второй обед.

— А где же звери? — нетерпеливо спросил он.

— Будут звери, — ответил Новиков, но Анканто уже увидел его.

Слона. Серая громада стояла на небольшом возвышении, окруженная толпой любопытных людей. Слон лениво помахивал хоботом, похожим на ветку плавника, и пошевеливал огромными, серыми, как мешки из-под сахара, ушами.

Слон был до неправдоподобия живой, и можно даже было разглядеть маленькие глазки, которые с таким равнодушием и презрением смотрели на людскую толпу, что Анканто стало как-то неловко, и он постарался быстрее выбраться из тесного кольца жарко дышащих, возбужденных зрителей.

Следующим был обезьянник. Здесь было много детей с родителями. Один папаша старался разговорить большого шимпанзе, который грустно глядел в одну точку, словно погруженный в воспоминания.

Анканто долго смотрел на него и сказал Виктору Новикову:

— Родину вспоминает.

— Он родился в зоопарке.

— Правда?

— Точно.

— Значит, что-то другое вспоминает, — утешил сам себя Анканто.

Он медленно шел мимо обезьянника, мимо клеток, где содержались другие виды этих удивительных животных, и его охватывало непонятное чувство раздвоенности. Может быть, он просто не привык к этому, как не верил, что в ресторанах есть специальные люди, которые поют перед едоками, играют на музыкальных инструментах. Но было немного стыдно за людей, которые развлекались тем, что глядели на пойманных зверей.

Анканто теперь понимал, почему его родичи никогда не держали вольного зверя у жилища, хотя до запрета всегда можно было сколько угодно наловить белых медвежат или обрезать крылья у гусей и привязать их к столбикам. Что-то было в этом кощунственное, нечестное. Во всяком случае, для человека, который живет лицом к лицу с природой.

Большие жирафы грустно смотрели на охотника из-за высокой ограды и медленно двигали огромными, пухлыми губами серого цвета.

Над ухом Анканто гудел веселый, громкий голос Виктора Новикова, который взахлеб рассказывал о достижениях Московского зоопарка, о замечательных зверях, которые содержались здесь. Анканто старался внимательно слушать, но в мозгу стучала одна и та же мысль, которая не давала возможности воспринимать не только слова его спутника, но и веселую, оживленную толпу.