-- Станция "Розовая"!

Освободилось сразу несколько сидячих мест. Убедившись, что никто не хочет их занять, я присела. Платформа была крытой -- от солнца пассажиров защищал светло-зелёный пластик. На нём из окна поезда была видна огромная надпись "ТЕПЕРЬ ПРЕДМЕТЫ ЛЮБЯТ ЗА ТЕБЯ". Ещё не успели стереть.

Если оранжевая ветка отводилась под элитное жильё, то в розовом квартале располагались дорогие бутики, рестораны, театр, теле- и радиостудия. Весь модельный бизнес был сосредоточен на этой ветке.

Мне доводилось тут гулять всего два раза. Один из них по чистой случайности -- контролёры высадили с поезда за безбилетный проезд, перебежать в другой вагон я не успела, и, пока ждала следующий рейс, решила прогуляться.

Человеку, который родился и вырос среди покосившихся от сырости домов, среди серых улиц и сгорбленных людей с бездонными глазами, тяжело воспринимать такие элитные кварталы. Вспоминая о розовой ветке, мне до сих пор кажется, будто меня измазали в меду, искупали в сладкой вате и окатили карамелью. От этих ощущений неумолимо тянуло мыться.

Когда мы приближались к жёлтой ветке, по вагону прошлись контролёры. Выпроводив безбилетников, удалились дальше. Увы, в течение поездки они проверяют пассажиров по нескольку раз. Перебегать придётся в любом случае.

Жёлтую ветку ещё называют мэрогеддон. Всё потому, что этот район отведен под чиновничьи нужды. Мэрия, департаменты, здание полиции, суд, тюрьма, военная поликлиника, даже жилой квартал -- всё здесь. За порядком на этой ветке следили строго. Никаких надписей от антиартефаков и в помине не было. А если кто и пытался влезть со своим граффити, то его быстро отправляли в тюрьму -- обычно на 15 суток.

Когда мы доехали до зелёной ветки, во мне зародилось привычное чувство стыда. Из вагона вышло большинство пассажиров. На зелёной ветке сосредоточено всё наше здравоохранение -- государственные, частные клиники, реабилитационные, стоматологические, пластические и другие центры.

Стоило дверям закрыться, в тамбуре появились лица контролёров. Я вздохнула, сняла туфли с пятисантиметровым каблуком, закинула сумку на плечо и побрела с потоком таких же безбилетников, как и я.

Осталось проехать лишь голубую ветку. На синей уже выходить.

Мне было стыдно.

Глава 4

Покосившийся аул -- так я мысленно называла свой дом. Одна его часть вросла в земельную стену, другая выглядывала на улицу. Перед входом даже был невысокий заборчик, краска на гниющих досках давным-давно потрескалась.

Дверь открылась с привычным скрипом.

-- Это я! Есть кто? -- проголосила, кидая туфли в прихожей.

Мне, конечно же, никто не ответил. Прямо семейная традиция -- игнорировать друг друга. Мама с отчимом точно не дома, но младший сводный брат, скорее всего, здесь.

Синяя ветка. Пролетарский район. Бедные жители. Весь квартал был серым, унылым -- тусклые одежды, преимущественно потёртые джинсы и клетчатые рубашки; плотно стоящие друг к другу двухэтажные домики, где-то просевшие в землю, где-то с облупившейся краской, где-то с огромными заплатками на крышах. Ни одного счастливого лица. Громкие соседи, крикливые знакомые, уставшие и озлобившееся от тяжёлой жизни прохожие.

Мой дом разваливался. В подвале слышался плеск воды, первое время отчим ещё пытался вручную её откачать, но потом забил. Туда мы больше не спускаемся. Половые доски скрипели от каждого вздоха, одна ступенька вообще провалилась -- теперь приходится переступать широким шагом. Крыша покосилась, сыростью пропитался каждый угол. Дом гнил и снаружи, и изнутри, но никому до этого не было дела.

Я поднялась на второй этаж, зашла в свою комнату. В одной её части потолок был нормальным, в другой наклонён на сорок пять градусов. Именно здесь располагалась постель, и за все двадцать лет не было и дня, чтобы я не стукнулась головой о доски (ну ладно, в детстве, может, и было).

Открыв шкаф, уставилась на собственное отражение. Зеркало висело на внутренней стороне двери, показывая мне какую-то уставшую девчонку в облегающем зелёном платье. Не отрывая взгляда от себя, принялась откалывать булавки. Я скрепила их точно по шву, чтобы никто не заметил, что одежда мне велика. Сняв мамино платье, аккуратно повесила его на вешалку и, натянув домашний халат, вернула зелёное "сокровище" на законное место.

Платье было дешёвым по меркам красной линии и невероятно дорогущим по меркам синей.

Не дай Бог мама узнает, что я его брала.

-- А я всё видел! -- заявил Кайл.

Младший брат натужно скрестил руки на груди и обличающе смотрел на меня снизу вверх.

-- Ты голодный? -- меланхолично спросила я, выходя из родительской комнаты.

-- Да! -- Кайл поплёлся за мной. Мы спустились вниз, предусмотрительно переступая через дыру в ступеньке.

Я заглянула в холодильник, попеременно пощёлкала дверцами шкафчиков.

-- Печёные яблоки с сыром? -- сделала вывод.

-- Давай!

Кайл быстро уселся за стол и начал хрустеть орешками, что ещё остались в блюдце.

-- Уроки сделал? -- спросила у него, когда порезала яблоки пополам, положила на них ломтики сыра и сунула всё в пароварку.

-- Нет! -- У брата был такой возмущённый вид, словно в этом я была виновата. -- Инфранет не работает!

-- Опять кабель? -- нахмурилась.

-- Ы-ы-ы! -- пожаловалось девятилетнее дитятко.

-- А что задали?

-- Географию, -- скривился Кайл. -- Надо рассказать про нашу страну.

-- Что, без Инфранета не можешь? -- хмыкнула я, погружая руку в орешки и хватая столько, сколько получилось уместить в ладони. Кайл недовольно наблюдал за моим движением.

-- Нет!

-- Ну это же просто. -- Я злорадно похрустела. -- Эль-Нат. Расположена на южном материке. 90% суши -- пустыня. С севера омывается океаном. А ты живёшь в городе Акамаре. И мы расположены глубоко в земле, потому что на поверхности мы бы не выжили.

-- Знаю-знаю, плохое солнце, всё такое, -- раздражённо перебил Кайл. Ему не нравилось, когда я начинала умничать.

-- Не просто плохое, -- нравоучительно сказала, с удовольствием отмечая стиснутые зубы брата. -- В полдень солнце опаснее всего, без защиты на улицах никто не появляется. У нас генетически плохо активные ферменты, которые должны бороться с ультрафиолетом.

-- Я зна-а-аю!

-- Так и пиши про это.

-- Да нет! Ты не то говоришь!

-- Вроде то, -- пожала я плечами.

-- Не то! Мне не это надо!

-- Как знаешь, -- хмыкнула. Упрямый младший брат. Сводный. Будет вопить до последнего, лишь бы сделать всё по-своему. -- Где мама?

-- В салоне, -- буркнул Кайл.

-- Волосы? Массаж? Маникюр? Всё сразу?

-- Да не знаю я!

Кайл был... своеобразным ребёнком. Я искренне старалась найти с ним общий язык, но, если честно, он немножко чудовище. Вот правда. Мы поначалу крупно ссорились, ибо он с какого-то перепуга решил, что все вокруг ему должны. Я должна сделать для маленького Кайла и то, и это, и обязательно вот это. А ещё можно отнести к нему мой стол, ведь на нём писать удобнее; отдать свою постель, ведь подрастающему организму нужна более мягкая; поделиться комнатой, ведь в своей Кайлу тесно.

Я даже церемониться не стала. Просто послала на три буквы. Всех. В итоге рассорилась с отчимом, с мамой, с Кайлом, конечно же. Все были за него, но... комнату я ему не отдала.

Ладно, стол не больно-то нужен. За постель пришлось воевать, но бой был проигран. Комната -- моя.

-- Чай будешь? -- спросила, когда мы слопали все орешки.

-- Хочу кофе.

-- Кофе для взрослых, а тебе можно чай.

-- Я уже взрослый! Хочу кофе!

-- Ой, хоти. -- Я раздражённо встала со стула и подошла к плите. Проверила яблоки, поставила чайник.

Чтобы не разговаривать с братом, решила эмитировать полезную деятельность: включила воду и принялась мыть посуду. Руки рассеяно водили губкой по тарелкам, а воображение уже проектировало мою будущую деятельность в "Берлингере".

Эван Дэппер. Неплохо. Очень даже неплохо. У него действительно были лучшие показатели среди младших партнёров. Насколько я знала, он вырос в семье врачей. Помню одно его интервью, где он говорил, что все родственники были против того, чтобы он занимался артифактикой. Они в один голос заявляли ему, что родиться с даром -- ещё не значит, что нужно ему следовать. Они были уверены, что у сына ничего не получится. А когда получилось, сказали, что всегда в него верили.

Это была поучительная история. Она мотивировала не сдаваться.

Я дочь Руперта Берлингера, но это не даёт никаких привилегий. В его компании я нежеланный гость. Хотя бы потому, что туда берут студентов только из ГАУ [Государственного Акамарского университета, прим. автора.]. У меня за спиной колледж.

-- Яблоки готовы! -- громко крикнул Кайл.

Я выключила воду, вытерла руки и принялась накладывать еду. Сыр расплавился и плотным коконом облепил половинки фрукта. Я порезала их на кусочки и сунула под нос брату.

-- У мамы вкуснее получается! -- вынес он вердикт спустя несколько минут.

Глава 5

Роксана Шэдли в свои сорок до сих пор старается выглядеть на все восемнадцать. У неё не получается. Моя мама обожает в этой жизни две вещи: жаловаться, что один гадкий мужик бросил её двадцать лет назад с ребёнком на руках, и тратить его алименты.

Годы её не пощадили, она сильно располнела. Лицо начало медленно покрываться морщинами, а с учётом того, что мама любила выпивать, её кожа обвисала и на ней выскакивали красные пятна.

Сейчас она не работала. Деньги в семью приносили отчим и, как ни странно, мой отец. Раз в полгода он выплачивал огромные алименты -- на моё обучение, что, по словам мамы, именно её заслуга. Если бы она не настояла, "он бы вообще и не вспомнил о своём ребёнке".

Я вовсе не хочу сказать, что мама плохая. Она растила меня одна, ей приходилось работать на двух работах, пока не появился отчим. С отцовских алиментов она оплачивает мне колледж, заботится о моём будущем.