XXI

— Ну и дурак! — Никифор Савельич, потеряв терпение, стукнул сухим розовым, как его лысина, кулаком по столу. — Тебе дело говорят, а ты морду воротишь. Выгодней косилки теперь никакой работенки не придумаешь: заработок завидный и опять же сена тебе дадут для коровы. Ну и садись, не кочевряжься попусту.

— Не пойду, — решительно качнул головой Осипов. — Они ко мне так, ну и я им тем же макаром. Не нужна мне ихняя работа, хотя бы и на косилке. Логинов упредил, а то бы я сам ушел с этой собачьей должности. Давно собирался, да есть одна причина…

Они сидели в осиповской избе одни, допивая вторую бутылку. Алексей уже неделю нигде не работал, хотя сам Бугров дважды давал ему наряды. Пока имелись свои деньги, жить было просто, в друзьях тоже недостатка не было. Потом стало хуже: мать и родственники туго давали в долг, корили обидными словами. Алексей скрипел зубами от унижения и распиравшего грудь презрения к этим ничтожным людишкам, дрожавшим над каждой десяткой, брал эту десятку и шел в магазин. Несколько раз выручал Володя Булавин, но и он вчера наотрез заявил: «Хватит. Деньги самому нужны, поеду в поселок, дружков навестить…» Володя раза два выпил с Осиповым, советовал ему дурака не валять, а взяться за какое-нибудь дело, но из этого ничего не вышло — Осипов ругал всех на свете, грозился всем «доказать» и говорил, что скоро уедет из деревни, только прежде ему надо повидаться с одним «нужным» человеком…

Никифор Савельич, прослышав о падении Осипова, не замедлил по-своему выразить ему «сочувствие».

— Какая может быть причина, чего ты мелешь? — пренебрежительно сказал он, косясь на полупустой стакан. — Лодырство твое да фанфаронство — вот и вся причина. Я тебя сколько раз предупреждал, то-то и оно. Да и Логинов на ум разов до пяти наставлял, мало тебе? Вот и не ерепенься, попил и хватит. Мать вон на сенокосе хребтину гнет, а ты пузыри пускаешь, тьфу…

— Ладно, не учи, пей лучше. — Осипов в тяжкой задумчивости морщил красивый лоб, ерошил и без того спутанные волосы.

— Я не учу, на что мне сдалось? Погулять, конечно, всякому интересно, я это многажды проделывал, но… — дед укоризненно поднял указательный палец, ожесточенно потряс им перед самым носом собеседника, — разума не прогуливал, понятно?

— Мой разум при мне, не беспокойся, дед, — скривил губы Алексей.

— Между прочим, я и не беспокоюсь, это уж твоя забота. Сам-то выпьешь?

— Не хочу. Хотя нет, налей грамм сто. Мне много сегодня нельзя. Есть одна думка…

— Правильно, раз думка — воздержись. Ну, дай бог нам здоровья.

Никифор опрокинул стакан в рот, поискал глазами закуску, но на столе, кроме хлеба, луку и соли, ничего не было. Презрительно пожевав сухую корку, спросил:

— Дружок твой, квартирант-то, где?

— В поселок подался, дружков повидать. Еще вчера укатил и сегодня нету. По-моему, там и останется, на кой черт ему колхоз нужен?

Никифор энергично поскреб лысину, хмыкнул.

— То есть как это — на кой черт? А здесь, что же, не люди живут? Мясо там, молоко, хлеб и прочие овощи кто дает? Мы, хлеборобы. Без хлеба много не напрыгаешь, хоть ты и резвый, как я погляжу. Было, конечно, время, что мужик от земли шарахался туда-сюда, а теперь землю по-настоящему к рукам прибирают. И ты мне про Володьку ерунду не пори, я слыхал, как он здесь в работу вкипелся. Говорят, по всякой машинной части он дока, сам механик нахваливал. Ни в жизнь не поверю, чтобы он, такой-сякой, летуном оказался. С головой парень, точно тебе говорю.

— А с головой в другом месте плохо?

— Может, и неплохо, не в том суть. Нам хорошие головы тоже, надобны, а дело по душе мы любому найдем. По-твоему, у нас и свету не видно? Ну и дурак, молодой, а меньше меня, старика, понимаешь. Я так считаю, что колхозы в скором времени будут что твоя фабрика, а то и почище. К этому дело идет. А почету нам, прикинь, и теперь предостаточно…

— Нашел чему радоваться: трехрублевый подарок, видишь ли, ему вручили, — усмехнулся Осипов.

— Пускай трехрублевый, а вручили. А тебе нет, — отпарировал Никифор. — Это почему?

— Потому… я о нем и не думал.

— Вот и видно, что размышления у тебя узкие. Сам не знаешь, чего хочешь. Пропадешь ты, Алешка, в жизни, как пить дать.

— Ладно, не каркай. Пей да уматывайся отсюда, пока мать не заявилась.

— Сколько времен-то? — Дед шустро обернулся, посмотрел на старые, с потемневшим циферблатом, настенные часы. — Мать честная, восьмой час! Возможная вещь, что твоя мамаша это наше занятие не одобрит. Ну давай по маленькой и шабаш.

— Не буду. Пей.

Дед поспешно выпил, вытер ладонью рот, закусывать раздумал. Уходить ему явно не хотелось — в бутылке еще оставалась водка, но тут Осипов решительно встал, убрал бутылку на полку, прикрыл ее газетой. Никифор Савельич молча следил за ним глазами. Потом крякнул, грузновато поднялся со стула.

— Ну прощай пока. Напоследок скажу: бросай эту дурь, пойди к Сергею Емельяновичу, потолкуй с ним по-хорошему. По совести советую.

— Там видно будет…

Старик потоптался возле стола, хотел, наверно, еще что-то сказать, но так и не придумал — что. Поправив под пояском рубаху, нетвердым шагом пошел к двери.

Некоторое время Осипов сидел неподвижно, тупо уставившись в стол. Минут через пять, словно прогоняя хмельную одурь, он потряс головой, улыбнулся каким-то своим сокровенным мыслям, глянул на себя в зеркало.

— М-да, ничего себе… — пробормотал он, приглаживая волосы. Вскочил, взял на кухне ведро, пошел к колодцу. Долго плескался ледяной водой у умывальника, растирая лицо, шею, плечи. Вспомнил, что в сенях у матери стоит бутыль с квасом. Выпил две кружки и сразу почувствовал себя легко, как после крепкого сна на свежем воздухе. Тщательно причесываясь, вдруг увидел в окно Володю Булавина и глазам своим не поверил.

«Приехал все-таки, — удивился Алексей. — Может, сказать ему? Свой же парень, должен помочь».

Володя быстро взбежал на крыльцо. Был он весь в пыли — как видно, лишь недавно соскочил с попутной машины, необычно возбужден, разговорчив. «Хорошо погулял, не то что я с дедом», — не без зависти подумал Осипов.

— Здорово, Леша. Все пьянствуешь?

— Брось, без тебя тошно. Где пропадал?

— С ребятами повидался, всякие новости разузнал.

— То-то веселый, смотрю…

— Веселого мало, наоборот, — вдруг серьезно сказал Володя, стаскивая с плеч пропыленный пиджак и отряхивая его у порога. — Вода есть? Умыться бы.

— Валяй, я налью, — великодушно вызвался Алексей; ему очень хотелось сегодня задобрить Володю, тем более, что он не знал еще, как начать щекотливый разговор.

— Ты не думай, я там не яблоки с берез околачивал, — фыркая и стуча носиком умывальника, говорил Володя. — Надо было одну детальку у главного механика комбината достать, ну я и поехал. Достал, конечно. Договорился на будущее — помогут. У тебя что нового? К Логинову не ходил? Нет, к Логинову надо подождать, поработай сначала рядовым, докажи, что ты не слюнтяй, а потом и к Логинову можно, понял?

Осипов поморщился, однако сдержался, сказал натужно:

— Слушай, можешь ты мне удружить? По-товарищески?

— Смотря в чем… Денег, например, у меня лишних нет.

— Деньги мне пока не нужны. И к Логинову я тоже сегодня не собираюсь. Хочу с Леной вашей поговорить, понимаешь?

Володя перестал вытираться, полотенце повисло на мокрой шее.

— С Леной? О чем?

— Обо всем, — угрюмо ответил Осипов, решивший на этот раз не отступать. — Начистоту. Скажу, что не могу больше без нее…

Володя недоверчиво глянул на него, собираясь с мыслями и выигрывая время, переспросил:

— Это ты серьезно, Леша?

— Небось, сам видишь…

Осипов отошел к столу, побарабанил пальцами по столешнице.

— Но ты же разговаривал с ней, и вы, по-моему, ни о чем не договорились, — осторожно сказал Володя.

— Тогда было другое дело.

— Допустим. Чем же я могу помочь?

— Вызови ее. Придумай что-нибудь. Нет, лучше вызови Верочку, а я зайду к ним на квартиру. Лена же в последние, дни нигде не появляется, все время дома сидит. Не выгонит же, думаю…