Элеонора покраснела, с искренним удивлением глядя на Могу — этого она не ожидала. Слышала не раз, что он суров, на слова скуп, не терпит женщин, потому и остался до сих пор холостым. И вот вам — как он любезен, сколько в его глазах нежности! Даже неуклюжим он ей уже не казался, каким выглядел в ее глазах вчера, в первые минуты встречи. И смутное желание — подойти, обнять на прощанье — проснулось в ней вдруг.

Но в комнате без предупреждения появилась величественная блондинка в белом, наброшенном на плечи халате, под которым виднелось голубое платье. На шее у нее висела золотая цепочка с медальоном в виде сердечка, таинственно поблескивавшим над скромным декольте… В ушах красовались сережки, тоже золотые, с рубинами, пламеневшими живым огнем. Других украшений незнакомка не носила, да они ей и не требовались, она сама была подобна драгоценности — высокая, с прекрасной фигурой, схожая с античной статуей, она остановилась в середине комнаты, и ее голубые глаза охватили все единым взглядом.

— Простите за вторжение! — сказала нежданная гостья бархатистым голосом, не без легкого оттенка иронии. — Здравствуйте, Элеонора Аркадьевна… Здравствуйте, товарищ Мога… Ведь это вы, не так ли? Я не ошиблась палатой?

— Нет, вы ни в чем не ошиблись, — подтвердил Мога, и Элеонора Фуртунэ заметила, как взгляд его стал холодным, тяжелым, изучающим. Это был уже совсем другой Мога — строгий, чужой, официальный. — Я действительно являюсь товарищем Мога, а это — Элеонора Аркадьевна. А вы — не желаете ли вы представиться? Хотелось бы знать, с кем имею честь.

Гостья протянула белую холеную руку и тем же бархатным голосом заявила:

— Лидия Ивановна Грозя… Секретарь райкома партии… Третий, — уточнила она. — К сожалению, мне не удалось познакомиться с вами в Пояне. Как вы себя чувствуете? — налетела она с вопросами, словно стремилась узнать все сразу. — Как сердце? Как протекает лечение? Достаточно ли заботятся о вас здешние врачи? Я приехала к вам с совещания — окончилось час назад. Александр Степанович Кэлиману поручил мне у вас побывать. Он тоже собирается к вам. Был до сих пор очень занят. Что ему передать?

— Передайте, что чувствую себя хорошо, благодарю за внимание, что скоро встретимся в Пояне. Так что нет уже смысла тратить время на посещение.

Последовала пауза, ни ему, ни ей нечего было уже сказать. Элеоноре вдруг показалось, что этот короткий разговор успел утомить Максима Дмитриевича, что он ему наскучил, и она обратилась к секретарю?

— Вы на машине? Если нет, поедемте со мной. Моя ждет внизу.

Лидия Грозя еще раз посмотрела на Могу — не хочет ли он что-нибудь ей сказать, — и, ничего не услышав, обратила свои голубые глаза на Элеонору Фуртунэ.

— С удовольствием, дорогая Элеонора. Нельзя ли нам, однако, задержаться в городе еще на часок? Я должна сделать кое-какие покупки. — И, не ожидая ответа, уверенная в согласии, Лидия Грозя протянула Моге руку:

— До свидания.

Они стояли лицом к лицу и, глядя со стороны, Элеонора отметила про себя, какая из них могла получиться отличная пара. Оба — высокие, хорошего сложения, — кариатида и атлант, созданные природой словно для того, чтобы вместе держать на плечах жизнь. Сравнение, конечно, звучало наивно, Элеонора хорошо понимала, и все-таки что-то кольнуло ее сердце — раз, потом второй…

Проводив посетительниц до парадного входа, Мога поднялся на свой этаж, вошел в палату и внезапно остановился: ему показалось вдруг, что он попал в незнакомое помещение, темное, с тяжелым, застоявшимся воздухом, словно давным-давно никто не открывал здесь ни двери, ни окна. Теперь уже не верилось, что именно в этой палате ему довелось принимать такую обаятельную женщину. Где она теперь? И даже если она приходила, что дает ему право увидеть в визите Элеоноры Фуртунэ что-то необычное, особую симпатию к себе? Может быть, это скорее всего от давней тоски одинокого сердца, лишенного любви. Либо, что еще хуже, заблуждение, рожденное его мужским самолюбием, заставившим его вообразить, будто он, Максим Мога, произвел впечатление на Элеонору?

С такими мыслями он побродил некоторое время по длинному коридору, потом вышел на балкон. Только приход сестры, разыскивавшей его для того чтобы сделать укол, заставил Максима возвратиться в палату. И здесь его с новой силой охватило чувство одиночества, до сих пор столь чуждое его душе. Ни еда не шла ему на пользу, ни послеобеденный сон к нему не спешил. Он стал искать забвения в чтении, вернувшись к статье, которую начал накануне: «Как протекает специализация в виноградарстве?» Автор пытался ответить на этот вопрос главным образом с помощью цифр, и их назойливое повторение раздражало Могу. «Как видно, цифры у ученых пользуются наибольшим авторитетом, — думал он. — Зато у нас, практиков, их место — в реальных делах».

С журналом в руках он подошел к окну. Туманные сумерки спускались на серый город. Взор Максима задержался на здании, стоявшем на противоположной стороне улицы. Его внимание привлек пожилой мужчина, ясно видимый в окне ярко освещенной комнаты. Мужчина наклонился над массивным письменным столом и что-то торопливо писал. Рука незнакомца быстро передвигалась от строчки к строчке; порой ручка на мгновение застывала в воздухе, но вскоре возобновляла свой бег.

Максим Мога помял вдруг, что завидует этому человеку, который, несомненно, был счастлив, ибо никто и ничто не могло помешать ему работать.

На следующий день после обеда появился Матей. К удивлению Максима, сын решился прийти вместе с Миоарой — «Миоара из Пояны», как он ее представил, знакомя с отцом. Мога встретил ее приветливо. Он уже догадывался, что это не преходящее увлечение; даже разговаривая с отцом, Матей почти не отрывал глаз от девушки, словно говорил также от ее имени или советовался с нею. Было ли случайно, что сын его тоже полюбил девушку из Пояны, так же как он сам в свое время полюбил Нэстицу Кэлиману?

Любил? Нет, он любит ее и теперь; в каждой женщине, с которой ему доводилось встретиться, хотелось увидеть ее, Нэстицу; и, не найдя ее, он каждый раз расставался с новой знакомой, чтобы никогда к ней более не возвращаться. Неужто такое случится и теперь?

— Мы принесли тебе апельсины. Миоара постояла в очереди и купила два кило.

— И вы принесли мне все? — Мога с укором покачал головой. — Витамины, наверно, нужны вам больше, чем мне. — Он заставил их забрать большую часть покупки, очистил от кожуры оставшиеся, один за другим. Молодые не осмелились отказаться, и у них состоялся царский пир.

В эти минуты Мога тоже почувствовал себя счастливым. Он не был одинок.

В тот же день его посетили Виктор Станчу и Козьма Томша. Дежурная сестра, явившаяся чтобы спросить, желает ли он принять двух мужчин, заметила:

— Сегодня, судя по всему, у вас мужской день. Не очень-то весело, не так ли?

— Зато и эмоций меньше, — отшутился Мога.

Станчу представил Томшу с теплотой, как отец представил бы родного сына важному лицу. Максим Мога бросил ему короткий и острый, изучающий взгляд. И по тому, как Томша его выдержал, — хладнокровно, с чуть заметной усмешкой в уголках губ, прочел к заключению, что тот достаточно самолюбив и своей независимостью дорожит. Люди с характером Моге нравились всегда. А Томша, судя по первым впечатлениям, был именно из таких.

— Вот видите, где довелось познакомиться, — молвил он негромко. — Трудно вам одному?

— Мне оказывает большую помощь Виктор Алексеевич, — ответил молодой агроном. — Его советы просто не имеют цены.

— Не стоит обмениваться комплиментами, — чуть нахмурился Станчу; из заботливого родителя он уже превратился в строгого опекуна. И Моге вспомнилась его вспышка в Драгушанах, когда на него обрушились неумеренные похвалы Вениамина Олару. Может быть, Виктор питал врожденное отвращение к похвалам?

Томша притворился, что не расслышал замечания Станчу. Он начал докладывать Моге о положении в совхозе «Пояна», о работах, ведущихся на виноградниках других хозяйств. Андрей Ивэнуш созвал секретарей партийных организаций объединения на совещание о социалистическом соревновании. Присутствовала также Лидия Ивановна. Услышав это имя, Максим Мога на мгновение вновь увидел ее перед собой, и в комнате словно стало светлее.