Над городом, охваченным оживлением, стоял пасмурный день. Зима и была, и не была — декабрь пришел вместе с быстро тающим снегом, от которого в центре не виднелось уже и следа, и только в парках тут и там сохранялись еще небольшие белые пятна. Гордо протянулся вдаль проспект Ленина — как и полагалось главной магистрали столицы. Максим Мога неспешно шагал по мокрому, грязноватому тротуару к главному корпусу политехнического института. Пересек улицу Гоголя, вошел в парк. В три часа у входа в универмаг он должен был встретиться с Элеонорой Фуртунэ, которой предстояло пройти обследование в поликлинике, затем вместе с Могой она собиралась сделать ряд покупок.

Стало быть, в распоряжении Максима было еще целых два часа. Если бы знал заранее, он условился бы с Матеем, и они пообедали бы вместе. Ну что ж, хватит с него и радости повидать сына. Иногда Моге казалось, что парень слишком быстро взрослеет. В его годы он, Максим, был еще довольно взбалмошным юнцом. Он даже остановился на миг посередине аллеи, чтобы вспомнить проказы юности. Но увидел себя чересчур серьезным для своего возраста молодым человеком, по горло занятым решением тысячи и одной проблемы, с трудом отрывающим от будничных дел те минуты счастья, которые он переживал с Нэстицей.

Он приехал в Кишинев зимой, в начале сорок восьмого года. В ту пору выпало немало снега, мороз пробирал до самых костей. Но может быть это только казалось ему, когда он ехал в трамвае без стекол по проспекту Ленина, где скалило еще почерневшие пасти множество зданий, горевших во время войны. На тротуарах — немногие торопливые прохожие, спешащие, словно хотели поскорее избавиться от мрачного вида разоренной улицы. Замерзший как сосулька, Мога сжался в комок на сиденье, казавшемся ему окаменевшей льдиной. Он был обут в старые ботинки, в которых старший брат шагал по военным дорогам в Венгрии; в них он вернулся домой, чтобы вскорости, вследствие тяжелых ран, завершить жизненный путь. Максим был также в солдатской шинели, пригнанной по фигуре и еще довольно новой, и все-таки мороз, точнее, ледяной сквозняк, разгуливавший по трамваю, пробился сквозь толстое сукно, потом скользнул под пиджак, словно отыскивая местечко, где бы ему отогреться. Максим глядел на стены домов, еще носивших следы снарядов и пуль, и думал, что, если бы все эти здания были целы, ветер между ними гулял бы не так свободно.

В Центральном Комитете комсомола, немного согревшись, Максим набрался храбрости и в разгар беседы на которой уточнялась роль молодежи в восстановлении республики, с воодушевлением предложил:

— Мы должны организовать в каждом районе комсомольско-молодежные отряды и выступить на восстановление Кишинева. За год отстроим город от самого основания. Сердце республики должно биться в полную силу!

— Будем реалистами, — охладил его пыл один из работников ЦК, вскоре он был назначен главным редактором первой районной газеты в Пояне, и Мога впоследствии долго поддерживал с ним дружеские отношения, — на такое дело потребуется много времени.

— Но ведь нас сотни тысяч! — не сдавался Мога.

— Это так. Но, кроме времени, нужно иметь еще генеральный план. Чтобы не строить вслепую. Ты слышал об академике Щусеве, нашем земляке? Это зодчий с мировым именем, автор Мавзолея Владимира Ильича Ленина в Москве. Так вот, еще с прошлого года товарищ Щусев с группой архитекторов работает над генеральным планом восстановления Кишинева. Понимаешь, какой прекрасный город будет у нас через десять лет?

Размахом своих новостроек, современной архитектурой город давно превзошел их юношеские мечты. Двадцать пять лет, четверть века! И какой за эти годы пройден большой путь!

Максим Мога сел на одну из первых скамеек в Аллее классиков. Тогда, в сорок восьмом, этой аллеи, единственной в своем роде, здесь еще не было. Здесь создавалась атмосфера уюта, располагавшая к раздумью, возникало чувство покоя. Может быть, — продолжал думать Мога, — после того самого заседания в ЦК комсомола, четверть века тому назад, и завладела им навсегда потребность действовать только по хорошо продуманному плану, тем более если решать предстояло значительные проблемы. Теперь его мучило нетерпение поскорее оказаться в Пояне, где только он и чувствовал себя в привычной среде. Повидать Матея — и тут же уехать. Ему нужна была земля Пояны, ее люди, любовь, которую подарила ему Пояна, нужны его каждодневные встречи с пашней, с деревьями, с виноградниками, с поросшими лесом холмами, нужны жаркие споры со Спеяну по поводу общих планов на будущее… Максим поднялся на ноги. Быстрее бы наступил час отъезда! Он медленно двинулся к середине парка; по ту сторону бассейна с фонтаном, молчаливым в это время года, на гранитной колонне возвышался бюст Пушкина.

Максим еще более замедлил шаг. Взор его надолго остановился на задумчивом лице поэта. Казалось, Пушкин слушает бег времени, текущего мимо.

С одной из скамей вблизи памятника вдруг поднялась девушка и быстрым шагом направилась к нему. Большие голубые глаза глядели на него пристально. Мога сразу узнал ее. Это была Наталица. Румяные щечки, открытый взгляд, легкая походка…

— Городской воздух тебе на пользу, Наталица, — сказал Мога, улыбаясь. — Как дела в институте?

— Хорошо, Максим Дмитриевич.

— А что ты делаешь в парке? Кого-нибудь ждешь?

Ответ Наталицы прозвучал так неожиданно, что Мога на мгновение растерялся.

— Я жду Павла Алексеевича. — И уточнила: — Павла Алексеевича Фабиана. — После небольшой паузы она продолжала: — Он обещал мне учебники. Знаете, как трудно их достать?

— И давно его ждешь?

— С часу дня…

— Мне тоже хотелось бы повидать Матея; но он еще на занятиях.

— Спешу в институт, — сказала Наталица, хотя с места не сдвинулась. — В два часа у меня семинар, а Павел Алексеевич все не идет… А как поживает товарищ Трестиоарэ? — спросила девушка, по-прежнему поглядывая по сторонам. — Все еще работает в совхозе «Зорены»?

— Все еще, — ответил Мога.

— После того случая заботился о нас, как родной отец. Мы все его даже полюбили. — Она взглянула на ручные часы и воскликнула: — Ой, опаздываю! До свидания, Максим Дмитриевич!

Наталица быстрым шагом пошла к выходу из парка, мимо скамейки, на которой только что сидела. Мога с улыбкой проводил ее взглядом и вдруг увидел на скамье красный цветок. Это была крупная гвоздика с лепестками, раскрывшимися как язычки огня. «Наталица забыла!» — решил Максим и с укором покачал головой: жаль было, если пропадет такая прелесть. Он взял цветок и с минуту с восхищением на него смотрел. И вспомнил встречу с Элеонорой у подсолнечникового поля, когда он подарил ей цветок солнца.

Мога подошел к памятнику Пушкину и осторожно положил гвоздику на постамент. Поэту лучше всех известно, что такое любовь… И показалось, будто Пушкин, в знак благодарности слегка наклонил голову.

В это время с противоположного конца аллеи, торопливо шагая, появился мужчина среднего роста, в черном пальто, шляпе и красном кашне. «А вот и наш Фабиан. Бедняжка Наталица побежала на семинар без учебников!:» — мысленно пожалел ее Мога. А Фабиану заявил еще издалека:

— Назначь мы здесь друг другу свиданье, оно наверняка не состоялось бы.

— Почему так? — засмеялся тот, обрадованный встречей.

— Потому, что только что отсюда ушло существо, которому было назначено свидание на час дня. — В глазах Моги плясали лукавые огоньки, его забавляло, что Фабиан растерялся и избегает его взгляда, как ребенок, попавшийся на проказе. Но Павел все-таки решился спросить:

— Ты видел Наталицу?

— Вот именно. Ушла, бедняжка, без учебников! — Максим Мога пытливо посмотрел на Фабиана. — Завтра наверняка нахватает кучу двоек. Знаешь, как оно у них, у медиков. Профессора вызывают каждый день к доске, будто в школе.

Павлу пришлось проглотить пилюлю. Значит, Наталица все сказала Моге!

— Правда, я обещал ей учебник по анатомии, — признал Фабиан, — Но не было времени этим заняться.

— Ради такой девочки, как Наталица, я на твоем месте достал бы целую машину учебников! Признайся, она тебе нравится?