— Вы мне завидуете, Максим Дмитриевич? — улыбнулся Томша.

— Почему бы и нет? — Максим помолчал. Достав из ящика стола чистый лист бумаги, положил его перед Томшей. — Пишите заявление.

Томша взглянул на него вопросительно:

— Об освобождения от работы? — Ему просто не верилось.

— Пишите, — велел Мога. — В связи с вступлении в брак прошу предоставить мне месячный отпуск, начиная с пятнадцатого октября. — Но, увидев, что Томша застыл с ручкой в руке и слушает его в растерянности, набросился на него: — Надо же вам провести медовый месяц? Надо! Так что пишите… И передайте Лянке — пусть предоставит отпуск вашей распрекрасной Елене.

Что бы ни случилось, учитель всегда учитель.

Глава двенадцатая

Три дня, сколько продолжалась научная конференция, в Пояне царило необычное оживление. Из Кишинева прибыли гости: председатель республиканского объединения, один доктор и два кандидата наук, два заместителя министра, заведующий сельхозотделом Центрального Комитета, два корреспондента, среди которых и Николай Будяну. В первый же день конференции операторы телевидения сняли репортаж из зала заседаний, и в один из вечеров все население района, собравшись перед экранами телевизоров, увидело вначале поянское руководство — Александра Кэлиману, Максима Могу, а затем и академика, сухопарого, высокого человека с острым взглядом. В конференции приняли участие все агрономы объединения, секретари партийных организаций, заведующие отделениями, бригадиры, передовые рабочие; и оператор, расхаживая с камерой по залу, сумел запечатлеть многих из присутствующих, к великой радости их детей, жен и друзей.

Но что вызвало всеобщий интерес — был концерт ансамбля «Жок», с программой, представленной впервые. Будь отведенный для конференции зал и в десять раз более просторным, он и тогда не смог бы вместить всех желающих побывать на концерте. Восприняли как чудо, что Пояна сумела привлечь знаменитый коллектив, который, как говорили злые языки, охотнее отправлялся куда-нибудь в Африку или Южную Америку, чем в какой-либо из районов республики. Каким ни была причина этого невероятного события, в одном не оставалось сомнения: великолепному концерту было суждено еще долго жить в воспоминаниях всех, кому посчастливилось на нем побывать.

Потом, в начале декабря Максима Могу и Александра Кэлиману пригласили в Кишинев, в Центральный Комитет партии.

В столице шли напряженные приготовления к празднованию годовщины образования советского многонационального государства. Обновлялись фасады зданий на центральных улицах, приводились в порядок гирлянды многоцветных лампочек, вывешивались свежие лозунги и плакаты, театры и концертные залы объявляли спектакли и программы, посвященные празднику; в то же время приближение Нового года вызвало усиленное оживление в потоках пешеходов на улицах, в магазинах, наполненных елочными, сказочно красивыми игрушками.

Заседание в ЦК состоялось в сельхозотделе и продолжалось три часа, с недолгим перерывом. Присутствовали директора всех объединений, созданных в тот год, секретари райкомов партии. После заседания у Кэлиману и Моги состоялась отдельная беседа с заведующим отделом. Еще молодой человек, со смуглым лицом, с черными вьющимися волосами, зеленоглазый и живой, вел речь размеренно, со знанием дела. Он несколько лет проработал первым секретарем райкома и, кроме того, происходил из семьи потомственных хлеборобов.

Максим Мога знал его уже не первый год. Они встречались на республиканских совещаниях, на пленумах ЦК, не однажды обменивались мнениями, особенно в отношении перспектив развития сельского хозяйства. И теперь завотделом, словно продолжая давешний спор, обратился вначале к Моге:

— Как считаете, Максим Дмитриевич, специализация сельского хозяйства, его концентрация, каким начали мы его — не противоречит ли все это тому направлению, которое вы проводите в жизнь не первый год, — гармоничному развитию земледелия, созданию многоотраслевых хозяйств?

Максим Мога ответил сразу, будто ждал такого вопроса и давно подготовил ответ.

— Вовсе нет. Специализация не подразумевает развития одной единственной отрасли при полной ликвидации остальных. Мы специализируемся, например, на виноградарстве, следовательно, должны стать непревзойденными мастерами этой отрасли, поставлять лучший виноград, самые тонкие вина. И увеличивать сборы с гектара, а не площади насаждений! Но должны в то же время быть хорошими специалистами возделывания пшеницы. Чтобы на нашем столе, как сказал директор одного из наших совхозов, первым и первым делом были добрый каравай хлеба и кувшин молока.

— Позиция весьма четкая и в принципе одобряется, — сказал завотделом. — Но как объяснить тот факт, что в отличие от других объединений «Молдвинпрома» и от колхозов республики, ваше объединение восстановило только восемьдесят процентов плантаций, уничтоженных морозами? А на ближайшее будущее не предусмотрено ни одного нового гектара. Это так?

— Совершенно верно, — вмешался Александр Кэлиману. — Райком партии считает рациональным предложение руководства объединения: вначале разработать хорошо продуманный, научно обоснованный план, а потом уже, опираясь на этот план, предпринять всеобщую реконструкцию подгорий. И прежде всего участков производства столового винограда.

— В какой же стадии находится разработка такого плана?

— Создается новая агрологическая карта, — ответил снова Александр Кэлиману. Секретарь райкома решил взять продолжение беседы на себя, Максим Мога мог перевести ее в нежелательное русло, особенно в отношении животноводческих ферм; Кэлиману не хотелось касаться этой проблемы, пока она не была выяснена до конца. Но обойти ее все-таки не удалось. После уточнения положения с виноградарством завотделом опять обратился к Моге:

— Вы сослались на кувшин молока и не довели свою мысль до конца. Что же вы хотели сказать?

— В отношении развития животноводства мы с Александром Степановичем оказались в различных лагерях, — отвечал Мога.

Завотделом с большим вниманием выслушал мнение Максима Моги, после чего обратился уже к обоим:

— Завтрашний день животноводства — одна из наших самых сложных проблем, и ее решение требует величайшего внимания. — Он перевел взгляд с Моги на Кэлиману, потом — снова на Могу, словно именно его избрал для выполнения этой важной задачи. И продолжал в раздумий: — Обдумайте это как следует, поговорите со специалистами и непременно — с рабочими. Верю, решение найдете верное. — Он улыбнулся, опять посмотрел на Могу, перешел на более свойский тон и захватил его врасплох:

— Все еще холостякуете, Максим Дмитриевич?

— Холостяки в ЦК — на учете? — нашелся тут же Мога.

— А как же, наш дом должен быть домом, а стол — столом, — с улыбкой ответил тот. И снова заговорил официально: — В нашем сельском хозяйстве, можно сказать, начата новая эпоха, она требует большей инициативы и свежих знаний. В связи с этим Центральный Комитет партии намечает создание специальных курсов при Институте совершенствования кадров, начиная с наступающего года. Так что, Максим Дмитриевич, готовьте тетрадки, — засмеялся завотделом. — Скоро вызовем вас в столицу.

Из здания ЦК партии Максим Мога вышел один. У Кэлиману были еще дела в отделе пропаганды и агитации. И, ступая по широкой лестнице тяжелым шагом, будто хотел впечатать в каждую ступеньку свой след, Мога снова вспомнил тот день в конце февраля, когда выходил из министерства с новым назначением в кармане, в растерянности спускаясь к улице. Он чувствовал себя тогда неуверенно, не зная еще как следует, что предпримет и как будет действовать. С кем придется работать, какие отношения у него сложатся с людьми.

Десять месяцев в Пояне у него ушло на решения этих проблем. Пока он стоял у начала начал — для осуществления всего задуманного потребуются годы и годы. Но он был уже знаком и с проблемами, и с трудностями, ожидавшими его впереди, а итоги года, атмосфера, царившая в последнее время в Пояне, состоявшаяся только что в ЦК беседа — все укрепляло его уверенность, что он на верном пути.