— Это было мерзко.

— Угу.

— Не думай, что мне ее жаль. Она никогда не видела в нас что — то, что может чувствовать боль. Но когда я оглядываюсь назад, на вещи, которые я в свое время считал нормальными…

— Это война, Фай. Не сожалей об этом. У тебя на самом деле выбора не было. У нее — был.

— Ты можешь сказать о чем я думаю, верно?

— Иногда.

— Ты отличный брат, Бард'ика.

Фай посчитал время до Тройного Ноля; они сядут поздним вечером по времени Галактического Города. Теперь у него начинало сосать под ложечкой, словно перед боем, потому что Парджа была права. Он не просто возвращается на базу. Он пробирается туда тайком, как человек которого не существует, и он не может позволить себе быть пойманным.

Это было похоже на операцию за линией фронта. А у него в таких делах было немало опыта.

И Корускант, Тройной Ноль, был теперь вражеской территорией.

Квартира Лазимы, Корускант

Этейн смотрела на двери; во рту у нее пересохло а в горле стоял комок. Она чувствовала как приближаются Дарман и Скирата.

Она так хорошо знала их отражения в Силе, что могла совершенно точно указать их местоположение. Они слегка менялись время от времени, но оставались неизменными в своей основе: Скирата, вихрь из равно ярких любви и ненависти, и Дарман, как правило, пребывавший в согласии с миром. Сегодня, впрочем, она чувствовала изменения в обоих — по злости и растерянности Дармана, и по болезненному страданию Скираты.

Но все равно она не была готова к тому, что увидела, когда открылись двери.

— Кэл, что с тобой случилось?

Скирата выглядел ужасно. Он слегка сгорбился, словно у него болело в груди или животе, а его лицо было сплошь в синяках и свежих ссадинах. Кто — то устроил ему трепку. Вэу. Ей казалось, что двое сержантов покончили со своей давней враждой, но, похоже, она вырвалась снова.

— Получил то, что заслуживал. — ответил он голосом, слегка искаженным из — за распухших губ. — Не в первый раз, да и не в последний. — Он заботливой рукой подтолкнул вперед Дармана. — Иди, сынок. Тебе надо кое с кем встретиться.

— Кэл…

— Эт'ика, просто проведи это время с Даром и Кэдом, а я сам о себе позабочусь. Ты же не знаешь, когда у тебя появится следующий шанс. Я вернусь утром, а Лазима на ночь останется в семье Джайлера.

Раны Кэла избавили ее от неловкого момента. Дарман не разговаривал с ней с тех пор, как он вышел из ее каюты на станции «Нерриф», и она не знала, как сломать этот лед. Но сейчас это было внезапно забыто. Объятия Дармана были отчаянными. Он уткнулся лицом ей в плечо, и почти до боли стиснул ее. Этейн взглянула ему за спину — узнать, что делает Скирата — но тот уже ушел. Она услышала, как снаружи затихают шаги.

— Кэд спит. — прошептала она. — Я разбужу.

— А ему это не вредно?

Дарман уже стал крайне заботливым отцом.

— Конечно нет. — ответила она. — Он засыпает, когда устанет. Но к распорядку дня его не приучить — у нас самих ведь нет ничего подобного.

— За ним приглядывает Лазима?

— Да. Она замечательная. Еще помогают Бесани, Кэл и Бард'ика. Но… ему пора познакомится с отцом.

— Хорошо. — Дарман сглотнул. — Теперь я готов. Честно.

— Не знаю, что еще сказать, Дар.

— Не надо ничего говорить. Мы не можем изменить то, что было, так что лучше забыть это и начать сначала.

В этом был весь Дарман; он никогда не копил обиды, и он был самым спокойным из мужчин. Если кто — то думал, что клоны одинаковы — тому следовало взглянуть на Дармана и его братьев, чтобы увидеть что те различаются точно также, как любая произвольная группа людей.

— Я прощена? — спросила она.

— Да. — он чуть отстранился и потер верхнюю губу — нервный жест, который она пару раз замечала за Скиратой. В обычной гражданской одежде — не в броне или повседневке, которая ставила на нем метку «стандартизованная продукция Камино» — Дарман выглядел как любой другой, кого Этейн могла бы увидеть на улицах Корусканта, и это означало, что и у нее есть такая возможность. — Это я, Эт'ика. Я избил Кэл'буира,

Это не укладывалось в голове.

— Что?

— Я в самом деле избил его. А он даже не пытался защититься. Он просто дал мне отпсиховаться и просил прощения.

Сама мысль о том, что Дарман может настолько выйти из себя, казалась совершенно бредовой. Еще более невероятным было то, что он так избил кого — то, кого он любит — да и вообще что он так кого — то избил. Это было насилием совершенно иного рода чем то, которое он творил в бою.

«Это так? Я настолько привыкла к джедайской доктрине, что насилие приемлемо, если оно совершается не в гневе или ненависти, что не могу увидеть чего — то гораздо более глубокого?»

— С чего все началось? — спросила она.

Он рассказал мне всё, что скрывал от нас. Всё. Исследования Ко Сай, новая армия клонов… и я назвал его лжецом. Я сказал, что не могу ему верить. И притом, он не сказал мне про Кэда, и я просто… просто ненавидел его в тот миг. Хотя… даже не его. Я совершенно потерял голову, забыл обо всем, точно также, как Скорч.

В первый раз Этейн поняла, насколько надломлены были некоторые из клонов. Одно дело убеждать других джедаев во врожденной человечности клонов, другое дело — убедиться, что в этом есть также и отрицательные стороны. Этейн привыкла видеть в них неуязвимых, она признавала их выдающиеся качества, и забыла, что со временем напряжение, с которым они сражались, должно было разрушить их точно также верно, как любых других существ.

На это просто требовалось больше времени

— Как он может простить меня, Эт'ика? — проговорил Дарман.

— Потому что он любит тебя — ты его сын. — Удары не могли бы ранить Скирату. Она это знала. Утратить доверие Дармана — вот что могло его ранить. — А ты простил его?

Дарман смотрел на свои ладони. О его ярости красноречиво говорили исцарапанные и сбитые костяшки.

— Конечно. Я ничего подобного на самом деле не думал. Я просто… взбесился на пару минут.

Люди всегда говорят, что они не хотели сказать то, что сказали в пылу момента, но обычно они просто не позволяют себе об этом думать, или не позволяют себя этого сказать.

— Ты думаешь, что он все же что — то еще от тебя скрывает, Дар?

— Не знаю. — отозвался он. — Но сейчас это неважно.

Любовь и доверие — необязательно одно и то же. Этейн решительно сменила тему.

— Посмотрим, не проснулся ли Кэд?

Он не проснулся; он мирно спал и они долго стояли, зачарованно глядя на него, пока Этейн не подняла его и не вручила в руки Дарману. Кэд проснулся и уставился на Дармана широко распахнутыми глазами с трогательным удивлением. Он мог понять, что это не Ордо или Мереель? Возможно, мог. Он улыбнулся — конечно, он улыбался всем, но сейчас казалось что он улыбался как — то иначе. Наверное, она сама это вообразила. Хотя он заметно отреагировал на Дармана, когда тот взял его на руки в прошлый раз.

— Это па — па. — сказала Этейн. — Скажи па — па, милый.

По лицу Дармана текли слезы. Точно так же как и у Этейн.

Тут не о чем было говорить, можно было лишь чувствовать, и ни он, ни она не пытались описывать это словами. Они провели остаток дня и вечер, играя с Кэдом и притворяясь, что снаружи нет ожидающей их войны, и что они просто обычная молодая семья. Они даже записали на память семейное голофото. Это было необычной, дурманящей сказкой для людей, которые совершенно не были обычными, и которым не позволили бы стать обычными без боя. Этейн оценила иронию этого отчаянного стремления — не быть особенным.

— Я рад, что ты назвала его Кэдом. — наконец сказал Дарман.

— И ты рад, что его растят, как маленького мандалорианина?

— А он сможет пользоваться Силой?

— Джусик и я начинаем показывать ему, как управлять ей. Ну, если точнее, как ее скрывать. Я не хочу, чтобы Орден Джедай забрал его.

Выражение лица Дармана стало чуть жестче.

— А они это сделали бы?

— С добрыми улыбками. Но да. Сделали бы.