— Это слишком просто. Может, тебе бы не мешало немного поднять настроение.

Она поджала губы, заканчивая разговор.

Отец Гиндербах сделал кое-что ещё, что было довольно неожиданно. Когда пришло время проповеди, он на этот день отступил от текста Евангелия и предложил свои мысли о наставлениях Иисуса: "Пусть ко мне подойдут маленькие дети".

Он выделил Ноя как невинное существо, какими хотел видеть нас всех Христос. Он даже жестикулировал во время проповеди, чтобы объяснить Ною конкретные вещи, которых не было в его проповеди.

Это было довольно необычно, и я был оправданно ошеломлён. После многих лет отношения, как к позорному изгою от отца Джорджа, отец Гиндербах действительно отступил от своих канонов, чтобы поприветствовать Ноя в церкви и включить его в проповедь, относясь к нему так, будто он на самом деле был любимым ребёнком Господа и таким же важным, как все остальные дети на скамьях в этот день.

Я едва мог поверить в это.

Ной гордо улыбался. У него никогда не возникало проблем с тем, чтобы быть в центре внимания.

— Иисус разъяснил, что его царство создано из "таких, как эти" детей, и что именно они видят лицо Господа. Мы не должны препятствовать "таким, как эти", не тогда, когда они так важны для царства, — сказал священник.

После проповеди на нас смотрели ещё больше, но уже по-другому. Это были взгляды любопытства, даже принятия, даже счастья от того, что мы здесь. Даже мама сидела немного прямее.

Впервые за долгое-долгое время я чувствовал связь с церковью своего детства. Я на самом деле почувствовал, по крайней мере, на некоторое время, что у нас с Ноем может быть место в этой церкви.

Я пошёл за сыном в очередь для Причастия.

Гиндербах одарил меня любопытным взглядом, протянув облатку*. Из-за того, что я провёл так много времени среди глухих, я намного более чуток к едва заметному взгляду или намёку на смену выражения лица. Как и он, без сомнения. Его глаза явно говорили, что он точно знал, кто я — и по его книге со мной всё было в порядке. Это напомнило мне то, как на меня иногда смотрят священники-геи, которые точно знают, через что я прошёл, и знают, что есть путь через это, который не включает потерю себя или своей веры в искренне любящего Бога.

*Облатка — небольшая круглая лепешка из прессованного пресного теста, употребляется для причащения по католическому обряду.

Общение с прихожанами на улице после мессы собрало большое количество людей, они на самом деле потрудились подойти и поприветствовать Ноя, как живое человеческое существо.

— Что не так с этими людьми? — прошептал я маме.

— Может быть, тебе следует почаще ходить в церковь, — предположила она.

Глава 39

Нанесение удара

Билл, Шелли и их дети приехали в мамин дом на обед, который янки, как Джексон, называют ланчем. Джош и Эли взяли Ноя с собой поиграть с фрисби. Шелли и её дочь Мэри, чья грудь росла довольно быстро, помогали маме завершить все оставшиеся приготовления к трапезе.

Билл стоял и курил на крыльце, плюясь и прихлебывая пиво из холодильника в кузове своего грузовика, в это же время пытаясь завести с нами разговор, пока дед наблюдал, улыбаясь своей тайной улыбкой.

— Значит, ты работаешь в больнице? — произнёс Билл.

— Я медбрат в педиатрии, — сказал Джексон.

— И он признаётся в этом, — вставил дед.

— И ты не отсюда, — отметил Билл, услышав в голосе Джексона акцент северянина.

— Я из Бостона.

— И в этом он тоже признаётся, — недоверчиво произнёс дед.

— Путь из Бостона не близкий, верно? — с подозрением спросил Билл.

— Чем ты занимаешься, Билл? — спросил Джексон.

— Я работаю в "Лэйн", — сказал он, будто это было достаточным объяснением. Для большинства местных так и было.

— Хорошее дело, — ответил Джексон, когда дальше ничего не последовало.

— Вы ходили на кемпинг? — спросил Билл. — Ловили рыбу?

— Разве мы не всегда её ловим? — произнёс я.

— В той реке ублюдок-сом, которого я пытался поймать с четырнадцати лет, — сообщил нам Билл. — Этот сукин сын забирает твой крючок и оставляет тебя с яйцами. Если я когда-нибудь поймаю этого ублюдка, то возьму за яйца его, и он не будет от этого счастлив.

Джексон рассмеялся, затем резко остановился, не уверенный, была это шутка или... что ж, он не был уверен, что это было.

— Значит, ты и мой брат... — произнёс Билл, под его щекой выступал комок жвачки.

— Мы встречаемся, — сказал Джексон.

— Вы так это называете?

— А как это называешь ты?

— Я могу придумать несколько названий, — заявил Билл.

Джексон молчал. Он снова не был уверен, что это значило; не знал, как реагировать.

— Они педики, — сказал дед, просто чтобы убедиться, что всем было понятно.

— Спасибо, деда, — сказал я, глядя на него недобрым взглядом.

Пришла Мэри, чтобы позвать нас на ланч. На ней было симпатичное платье и ленточка в длинных, спадающих по спине волосах.

— Бабушка сказала, чтобы вы перестали пить и затащили свои задницы в дом, — объявила она. — Ты куришь, папа? Боже! Я думала, мама велела тебе бросить.

— Разве я когда-нибудь слушал твою маму? Иди, скажи мальчикам, чтобы шли в дом.

— Привет, — сказала она, глядя в упор на Джексона. — Ты... друг дяди Вилли?

— Да, — ответил Джексон.

— Бабушка говорит, что ты разговариваешь как чёртов янки... — отметила она.

— Мэри, следи за своим языком и иди позови мальчиков, — сказал Билл, перебивая её.

— Я услышала тебя с первого раза, папа!

— Тогда сделай это, чёрт побери! — рявкнул он.

Она подошла к краю крыльца и прокричала:

— Эли! Джош! Есть пора!

Мэри повернулась обратно к нам с милой улыбкой.

— У этой особы те ещё лёгкие, — отозвался дед.

— Пока, — попрощалась она, разворачиваясь и направляясь в дом.

— Она симпатичная, — отозвался Джексон.

— Она симпатичная заноза в моей заднице, — сказал Билл.

Билл выплюнул жвачку, и мы последовали за ним в дом.

Мы расположились за столом: Джексон и я с Ноем между нами на одной стороне, Билл и Шелли — на другой, с Мэри посередине, дед в конце стола, мама во главе, а мальчики втиснулись туда, куда смогли.

— Давайте помолимся, — сказала мама.

— Ты и твои чёртовы молитвы, — произнёс дед.

— Тише, папа, — отозвалась мама.

Мы взялись за руки и прочли молитву.

— Как тебе Тупело, Джексон? — спросила Шелли, пытаясь завести разговор, пока мы передавали по кругу жаркое, пюре, морковку, спаржевую фасоль, жареную окру и рулеты.

— Мне нравится, — сказал Джексон. — Пожалуйста, зовите меня Джек. Но город маленький.

— Тупело маленький? — произнесла Мэри, и её глаза расширились.

— По сравнению с Бостоном, — добавил он.

— Оу, — произнесла она.

— Мэри, дай старшим поговорить, — сказала Шелли.

— Есть, мэм.

— Мама сказала, что вы ходили купаться нагишом, — сказал Билл, резко меняя тему.

— Что в этом плохого? — спросил дед.

— Билли, не за столом, — сказала мама.

— Я хочу высказать своё мнение на этот счёт, — ответил Билл.

Шелли смиренно закатила глаза.

— Не заводи его, — сказала мама.

— Я его не завожу, — сказал Билл, глядя на меня.

Я нацепил свою улыбку а-ля «давай-выкладывай».

— Мне плевать на твой выбор образа жизни, Вилли, но не вовлекай в это своего сына, — сказал Билл. — Ты не думаешь, что это своего рода неприемлемо, что вы так обнажаетесь перед ребёнком?

— Почему каждый разговор в этой семье должен быть о моём пенисе? — спросил я, закатывая глаза.

Джексон фыркнул.

— Вилли! — воскликнула мама. — Не используй это слово в этом доме!

— Пенис, — сказал я. – Пенис, пенис, шменис. Кому какое дело, мама?

— Ох, начинается, — сказала Шелли, печально качая головой.

Я встал, расстёгивая штаны.