Китайцы оказались удачливее. Они заловили русака и, наверное, только с им свойственной прытью соорудили костер, обжарив ободранного зайца на штыке автомата. А затем вышли по льду на фарватер реки и угостили поджаренной зайчатиной наш пограничный наряд, дав еще и глотнуть из фляги рисовой водки.

Хорошая получилась компания.

Я сдуваю пыль с пожелтевших пленок моей фильмотеки…

БЕЛОГОРСК

…В захолустном районном городишке Белогорске служил я с легендарным племенным быком майором Колей Свидлевским, неустанным осеменителем всех лучших гарнизонных невест. Коля был знатным красавцем-мужиком, девчата к нему липли, как пчелы к меду. Одновременно целый взвод кандидаток участвовал в конкурсе на занятие вакантной должности Колиной жены. Но поскольку конкурс был длительным, а условия очень жесткими, то местный абортарий еле успевал ликвидировать последствия половых катастроф.

В одну из новогодних ночей была славная молодежная пирушка в теплом рубленом доме на краю городка, в котором квартировал холостой майор-осеменитель. И вот когда хмельная от счастья очередная невеста ждала от Свидлевского обещанного при свечах и шампанском предложения руки и сердца, вдребезги разлетелось оконное стекло и увесистый красный кирпич кометой пронесся вдоль нашего праздничного стола, снося с него тарелки со снедью и выпивку. Приговор ревнивых народных мстителей был приведен в исполнение…

Когда же Коля спутался с женой заместителя начальника разведки дивизии, гарнизон затаил дыхание и стал ждать развязки новой любовной драмы.

Начальник политического отдела дивизии полковник Николай Иванович Хамаза говорил Свидлевскому:

— Ты, конечно, связист отличный. Но за незаконную половую связь я у тебя партбилет отберу!

Майор искренне возмущался:

— Любовь у меня. При чем здесь партия?!

— Настоящий коммунист и в койке должен помнить о личном примере!

То было время, когда во многие головы все чаще приходили «крамольные» мысли о тех сторонах нашего армейского бытия, которые были насквозь пронизаны строгими партийными правилами, распространяющимися даже на интимную жизнь офицеров. Будь ты тогда хоть гениальным полководцем, развод с женой мог пустить под откос все, чего ты честно достиг головой, горбом и мозолями. Протестовать против этого было опасно.

Когда одна из многократно беременевших гарнизонных девиц пожаловалась в политотдел на коммуниста Свидлевского и припугнула его решением стать матерью, зам начальника политотдела приказал Коле немедленно жениться.

— Да не люблю я ее! Не люблю!!! — панически восклицал партийный половой разбойник.

— Мало ли что не любишь, — решительно резюмировал политический начальник, — многие члены КПСС и кандидаты не любят своих жен, но ведь живут же!

Когда Свидлевского начали таскать на парткомиссию, жизнь в Белогорске стала для него невыносимой и он попросился в другой гарнизон. Но и там продолжали влетать в окна его холостяцкого обиталища увесистые каменья. Говорили, что Свид-левский уже начал подумывать о переводе на корабль. Но поскольку это было почти невозможно, Колю переводили в новый гарнизон — и так до тех пор, пока однажды глубокой ночью не раздался в дверь его квартиры тихий стук и майор увидел на пороге плачущую Людку-почтальоншу со спящим грудным малышом на руках. Она явилась с повинной и фактическим доказательством плодов своей любви. Устала бросать камни.

Не выдержало сердце полового разбойника.

Сдался в плен…

НЕВЕСТА

Однажды, ожидая своей очереди в гарнизонной парикмахерской, я от скуки рассматривал потрепанный журнал «Советское фото». В нем на последней странице была опубликована серия снимков студентки факультета журналистики Харьковского университета и ее фото. Девушка обладала тем видом тонкой красоты, которому особый шарм и очарование придавали умные глаза, наполненные особым светом загадочности и чистоты, который обычно бывает у глубоко набожных девственниц.

Я был в ту пору юным и холостым литером, бдительно следившим за тем, чтобы не стать собственностью какой-нибудь провинциальной дурнушки или еще проще — прожженной гарнизонной проститутки. По мере приближения моего отпуска на Украине, я все чаще начинал рассматривать тайком вырванный из журнала фотопортрет харьковской красавицы.

Однажды со мной случился малообъяснимый бзик: я записал на магнитофон трогательное письмо незнакомке и отослал его из своей дальневосточной дыры в бывшую украинскую столицу. Через некоторое время пришел такой же ответ: юный и бархатистый голосок наполнял мою «сборно-щелевую» каморку злющими морозными ночами.

Волчья тоска выжигала мою холостяцкую душу. Сквозь толсто обмерзшие оконные стекла угадывался желток яркой луны, зависшей над пустынным пространством Зейско-Бурейской равнины. Одиночество. Холод. Дым двадцатой сигареты, поседевшая инеем лейтенантская шинель поверх одеяла и девичий голосок такой нежности, которая даже у памятников заставляет учащенно биться сердца…

Свой обшарпанный магнитофончик с ее голосом я таскал даже на учения, где, забравшись в боевое отделение штабной машины, подключал к питанию и слушал новые письма.

…Весной она встречала меня с электрички на полустанке маленького украинского городишки. Поскольку на фото я видел ее всего лишь до половины, то в тот день меня больше всего тревожило, чтобы она не оказалась толстой или кривоногой (про таких легендарный половой разбойник Свидлевский обычно говорил: «Пьяная собака между ногами пробежит и не зацепится»). Но по этой части все обстояло гораздо лучше, чем можно было себе представить.

С трудом одолев комплекс боевого офицера, в ратных делах утратившего изысканность манер в обращениях с дамой, я испытывал вожделенное чувство человека, которому судьба отвалила невиданный кусок счастья. Я мгновенно пьянел в ее жадных объятиях и сгорал в ее голодной страсти. А смутно мелькнувшее в моем хмельном мозгу подозрение, навеянное потрясающей раскованностью моей суженой в ведении половых игр и сражений, я изгнал простым объяснением «разбуженного настоящей любовью девичьего сердца».

Усталый и пресыщенный счастьем ночных оргий, я садился по утрам за щедрый стол. Будущие тесть и теща опекали меня с тем навязчивым, липким вниманием, которое могло быть только меж страстно желающими породниться людьми. Я не успевал еще после вареников с сыром отведать кусок сала, «засмаженного на соломци», а моя невеста уже зазывно поглаживала под столом своей теплой ножкой мою боевую офицерскую ногу…

И день превращался в ночь…

Потом, еле переставляя ноги от усталости и стараясь не уснуть на ходу, я бродил следом за тестем по его имению и корчил восхищенную рожу, когда он показывал мне машину в гараже, мотоцикл в сарае, свиней в свинарнике, гусей в гусятнике, курей в курятнике… В его погребах бродило в бочках виноградное, яблочное, сливовое и еще какое-то вино. А количество кадушек с солениями чем-то напоминало мне овощной склад нашего мотострелкового полка. Особой гордостью тестя был самогонный аппарат на десять ведер. Поглаживая его пузатые бока, папенька с толстым намеком грустно говорил:

— Случись что со мной, кому все это достанется?..

Посетив с кандидаткой в жены славный город Харьков, я был поражен ее необычайной популярностью среди явных завсегдатаев дешевых кабаков и мест проведения молодежных тусовок. И опять смутное подозрение шевельнулось в душе. Но любовь моя к ней была столь ослепительна, что я сам же превратился в тайного ее адвоката, отогнав грешные мысли самоубеждением, что все это — от ее творческой популярности и божественной красоты…

Однажды ранним утром, решив побродить по необозримому саду быстро зреющего тестя, я встретил у межи толстенную соседку, орудующую тяпкой. Она стрельнула в меня прожигающим взглядом, поздоровалась и заговорщицким тоном сказала:

— Мой материнский совет тебе, женишок. Уноси отсюда поскорее ноги. С невестой твоей только мой кабан Иннокентий не переспал!