— Так я могу войти?

— Пожалуй, да.

Березкин проводил Гусева ну кухню. Вся необходимая техника на кухне наличествовала, но мебель была скорее функциональная, чем комфортная. Оно и понятно, мужчине для отдыха нужно удобное кресло и большой телевизор. А уж пожрать он себе и в спартанских условиях приготовит.

— Итак, в чем ваша история? — спросил Борис. — Вы на самом деле мой брат? Я вырос в детдоме, о родственниках ничего не слышал…

Гусеву стало стыдно. Мог бы понять, что у детдомовских это больная мозоль, и лучше бы на нее не наступать.

— Нет, извини, — сказал Гусев. — Не брат я тебе. Это я пошутил неудачно.

— Тогда кто вы?

— Тридцать семь лет назад я умер и меня заморозили в криокамере, — сказал Гусев. — А теперь меня разморозили. Ты что-нибудь слышал об этой истории?

— Может быть, — сказал Борис. — Это не вас вчера по телевизору показывали?

— Меня.

— Я смотрел краем глаза, наверное, поэтому сходства не заметил, — сказал Борис. — Так вы мой предок? Отец? Нет, отец вряд ли. Дед?

— Нет.

— Тогда почему мы так похожи?

— Я даже не знаю, как тебе сказать. Я, видимо, твой оригинал.

— В смысле?

— В том смысле, что ты — мой клон.

— Не слишком удачная шутка.

— Я не шучу. Хочешь, прямо сейчас съездим к врачу и анализы крови сдадим?

— Это какой-то розыгрыш?

— И снова нет. Так как насчет анализа?

— Зачем кому-то нас… вас клонировать?

— Именно это я и пытаюсь выяснить.

— И кто это сделал?

— Сей вопрос тоже в стадии выяснения.

— И чего вы от меня хотите?

— Говоря по правде, я и сам не знаю, — сказал Гусев. — Пару дней назад я совершенно случайно узнал, что у меня есть два клона. Один из них — ты.

— А второй?

— Второй мертв.

— Как он умер?

— Его убили, приняв за меня.

— За что вас хотят убить?

— Уже не хотят. Это было в рамках Черной Лотереи. Ты нормально в эти дни по улицам ходил?

— Я не ходил, я на этой неделе из дома работал.

— Повезло.

— Похоже, что так, — согласился Борис. — А дальше что?

— Я не знаю, — сказал Гусев. — Ты не помнишь, в твоем детстве не было ничего странного?

Клон пожал плечами.

— Детство как детство. Вполне обычное.

— Никто за тобой не наблюдал?

— Воспитатели.

Черт побери, подумал Гусев. Ну и зачем я сюда пришел? Что я ему скажу? Зачем я сказал ему то, что уже сказал? Зачем влез в его тихий уютный мирок и наследил там с изяществом гиппопотама? У меня ничего нет кроме подозрений, в которых я и сам-то не уверен.

Неловкое молчание нарушил Борис.

— Может, кофе выпьешь? — спросил он.

— Не откажусь, — сказал Гусев.

Клон включил кофеварку. Гусев наблюдал за ним, как завороженный. Смотреть на самого себя со стороны ему еще не доводилось.

Борис поставил перед ним чашку, взял вторую себе. Они сидели, молчали и смотрели друг на друга. Одинаковые и никогда не видевшие друг друга прежде.

— Значит, формально, я тоже Гусев? — спросил Борис. — Фамилию-то мне в детдоме придумали.

— Нужно больше Гусевых, — сказал Гусев. — Хороший и разных. Хотя вот с разными у нас здесь как раз и не очень.

— Есть вообще какие-нибудь идеи, кому и зачем это было надо?

— Нет, — сказал Гусев. Врать самому себе было несложно, в этом деле у него была огромная практика. — А вот скажи, ты мне веришь?

— Как самому себе.

— Я серьезно.

— Если серьезно, я тебя первый раз в жизни вижу, — сказал Березкин. — И вопрос моей веры твоим словам зависит исключительно от того, что ты собираешься мне сообщить.

— У меня есть нехорошее предчувствие, — сказал Гусев. — Тебе может угрожать опасность.

— Откуда?

— Тот, кто тебя создал… В общем, я думаю, он вряд ли будет рад нашему знакомству.

— Тогда зачем же ты пришел? — резонно осведомился Борис.

— Потому что если мои выводы верны, то этот кто-то уже знает о том, что я знаю о твоем существовании, — сказал Гусев. — Ты не можешь уехать из города на пару недель? Внеплановый отпуск, все такое? Билеты я оплачу, если что.

Борис покачал головой.

— Ты вот поставь себя на мое место, — сказал он. — Ты сидишь дома, к тебе приходит какой-то тип, заявляет, что ты его клон и тебе надо свалить из города, потому что у него нехорошее предчувствие. Ты бы свалил?

— Наверное, нет, — сказал Гусев.

— Ну и вот.

Гусев взял чайную ложечку, насыпал себе в чашку сахара, размешал. Березкин почесал ухо.

— Пистолет у тебя есть?

— Два.

— Не хочешь уезжать, поработай из дома еще хоть пару недель, — попросил Гусев. — И пистолет поблизости держи.

— Мне все-таки кажется, что ты меня…э…обманываешь.

— Ты не прав, Борис, — сказал Гусев. — Я не могу тебе ничего объяснить, потому что я сам этого не понимаю. Но один мой клон уже мертв…

— Это была случайность.

— Человек, который раскопал информацию о вашем существовании, тоже мертв, — сказал Гусев. — И да, возможно, это тоже была случайность. Но то место, где он добыл информацию, уже почистили, и вот это не случайность ни разу.

— Хорошо, — сказал Борис. — Я буду осторожен. На улицу не выйду без крайней необходимости. Это тебя успокоит?

— Лучше бы ты вообще уехал, но пусть хоть так, чем вообще никак.

— Как я могу уехать? У меня тут работа, друзья…

— Много у тебя друзей? — спросил Гусев. Сам-то он большим их количеством похвастаться не мог, ни в этой жизни, ни в предыдущей.

— Немного, — сказал Борис.

— И они не протянут без твоего общества пару недель?

— А ты уверен, что во всем за пару недель разберешься?

— Не уверен, — признался Гусев.

— Ты даже не знаешь, в чем именно тебе надо разбираться, — уточнил Борис.

— И это тоже.

— Но если будет нужна помощь, обращайся, — сказал Борис. — Мы, как выяснилось, все же не чужие люди.

— Угу, — сказал Гусев.

Он нервно крутил чайную ложечку в пальцах правой руки. Разговор складывался как-то не так, точнее, он не складывался вообще. Борис был точь-в-точь, как Гусев, и в то же время, не был. Он вырос в другом времени, воспитывался в другой обстановке, получал другой жизненный опыт, его характер сложился совсем не так. Он был полной физической копией Гусева, за исключением, разве что, нескольких шрамов, но интеллектуально близки они не были.

Гусев в очередной раз подумал, что зря сюда пришел.

Левой рукой он потянулся за чашкой кофе, его рассеянный взгляд скользнул по чайной ложке и…

Ложка согнулась.

Глава двадцатая

— Ну, офигеть теперь, — сказал Гусев. — Можно уже идти в циркачи записываться.

Березкин смотрел на него заинтересованно и несколько удивленно. И, может быть, с опаской. На самом деле, Гусев был плохим физиономистом и поручиться за то, что правильно счел эмоции лица собеседника, не мог. Пусть даже это было его собственное лицо.

— Надеюсь, эта ложка не была дорога тебе, как память, — сказал Гусев, выпрямляя столовый прибор руками

— Давно ты так умеешь?

— Вот только что научился.

— Может быть, это и есть ответ?

— Может быть, — согласился Гусев. — Но на какой вопрос?

— Повторить фокус сможешь?

— Черт его знает, — Гусев посмотрел на ложку, снова прямую. Слегка расфокусировал зрение, повел глазами… Ложка согнулась. — Могу.

— Круто.

— Вообще не круто, — сказал Гусев. — Телекинез какой-то. Только вот практического применения нет. Кроме, опять же, цирка.

— Добро пожаловать в реальный мир, Нео.

— Очень смешно, — сказал Гусев.

— А еще что-нибудь можешь? Пулю остановить, например?

— Даже пробовать не собираюсь, — сказал Гусев.

Березкин взял ложку, повертел ее в руках, бросил на стол.

— У меня не получается, — сказал он.

— Одной головной болью меньше, — прокомментировал Гусев.

— Ладно, черт с ним, — Березкин, было поднявшийся на ноги, сел обратно за стол, сложил руки домиком и посмотрел на Гусева поверх получившейся конструкции. — Курить хочешь?