Сначала Кестрел не услышала его вопроса. Ее разум ухватился за связь между дворцовым лекарем и главным инженером, которой заплатили за какую-то неизвестную услугу.

Она пообещала Тенсену, что выяснит, в чем заключалась эта услуга.

Она обещала себе, что будет следовать собственному представлению о чести. Она поможет Тенсену. Потому что так поступить было правильно. Потому что это имело значение.

«Как можно не испытывать стыда от нелогичности собственной жизни?»

Кестрел так явственно вспомнила голос Арина, что не осознавала, как пристально Верекс на нее смотрит. О чем он спросил?

Не хотела ли бы она изменить то, кем является.

— Нет, — солгала она, а затем решила, что ее слова были правдой. — Нет, — повторила она еще раз. — Не хотела бы.

Глава 35

— Вам что-то пришло, — сказала дакранская королева на своем языке, протягивая Арину сверток. — Геранский корабль доставил это на храмовый остров.

Арин прижал сверток рукой к туловищу. Это была не простая посылка, а с новостями. Он попытался скрыть свою радость.

И удивление, вызванное тем, что сама королева ему эту посылку доставила. Она стояла посреди его комнаты — у него была только одна комната, а не покои. Один угол занимала аккуратно застеленная кровать, оказавшаяся гораздо выше и уже, чем Арин привык. В комнату через несколько небольших треугольных окон, врезанных в стену так, чтобы получилась правильная звезда, лился мягкий сероватый свет. Казалось, что черные глаза королевы, подведенные полосами синей краски, которые зеленоватыми завитками протянулись к ее смуглым скулам, сияли. Она была высокой; ее глаза были почти на одном уровне с глазами Арина.

— Откройте его, — приказала она.

Арин потер рукой шрам на щеке.

— Вы меня понимаете? — спросила королева. — Я вижу, что да. Вы быстро выучили мой язык.

— Так же быстро его смогут выучить геранские солдаты. Мы сможем сражаться вместе.

— И, тем не менее, вы не готовы подчиниться даже простой команде.

Арин развернул посылку. В ней оказалась рубашка с отделкой из хорошо знакомых ему цветов. Не стоило вглядываться в узор и пытаться сразу же разгадать послание узелков прямо перед королевой, но он не смог удержаться. Моль...

— Ткань слишком плотная для нашей погоды, — заметила королева.

— Я отошлю ее назад.

Арин отпорет отделку и пришьет к рубашке собственное послание Тенсену.

Он небрежно перекинул рубашку через спинку стула, читая по нитям, что имперский водный инженер живет явно не по средствам и враждебно относится к Герану. Моль считала, что женщина-инженер заключила сделку с императором. Доказательств не было, но...

Начался дождь. Арин слышал, как по ливневым трубам дворца стекает вода. Королева все это время молчала, наблюдая за ним. Арин заставил себя отвернуться от рубашки.

Наверное, дело было в том, что он сейчас думал о Моли и символизирующей ее серой нити, которая была задействована в каждой части узора. Арин посмотрел на королеву, но вместо нее увидел Ришу. У королевы были те же прямые брови, такая же форма губ, и равная, как начал подозревать Арин, щедрость. У него появилась идея.

— Я отправляю брата за пределы города, — сказала королева. — Вы поедете с ним. — Она помедлила и добавила: — Это пойдет ему на пользу. Он беспокоен.

— Он был с вашей сестрой, когда она попала в плен к империи?

Лицо королевы напряглось.

Арин сказал:

— Мне кажется, он винит себя.

— Он винит меня.

— Я не понимаю.

Королева подошла к узору окон и стала смотреть на дождь. Она притворилась, что по-другому поняла смысл его слов:

— Выучить чужой язык за такой короткий срок непросто. У вас есть дар?

Арин не был уверен. Даже сейчас он знал не все слова из тех, что она произносила. Его сознание добавляло значения в незнакомых местах, достраивая предложения из того, что он понимал. Это было похоже на игру...

Осознав эту последнюю мысль, Арин увидел в ней угрозу. Ему показалось, будто его ударили в живот, чтобы остановить ход его рассуждений, и попытался удержать ту полумысль о словах, их значениях и играх. Он попытался вернуть ее, но мысль вырывалась. Она начала разворачиваться сама по себе, заставляя его вспомнить о «Клыке и Жале» и о том, как можно выиграть, даже не зная каждой карточки, которая была в игре. Да, он выигрывал, хотя во время игр с Кестрел ему и казалось, что все карточки пусты с обеих сторон.

Он задавил эту мысль. Потому что, в конечном счете, ложные догадки о том, кем Кестрел не была, сослужили ему плохую службу. Заставили его поверить в то, чего не существовало... или уже перестало существовать.

— Нет, — прямо ответил он королеве. — У меня нет никакого дара.

— Возможно, тысячи лет назад у Дакры и Герана был общий предок, — предположила королева, — и из-за этого наши языки так похожи. Хотя этого не могло быть. Мы слишком разные.

— Все может быть иначе.

Королева повернулась к нему лицом.

— Прекратите просить о союзе.

— Нет.

— Глупец.

— Я предпочитаю считать себя оптимистом.

Королева прищелкнула зубами, что было дакранским выражением несогласия. Звук выражал нетерпение. Арин слышал, как его использовали по отношению к детям.

— Герану нечего нам предложить, кроме жизней, — сказала королева. — Я поставлю ваших людей в передние ряды наступления. Когда мы победим, я захвачу вашу страну и сделаю ее своей. Оптимист — не то определение, которое вам подошло бы. Но... — она смерила Арина взглядом, — вы и не дурак. Просто отчаявшийся.

Должно быть, дождь прекратился. По трубам больше ничего не стекало.

Королева сказала:

— Я на вашем месте была бы такой же. Просила бы о том же, о чем просите вы. Но я бы предлагала больше. Тогда я смогла бы договориться о более выгодном союзничестве.

Арин вспомнил об изумрудной сережке, которой расплатился со счетоводом. Он думал не о ней самой, а о том, что она символизировала. Арин сосредоточился на ее цене, на ее бесценности и попытался придумать хоть что-то, что могло сравниться в этом с серьгой.

— Скажите, что я могу вам дать.

Королева аккуратно повела плечом.

— Нечто больше.

— Скажите что.

— Я узнаю что, — ответила королева, — когда вы дадите мне это.

* * *

Арин и Рошар гребли против течения реки. Мягкий рассвет уверенно превратился в яркий день. Замок остался позади них, а потом и вовсе исчез. Водоросли у берегов спутывались друг с другом, а над каноэ, будто флаги, зависли огромные стрекозы.

Рошар управлял лодкой. Когда они только покидали город, Арин обратил внимание на арбалет, висевший у Рошара на спине, и несколько ножей для метания у бедер. Арин спросил, неужели Рошар ожидал, что жители равнин, разбившие лагерь у реки, станут сопротивляться. Рошар небрежно ответил:

— А, это от речных тварей. — Он, казалось, был настроен игриво. Затем, хоть Арин и не задавал больше вопросов, Рошар добавил: — Если тебе интересно, я хочу поймать какую-нибудь прекрасную ядовитую змейку и заставить тебя ее съесть. А ты любишь испортить весь сюрприз.

Каноэ замедлило ход. Рошар замер, и Арин тоже поднял весло из воды и оглянулся. Рошар вглядывался в водоросли. Из-за изуродованного носа контур его лица был неприятно ровным.

Течение начало относить их в противоположную сторону. Они снова взялись за весла.

В этот день было что-то такое — колебание тростника, движение весел, звон стрекоз и даже плоский профиль Рошара, — что тронуло Арина. Если бы ему пришлось описывать это чувство словами, он сказал бы, что сроднился с мгновением.

Он начал петь. Самому себе, сегодняшнему дню и тому чувству, что поселилось в нем. Он не пел так давно, и ему было приятно наконец вылить музыку в мир, почувствовать, как ее тяжесть снимается с языка. Песня струилась.

Он не думал ни о чем. Не думал о ней. Но потом подумал, как не думает о ней. Песня стала тяжелой, как свинец. Арин оборвал ее.