Кестрел не помнила имени женщины. Но та была примерно одного с ней размера и роста. Она подойдет.

Однажды утром, вскоре после приема в императорской галерее, Кестрел устроила так, чтобы оказаться с горничной наедине и опрокинула на нее стакан воды.

— Прошу прощения! — воскликнула Кестрел. — О, я такая неуклюжая.

— Все в порядке, миледи, — ответила взволнованная женщина. — Это всего лишь вода.

— Но вода очень мокрая. Вам, должно быть, неприятно. Ну-ка, переоденьтесь в это.

Кестрел предложила горничной одно из своих платьев, которое заранее старательно выбрала: оно было простого кроя, без оборок, однако сшитое из богатой ткани.

— Что вы, — отказывалась служанка.

— Переодевайтесь. И оставьте его себе. По-вашему, мне будет его жалко? Нет, вы оскорбите меня, если действительно будете так думать. Давайте же, можете воспользоваться моей гардеробной.

Горничная по-прежнему не соглашалась, но Кестрел настойчиво вложила платье ей в руки. Выражение лица женщины изменилось. Кестрел наблюдала за мыслями служанки: даже если та будет работать целый год, она все равно не сможет позволить себе такого платья. Оно было сокровищем. Она сможет носить его и выглядеть великолепно. Или она может продать его. Оно было пошито из бархата. За него дадут хорошую цену.

Служанка отправилась примерить платье Кестрел.

Когда она вернулась в гостиную, Кестрел увидела, что ей едва хватает самообладания, чтобы не начать кружиться в водовороте юбок.

— Оно прекрасно подходит, — сказала женщина. — Вы уверены, что я могу оставить его себе?

— Разумеется.

Кестрел забрала у служанки ее рабочее платье.

— Ой, я должна вернуть свое рабочее платье экономке.

— Я о нем позабочусь.

— Но я не могу позволить вам...

— Я настаиваю.

Кестрел улыбнулась. Позже она принесет свои извинения экономке. Объяснит, что понятия не имеет, куда дела это платье. Возместит его стоимость.

Когда служанка ушла, Кестрел отнесла мокрое рабочее платье в свою спальню и высушила его перед очагом. Она спрятала его в шкафу с летней одеждой, который не будут открывать еще два сезона.

Возможно, именно эта служанка рассказывала обо всем Верексу — или, что было бы еще хуже, капитану дворцовой стражи или императору. Но Кестрел не считала, что обмен платьями покажется кому-либо достойным внимания. Это был всего лишь каприз доброй госпожи.

* * *

Кестрел дожидалась вечера, когда не была бы приглашена ни на какой прием. Такой случай выдался нескоро. Во дворце постоянно проходили званые обеды, вечерние игры и дружелюбные бескровные дуэли на мечах, которые устраивали для аплодирующей публики. Невеста принца должна была посетить все мероприятия до единого.

Губернатор Герана же, судя по всему, подобного давления не испытывал.

Арин не приходил никогда. С тех пор как она видела его в картинной галерее, прошло более недели. Кестрел не смела спрашивать о нем. Когда однажды она поверх голов толпы придворных встретилась взглядом с Тенсеном, тот покачал головой.

Пока у нее не появится для Тенсена информация, она будет держаться в стороне — особенно после того, что произошло в прошлый раз. Кестрел все еще явственно помнила, как впился ей в кожу ноготь императора.

Он не выполнил свою угрозу — по крайней мере, так она думала. Но его настроение ухудшилось. Это сказалось на всем дворе. Кестрел была не единственной, кто почувствовал облегчение, когда однажды вечером никто не был приглашен на званый ужин или на прием у императора. Во дворце воцарилась атмосфера праздника. Стали ходить слухи о любовниках, которые ждали возможности обменяться в лабиринте Зимнего сада морозным поцелуем. Некоторые придворные клялись, что заберутся в свои постели пораньше, подложив к ногам горячие кирпичи.

У Кестрел были собственные планы. Этим вечером она стерла со лба отметину помолвки и завязала волосы шарфом. Затем она надела грубое, белое с синим, рабочее платье и нашла пару удобных туфель.

Увидев себя в зеркале, она помедлила. Ее лицо казалось каким-то маленьким и слишком бледным.

«Ты ослушалась меня», — услышала она слова императора.

«Слова "нет" больше не существует. Есть только "да"», — в один голос сказали ее отец и капитан стражи.

Но...

«Ты не такая», — произнес Арин. А потом она услышала собственный голос, выкрикивающий ставку на торгах, чтобы купить его. Она услышала спокойные размеренные интонации, которые использовала, чтобы убедить императора отравить лошадей. Внутри нее поднялось чувство вины.

Кестрел покинула свои покои. Она шла быстро, опустив голову.

Леди Кестрел никто не видел. Аристократы в коридорах на нее не глядели. Слуги обращали на нее больше внимания, но видели кого-то знакомого, кого узнать, тем не менее, не могли. Это было вполне обычно во дворце, где работали сотни слуг и рабов.

Она была всего лишь служанкой. Даже если ее походка могла показаться несколько горделивой, на это не обратили внимания. Пусть иногда она терялась в крыле для слуг, это приняли за неопытность новенькой.

Служанка завязала шарф потуже и вышла из дворца через один из кухонных двориков. Она проходила мимо стражников, которые не обращали на нее внимания. Хотя женщинам, не принадлежавшим к армии, в одиночку ходить не полагалось, едва ли кого-то волновало, что служанка нарушила правила. Она не стоила того, чтобы ее заметили.

Кестрел вышла в замерзший город.

* * *

— Наконец-то, — сказал Тенсен. — Свободный вечер. — Он обратил на Арина, лежавшего на диване у камина гостиной, оценивающий взгляд. — Ты выглядишь лучше. Почти готов выйти в общество.

— Сомневаюсь.

— И все же, у тебя больше нет лихорадки, верно? И отек на лице спал. Ты больше не выглядишь таким опухшим. Еще одна ночь отдыха, Арин, и потом снова в бой. Ты не сможешь постоянно избегать двора. Кроме того, его реакция о многом скажет.

— Да, придушенные вздохи и открытое презрение окажутся весьма информативными.

— Ты вызовешь волнения. Они пойдут нам на пользу. Они поднимут всевозможные слухи, догадки... и даже немного правды.

— Я удивлен, что нужен тебе для этого. Я полагал, что у тебя есть идеальный источник информации. Где твоя Моль, Тенсен?

Министр ничего не ответил.

Арин встал и подошел к камину. Он ощущал слабость из-за лихорадки, и его движения были слишком резкими. Сердце пламени было таким же алым, как и рубин на рукояти кинжала, который Арин носил в сапоге.

— По-прежнему ни слова о том, кто устроил засаду?

Тенсен пожал плечами.

— Император недоволен. Я могу себе представить почему. Ты жив, а тот, кто на тебя напал, мертв.

— У нас нет доказательств, что за этим стоял император.

— Эмблема дворцовой стражи на мертвеце — недостаточное для тебя доказательство?

— Если за этим стоял император, почему он ничего не делает? Ничего не говорит?

— Я полагаю, — ответил Тенсен, — что он не хочет признавать неудачу. — Он прищурил свои зеленые глаза. — Что заставляет тебя думать, что за всем этим стоит не император? У тебя есть другие враги, о которых я не знаю?

— Нет. Это был он.

— Значит, ты просто в настроении поспорить.

— Порой со мной такое случается.

Тенсен встал с кресла.

— Пойду-ка я посещу художественную галерею.

— Ты часто туда ходишь.

— Пятнадцать лет назад, на геранском театральном фестивале, я как-то сыграл ценителя искусств. Привычка — вторая натура.

— Значит, тебе нравится смотреть на прекрасные диковинки императора.

Положив ладонь на дверную ручку, Тенсен помедлил и обернулся к Арину:

— Ты можешь мне не верить, но таким, каким ты выглядишь сейчас, некоторые начнут уважать тебя больше. Император еще пожалеет о том, что оставил на тебе эту отметину. Завтра будь готов, Арин. Пришло время тебе покинуть эти покои. Ты поправился, и у тебя больше нет причин избегать двора.