Вы не можете меня убедить. Несмотря на то, что на улице больше сорока градусов по Цельсию, я весь продрог. Я не могу перестать трястись, или думать о том, какая она красивая, какой жизнью она вибрировала еще сегодня утром, когда мы обручились.

— Блэйк. — Я поворачиваюсь к Клинту, который первым пришел нам на спасение.

— Они хотят, чтобы ты поехал с ней. — Он показывает в сторону вертолета, который приземлился недалеко от места, где я наблюдаю сюрреалистичную сцену слишком знакомого шоу ужасов. — Я дождусь буксира для твоего грузовика. Не переживай ни о чем.

Я хочу засмеяться от абсурдности его заявления. Не переживай ни о чем? Серьезно? Но он же только пытается помочь, и он заслуживает благодарности, я не моих насмешек.

— Я… Спасибо тебе.

— Ага, без проблем. Иди к ней. Я позабочусь о грузовике, и удостоверюсь, чтобы тебе сказали, где его искать.

— Спасибо. — Следуя за каталкой, на которую они положили Хани, я подхожу к месту, где команда из вертолета ждет медиков, чтобы погрузить ее. Первое, что я хочу сделать, это помочь команде. Но один из членов команды затаскивает меня в вертолет, и мы взлетаем через секунду, до того, как мне удается схватить немного воздуха, обдумать все только что услышанное, о возможных травмах головы, сотрясении мозга и кровоизлияниях.

Мы приземляемся в Юниверсал Хоспитал в Сан-Антонио через пару минут после взлета, Хани встречаю доктора, уже ожидавшие нас на крыше. Никто не говорит мне, куда они ее забирают, так что я бегу за ними, надеясь, что они разрешат мне остаться.

Медсестра останавливает меня у двери входа в отделение экстренной помощи. Она тащит меня к небольшому офису, чтобы получить нужную информацию о Хани. Я говорю им имя, Эвелин Кармайкл, но она предпочитает Хани. Я не знаю, какая у нее страховка. Я ведь должен был знать? Я ее чертов жених. Я не могу вспомнить дату ее рождения, что вызывает во мне поток слез. Какое право я имею обладать ей, если я не помню ее чертову дату рождения?

Я вытираю слезы и пытаюсь сфокусироваться на том, что Хани нужно от меня.

— Разрешите мне позвонить ее подруге. Она знает то, чего не знаю я. — Я достаю телефон из кармана и набираю Лорэн по памяти. Ее номер не сменился с тех пор, как мы зависали.

— И почему ты звонишь мне, когда должен быть на отдыхе с моей лучшей девочкой? — бодро спрашивает Лорэн.

— Ло.

— Блэйк? Что? Что случилось?

Каким-то образом мне удается собрать слова в кучу, и объяснить ей, что мне нужно.

— Я выезжаю. Дай трубку медсестре. Я расскажу ей, что смогу.

— Спасибо, Ло.

— Она ведь не… скажи мне что… Блэйк…

— Я не знаю. Я пока ничего не знаю.

— Я еду. Я буду так быстро, как смогу.

Я киваю, потому что это все, что я могу сделать, и передаю трубку медсестре, которая задает Лорэн ряд вопросов. Я вижу, как они пишет 2е марта в больничной карте, и запоминаю эту дату. Я молюсь, чтобы она выжила и увидела следующий день рождения.

Лорэн приезжает спустя пять долгих часов, с Гаррэттом на хвосте. Я никогда раньше не был рад увидеть кого-либо, как их, когда они нашли меня в комнате ожидания отделения интенсивной терапии (ОИТ). Мне разрешали видеть Хани каждые полчаса по несколько минут.

— Какие последние новости? — Лорэн звонила мне с дороги за регулярными обновлениями, но у меня по-прежнему ничего нового.

— Они говорят, она стабильна, и нам просто нужно ждать.

— Что это значит? — глаза Лорэн красные от слез.

Гаррэтт обнимает ее и пытается успокоить. Она вырывается из объятий.

— Это все, что они мне сказали, кроме того, что у нее сильное сотрясение и травма шейного отдела позвоночника. В нас сильно врезались сзади, каким-то образом она еще сломала лодыжку.

— А тебя проверили? — спросил Гаррэтт.

— Ага, я в порядке. Сказали, это потому, что я не спал. Она спала, поэтому была беззащитна. — Я слышу, как всхлип вырывается из моей груди. — Я не могу поверить, это снова происходит.

Лорэн крепко меня обнимает.

— Это не так, как раньше. Хани жива и борется, она поправится. Нам нужно в это верить.

— Послушай ее, — говорит Гаррэтт. — Она почти всегда права.

— «Почти» в этом предложении было лишним, — настаивает Лорэн. — Я всегда права.

Их убеждения — единственные вещи, что удерживают меня о того, чтобы полностью не сойти с ума.

Уже за полночь, я уговариваю Лорэн и Гаррэтта пойти и найти место для ночлега. Медсестра ОИТ сжалилась надо мной и разрешила сидеть у кровати Хани.

Я держу ее за руку, на которой надето мое кольцо, я рассказываю ей о Лорэн и Гаррэтте, что они в Сан Антонио, что они пошли искать, где переночевать, и что, скорее всего, ночевать они будут в одной комнате. Я говорю ей обо всех вещах, которые мы сделаем после свадьбы. Я рассказываю ей о ферме, и о яме для купания, ее фотографиях и моем строительном бизнесе. И что нам нужно что-то придумать и соединить наши бизнесы, чтобы мы могли управлять чем-то вместе, как парочка на HGTV [американский телеканал о ремонте, дизайне, путешествиях и готовке — прим. перев.], что скомбинировала его навыки к ремонту с ее дизайнерским чутьем. Мы могли бы быть как они, говорю я ей, и растить наш маленький выводок светловолосых детишек, работая бок обок.

Я не знаю, который час, но мои родители появились снаружи палаты, выглядят они измотанными, и расстроенными. Стеклянная стена не дает возможности отгородиться от них, и не замечать, что они наблюдают за нами.

Я целую ладошку Хани с внутренней стороны, кладу ее нежно на кровать. Потом я выхожу, чтобы поговорить с ними.

— Мы приехали, как только узнали, сынок, — говорит отец, обнимаея меня. — Ты в порядке?

— Я буду в порядке, когда Хани проснется. Извините, что я сам вам не позвонил. — Я попросил Гаррэтта позвонить им, потому что не был уверен, что смогу сказать что-либо, не разлетевшись на миллионы деталей.

— Мы понимаем, — говорит мама.

Я провожу рукой по волосам, наверное, они уже торчком, ведь я все время их дергаю.

— Я должен вам сказать… Пока мы были в отпуске, я попросил Хани стать моей женой, и она согласилась.

— О, Блэйк, — говорит мама и начинает рыдать. — О, я всегда любила Хани. Это такая прекрасная новость! Правда же, Майк?

— Несомненно. — Отцовский взгляд направлен в палату, где к Хани присоединена куча аппаратуры. — Она будет в порядке?

— Они говорят мне, что должна быть, но они не полностью в этом уверенны. У нее сотрясение и сломана лодыжка от того, что ее ногу зажало приборной панелью. Хуже всего то…, — я глубоко вдыхаю и заставляю себя успокоиться. — Она еще не просыпалась.

Отец пожимает мое плечо своей большой рукой.

— Сынок, я не могу представить, что сейчас творится в твоей голове, с учетом событий прошлого. Но в этот раз все не так. Джордан умерла мгновенно. У нее не было ни одного шанса. Хани — не Джордан. — Он хватает меня за плечи и поворачивает к ней. — Посмотри на нее. У нее сильное сердцебиение, ей просто необходимо отдохнуть, перед тем как она проснется, и спросит тебя, из-за чего весь этот шум.

Слезы бегут по моим щекам. Я так отчаянно хочу верить, что он прав, что все не так, как в прошлый раз, но почему тогда она не просыпается? Я смахиваю слезы, нацелившись быть сильным для нее, как она была для меня. Но, будь я проклят, я хочу убежать куда-нибудь и спрятаться, уйти с головой в работу, что угодно, чтобы отогнать эту ужасную боль.

Но есть только одно средство, что избавит меня от боли, и это Хани.

Мам и папа просидели со мной еще час, пока не пошли спать в комнату ожидания ОИТ. Они отказались оставлять меня одного, наверное, боятся, что я что-нибудь сделаю, если Хани не выживет, и боятся они не зря. Я стараюсь не думать о таком исходе событий.

Возвращаюсь на свое место у кровати Хани, держу ее за руку, глажу ее волосы и говорю с ней обо всем и ни о чем, надеясь, что звук моего голоса вернет ее обратно ко мне.

Хани