За то, что я убедил Диану, что перестал ночевать где попало. Она никогда не спрашивала напрямую, сколько мне лет, но, думаю, вряд ли верит, что я достаточно взрослый – или достаточно самостоятельный, – чтобы жить сам по себе. Потому-то я и стараюсь заглядывать к ней в ресторан не чаще раза в неделю. Когда это происходит, она всегда старается подыскать мне какую-нибудь работу, а после расплатиться со мной едой, но я-то знаю, что столько работы, сколько она придумывает для меня, в ресторане нет.

Сколько бы дряни мне ни пришлось вытерпеть из-за безобразных шрамов у себя на лице, я знаю, что некоторым просто жалко меня, вот и все. И сколько бы меня не бесили издевки, обидные клички, смех и уверенность в том, что такого, как я, никто и никогда не полюбит, но жалость хуже всего. Так вселенная словно сообщает мне: все, чего ты в себе боишься, это чистая правда. Люди жалеют меня, потому что до ужаса рады, что не такие, как я.

Я знаю, Диана жалеет меня по-хорошему. Однако мне все равно неприятно.

– Дитрих. – Я мягко подталкиваю его локтем, отчего он, к моему смущению, еще глубже зарывается лицом в мою шею.

Диана разворачивается и уплывает обратно через дорогу.

– Идите за мной, – говорит она через плечо.

Мы встаем и тоже идем к ресторану, где она возится со своей огромной связкой ключей.

Дитрих взирает на них так же заворожено, как я. Я понятия не имею, зачем ей так много ключей или зачем с кольца во множестве свисают перья, бусины и нечто, похожее на маленькую высушенную змею… Среди всего этого добра найти нужный ключ практически невозможно. Но Диана находит. Со временем.

***

Мы оттаиваем на маленькой кухне в глубине ресторана. Диана жестом зовет нас встать у плиты, где греется молоко. Здесь все сверкает безукоризненной чистотой – от огромных стальных кастрюль и сковородок, рядами развешенных на металлических крючках под потолком, до красного кафеля пола. Я смотрю, как лужица дождевой воды, собравшаяся вокруг ботинок Дитриха, сливается с лужицей вокруг моих собственных ног. С рукавов у меня капает, пока я дрожу. Я ничего не могу с собой сделать.

– Лапочка, ты же мне обещал. – Качая головой, Диана осторожно разливает в два высоких стакана горячее молоко, затем вручает их нам и, убирая кастрюльку в раковину, показывает, чтобы мы пили.

Она будто сердится на меня. Я кошусь на Дитриха. Его руки дрожат, когда он подносит стакан к губам и вдыхает пар.

– Не мог его бросить.

Диана вздыхает.

– Я привел его для тебя, – говорю я с нажимом, думая, не проще ли будет достать блокнот и изложить все, что я хочу сказать, на бумаге.

– Для меня? – Она оборачивается и ждет, когда я посмотрю на нее. – Лапочка, и что по-твоему мне с ним делать?

– В том году… Тот мальчик на Оксфорд-стрит…

Диана возводит взгляд к потолку.

– Господи, дай мне сил… – бормочет она вполголоса. – Данни, я вижу этих детей каждый день, и никому из них не место на улице. Мне страшно за них за всех. Ты знаешь, сколько звонков я сделала в полицию и в соцслужбы? Ты знаешь, сколько раз от меня отмахивались и говорили просто направить их в ближайший приют? Но там никогда нет мест, а я не социальный работник. У меня ресторан. Тому парнишке, к сожалению, нужна была госпитализация. А может к счастью – хоть в чем-то оно обернулось ему на пользу. – Она морщится и, отвернувшись, принимается мыть кастрюльку. – Единственный ребенок, которого я хочу убрать с улицы, это ты, но ты ведь не захочешь принять мою помощь, верно?

– Я не ребенок. – Я оглядываюсь на Дитриха. Он прижимает к щеке полупустой стакан. Глаза у него закрыты. – Пожалуйста.

С кухонным полотенцем в одной руке и чистой кастрюлькой в другой она оглядывает Дитриха с головы до пят.

– Дитрих? – зовет его.

Его глаза широко распахиваются, и перед тем, как кивнуть, он бросает взгляд на меня. Его ночная настороженность снова здесь.

– Я Диана, – говорит она мягко. – Сколько тебе лет, лапочка?

Дитрих снова оборачивается на меня.

– Давно ты живешь на улице? – спрашивает она. – Ты убежал из дома?

Я пожимаю плечом. Вряд ли он понимает.

Диана опять вздыхает.

– Посади его в ресторан, пока я звоню. И прихвати с собой обогреватель.

***

Помещение ресторана узкое и уютное. Я увожу Дитриха к маленькому столику у окна. Стулья у Дианы по счастью пластиковые, а значит, мы не испортим их своей мокрой одеждой.

Я включаю в розетку обогреватель и ставлю его рядом с Дитрихом, но так, чтобы тот на него не накапал, потом достаю свой блокнот.

Часы на стене показывают без пяти минут девять. Я не знаю, хватит ли у меня энергии на то, чтоб добрести до норы, обсохнуть, а после вернуться и в полдень встретиться с Мики. Особенно если учесть, что я по-прежнему не представляю, что можно ему сказать. Может, уйти домой, а на встречу не приходить? От этой мысли меня начинает подташнивать. Это неправильно. Он не виноват, что я сломал его телефон.

Я рисую вокруг сделанных ночью заметок акул. Дитрих смотрит.

***

Несколько минут спустя дверь кухни распахивается, и Диана подзывает меня к себе.

– Я сказала им, что ему тринадцать. Уж не знаю, так оно или нет, но это, кажется, помогло их расшевелить. – Она вздыхает с выражением какой-то безысходности на лице. – Они пришлют кого-нибудь. Через час или два… Лапочка, может, ты останешься и подождешь вместе с ним?

Я знаю, что она пытается сделать. Мотаю головой. Мне надо идти.

Дитрих наблюдает за нашей беседой. Я возвращаюсь к нему и встаю напротив его стола. Поднимаю руку и медленно ею машу. Он копирует этот жест, но с печальным видом.

– Пока, – говорю я и сглатываю.

Он кивает.

Напоследок я оглядываюсь на него еще раз. В голове составляю заметки, которые запишу позже. Я его не забуду.

Глава 7

Инопланетные существа

– …Бу!

Я подпрыгиваю. Прямо в буквальном смысле и вываливаюсь из дверного проема кафе.

Мое сердце неистово трепещет в груди, будто от шального удара молнией.

– А я-то думал у суперзлодеев иммунитет к внезапным наскокам из-за угла, – говорит Мики, близко наклоняясь ко мне и сияя яркой, как полуденное солнце, улыбкой.

Я стараюсь смотреть куда угодно, но только не на его острые зубы.

Сегодня он весь – воплощенный лис. Такой живой и полный энергии, хоть губы и посинели, а сам он, держа ладони подмышками, подпрыгивает на носках.

На этот раз он одет в тонкие леггинсы, льнущие к длинным ногам, и кофту с длинными рукавами – такую свободную, что ветер наверняка кусает кожу под ней. Ему точно холоднее, чем мне.

Он такой настоящий, что тяжело дышать.

– Почему ты стоишь на улице? – спрашивает он, озадаченно улыбаясь. – У тебя такой вид, будто ты стоя спишь.

Я трясу головой. Я не заснул. Просто отключился от реальности – вот, что я сделал. Денег на то, чтобы купить что-то в кафе, у меня нет, а все мое тело – дрожащая от нехватки сна катастрофа. Если б я сел на ступеньки у входа, наружу вышла бы женщина-менеджер и стала бы сердито сверлить меня взглядом, пока я не уйду. Такое уже бывало. Так что наилучшим вариантом было встать возле кафе, словно я жду кого-то. И вот этот кто-то пришел и выглядит реальнее любого образа, который способен воспроизвести мой мозг – а он воспроизводил их немало.

Я свожу брови вместе, не в силах удержаться от размышлений, будет ли Мики таким же теплым, как Дитрих, если прижмется ко мне.

Сегодня у меня такая сумятица в мыслях. Так бывает, если долго не спать.

Я бросаю взгляд на часы за окошком кафе. Ровно полдень.

Мики усмехается, догадавшись, похоже, о чем я подумал.

– Пунктуальность и умение подкрадываться к людям – это две мои суперспособности. – Он смотрит на свои леггинсы, расползающиеся по швам. Потом поднимает лицо и улыбается так, что даже начинает чуть-чуть сиять. – Все интересные суперспособности оказались разобраны. Наверное, суперзлодеи успели к раздаче раньше меня.