Незнакомый охотник оглянулся:
— Арби?
Но мальчик припал к ногам отца, ухватился за них, потом вскочил, пытаясь сдвинуть огромную тушу зверя. Охотник с трудом оттащил мёртвую медведицу в сторону. Арби смотрел и не узнавал окровавленное лицо своего отца. Охотник приложил к груди Махмуда руку — сердце едва билось.
— Надо бежать за людьми, скорее, — сказал охотник. — Арби, ты не узнал меня?
Только сейчас Арби взглянул в лицо неожиданному спасителю. Бека? Ну да, это он.
— Отцу твоему худо, — сказал Бека. — Найдёшь дорогу в аул?
Арби кивнул. Бека крикнул вдогонку:
— Скажи, у поляны с тремя грушами!
Арби мчался во весь дух, а Бека достал из сумки самодельную флягу с водой, смыл с лица Махмуда кровь. Махмуд простонал, открыл глаза и сразу спросил:
— Где мой сын?
— Побежал за людьми. Ну, как ты?
После короткой паузы Махмуд с трудом ответил:
— Всё кончено. Счастье, что ты оказался близко, мальчик жив.
— И у тебя всё будет хорошо.
— Не утешай, я знаю, — еле слышно ответил ему Махмуд. — Бека, выполни мою последнюю просьбу.
— Говори.
Собрав остаток сил, Махмуд сказал:
— Если сумеешь, не оставь малыша…
Глаза раненого закрылись, голова откинулась.
— Я стану ему братом. На всю жизнь. Махмуд, ты слышишь? Махмуд…
Супани затягивает петлю
Немало дней утекло с того страшного утра, когда крестьяне бежали на подмогу Махмуду к поляне с тремя грушами.
Впереди всех бежал Хамид, отец Бексолты, родственник и друг Махмуда. А когда он вернулся домой, осунувшийся и озабоченный, Санет молча указала ему глазами на бредущего следом заплаканного Арби. Хамид кивнул: о чём говорить, пусть мальчуган остаётся у них…
И вот однажды утром Арби и Бексолта снова, как когда-то, заметили у ворот узкоглазого толстого человека с короткой рыжеватой бородой. Он оглядывал двор, будто цеплялся за каждый предмет. И снова навстречу ему вышла женщина, хозяйка дома, отворила ворота.
— Да будет к миру твой приход, Супани.
— Мир и вашему дому, — ответил гость, входя во двор, и обратился к Бексолте: — Ты — сынок бедняги Махмуда?
— Нет, вот он, — указал Бексолта на друга.
— Этот? Ага, помню, — кивнул Супани и присел на край террасы. — Где Хамид? У меня дело к нему.
Санет ушла в дом. Вскоре она снова вышла вслед за мужем. Мужчины обменялись приветствиями, по обычаю справились друг у друга о житье-бытье, о здоровье. После вежливой паузы Хамид спросил:
— По делу пришёл или так просто?
— Да вот, говорят, сынок Махмуда у вас.
— Зачем он тебе? — насторожился Хамид.
— Наша жизнь — суета. Бегаем, мечемся, только и мыслим, как бы самые суетные наши желания воплотились. Но все мы — лишь гости на бренной земле, перед аллахом каждый должен предстать без греха. И если человек умер, не получив прощения, долг живых замолить его грех…
Хамид и Санет переглянулись.
— Знаешь что, — сказал Хамид, — мы люди простые. Скажи прямо, что тебе от нас нужно?
Супани глубоко вздохнул.
— За беднягой Махмудом остался должок. Когда слегла многострадальная Яха, он взял у меня тридцать рублей на врача и лекарства. Половину долга Махмуд вернул, а вторую — не успел. И врата рая закрыты для него…
Санет нетерпеливо перебила:
— Какие тридцать рублей? Ты что? Он брал ровно пятнадцать и полностью тебе вернул.
Супани опешил было, но тут же успокоился, даже улыбнулся: ведь мёртвые не воскресают. Он сказал:
— Даже брат не обо всём сестре рассказывает. А вы, как я знаю, всего лишь дальняя родня…
— О нашем родстве не тебе судить, — резко прервал Хамид.
— Они от нас ничего не скрывали, — горячилась Санет.
— Это вам только казалось, — ехидно усмехнулся Супани и достал из нагрудного кармана пухлый бумажник. Он извлёк немного помятый, но, как видно, тщательно разглаженный листок бумаги.
— Читать умеете? Вот, читайте.
Читать Хамид не умел, да и помятая бумага не внушала ему доверия. Он отстранил протянутую руку Супани.
— Быть не может, — повторил он. — Ты не бумажку мне показывай, а приведи свидетелей.
Супани поспешно поднялся, будто ожидал этих слов. Он притворился, что уходит, дошёл даже до ворот и вдруг воскликнул, указывая посохом:
— Вон идёт Гома! Как хорошо, что я его заметил. Эй, Гома! А ну, спросите у него. Если он не видел всего своими глазами, я прощаю Махмуда.
Гома, ссутулившись, подошёл к воротам. Этого человека весь аул знал как лодыря, мелкого воришку, готового отца родного предать за подачку. Хамид даже сплюнул с досады. Но ведь он сам пожелал видеть свидетеля.
Супани спросил:
— Помнишь, Гома, что сказал Махмуд, когда возвращал мне долг?
— А как же, — торопливо заговорил Гома, надвинув на лоб папаху и глубоко засунув руки в рваные рукава. — Махмуд тогда сказал: «Вот, отдаю пятнадцать рублей, а остальные после принесу…»
— Сколько же он ещё хотел принести? — спросила Санет.
— Э-э… — Гома покосился на Супани.
— Ровно столько же, — поспешно вставил тот.
— Ведь не у тебя спрашивают, — зло бросил Хамид.
— Он сказал, — развязно заговорил Гома, — что за ним остаётся пятнадцать рублей, даже прощения попросил — мол, трудно сразу вернуть такие деньги. Хотите, клятву принесу на коране?
Хамид едва удержался, чтобы не дать лгуну затрещину. Он круто повернулся к Супани.
— Хорошо, допустим, так. Чего же ты хочешь?
— Кто принял к себе мальчика, должен рассчитаться за его отца. А если нет, пусть мальчик сам отработает долг, чтобы вымолить отцу прощение.
— Но ведь он ребёнок! — воскликнула Санет.
— Ты что, не видела, как такие джигиты пасут стадо?
У Хамида чесались руки — так хотелось ему вырвать у Супани посох и выгнать обоих обманщиков со двора. Но он припомнил пословицу: «Торопливость с ног сбивает, а терпение горы переворачивает».
— Хорошо, — ответил он. — Мы посоветуемся. Завтра получишь ответ.
Супани важно направился к воротам. Гома мелкими суетливыми шажками, как верный пёс, поспешил за ним.
За поворотом улицы Гома остановился:
— За труды с твоей милости.
Супани выгреб из кошелька мелочь и презрительно буркнул:
— Берегись, коли проболтаешься.
— Знаю, нам тогда обоим несдобровать. — И Гома, вполне довольный, зашагал в другую сторону.
А в это время Санет, обняв притихшего Арби, молча гладила его по голове. Хамид присел на корточки и горестно задумался. Можно ли спасти Арби от кабалы, в которую затягивал его Супани? Беда обрушилась так внезапно…
— Были бы у нас пятнадцать рублей, — с тоской проговорила Санет.
— Тогда и спорить не о чем.
Арби понимал, что этот толстяк Супани чем-то угрожал ему, но не мог сообразить, какие деньги остался должен отец. Разве они не сполна вернули долг? Ведь отец был так горд, когда уходил от дома ростовщика.
Но может ли взрослый старый человек выдумать такую страшную неправду?
Арби понимал: Санет охотно отдала бы в уплату долга собственные деньги, и смотрел ей в глаза доверчиво и благодарно.
— Ступай поговори с людьми, — тяжело вздохнула Санет. — Посоветуйся.
— Схожу, пожалуй. — И Хамид вышел за ворота.
— Не бойся, Арби, мы тебя не дадим в обиду, — ласково сказала Санет, обняв обоих мальчиков.
Хамид вернулся поздно вечером. По его хмурому лицу Санет поняла, что ничего утешительного он не принёс.
— Ну, как советуют люди? — спросила она.
— Ничего не поделаешь, долг придётся отдать, чтобы Супани простил покойному.
— А ты с кем разговаривал?
Хамид стал перечислять имена. Назвал и бедных соседей, и богатых, и самого муллу Ислама.
— Все говорят, что с мальчиком ничего не сделается, зато отец его получит прощение.
Санет заплакала.
— Пойми, нельзя идти против аллаха, — торопливо заговорил Хамид. — Они все ссылаются на аллаха, на коран. Особенно мулла. А я ему верю: не станет лгать, греха побоится. Он много случаев рассказывал…