– Спасибо, – сказала я.

Мими и Ронни с поникшими плечами стояли у столика. Мне их было очень жаль.

– Всё в порядке, – сказала я. – Сейчас мы всё выяснили.

– Ничего не в порядке, – всхлипнула Корали, с душераздирающим видом глядя на Мими и Ронни. – Вы теперь не меня захотите…

Ронни и Мими ожили.

– Конечно, мы тебя захотим, – вскричал Ронни, а Мими обняла Корали.

– Но я гадкая в-воровка, – всхлипывала Корали. – Вы больше не можете меня любить. Я вас так разочаровала!

Йес!

– Нет, не говори так, – сказала Мими. А Ронни добавил:

– Все люди совершают ошибки, даже взрослые.

– Ну, я пойду, – сказала я, качая головой.

– Подожди! Мы сейчас вернёмся, хорошо, детка? – Мими погладила Корали по рыжим кудрям. Корали храбро кивнула. Я не могла не восхищаться её актёрским талантом.

– Пожалуйста, извини, Констанца, – крайне смущённо сказал мне Ронни в коридоре. – Мне так жаль насчёт того, что я тебе наговорил.

– Всё в порядке, – ответила я. – Ты просто её защищал.

Мими взяла меня за руку.

– Прости его. Он немного ослеплён, – сказала она. – Но ей нужны такие люди, как он. Которые принимают её такой, какая она есть. Конечно, понадобится время, но когда-нибудь она сможет быть с нами совершенно откровенной.

Да, когда вы составите завещание в её пользу, тогда наверняка.

– Не обижайся на неё, Констанца, – сказал Ронни севшим голосом. – Ей всего одиннадцать. И у неё тяжёлая жизнь.

И у Мими глаза были на мокром месте.

Глубоко тронутая, я обняла их обоих.

– Я вас так люблю, – сказала я. – Разве вы не видите, что вы созданы для детей? Не важно, своих или приёмных.

– Ты имеешь ввиду, что мы такие добросердечные болваны, которых даже маленькая девочка может обвести вокруг пальца? – сказал Ронни.

– Я имею виду, что вы можете без оглядки любить даже такую прожжённую пройдоху, как Корали. Не теряйте больше времени. Пора кончать с тайными жалобами на интернет-форумах и тайным выслеживанием. Где-то в большом мире… – Я замолчала. Это было уж слишком сентиментально.

– …нас ждёт, может быть, ребёнок, – сказала Мими, глядя Ронни в глаза.

– А лучше сделайте это сами, – добавила я.

Ноябрь прошёл в серо-дождливом однообразии с температурой чуть выше нуля. Искусно смастерённые фонарики для детского сада пришлось упаковать в целлофановые мешки, чтобы они не промокли, а Юлиус сильно простудился – он схватил насморк и кашель, которые не проходили целый месяц. Поэтому папины выходные он провёл не у папы, а со мной, поскольку Лоренц не хотел, чтобы кашляющий ребёнок заразил его нерождённых близнецов.

В связи с этим мои выходные с Антоном пропали, но я не очень печалилась по этому поводу, потому что я стала бояться момента, когда Антон дотронется до моей груди. Я не могла себе представить, что у нас опять будет безудержный секс, пока мы не выясним вопрос с узелком. Я пока не рассказала об этом никому, кроме Антона. Да и зачем? Если узелок окажется безобидным, то все будут только напрасно беспокоиться.

Четверги с Эмили и Валентиной стали регулярным мероприятием, и мне очень нравилось, что за обеденным столом сидит так много детей, только Нелли иногда ворчала.

– Куда не ступи, везде дети, – говорила она.

Домашние задания девочки всегда делали самостоятельно и очень быстро, потом они играли в зимнем саду, где собралось уже довольно много Эмилиных игрушек. Кроме того, они вместе сочиняли книгу. В тетрадке. Про двух маленьких зайчат, зимующих в норке. Иногда, если нам везло, они зачитывали нам с Нелли отрывки.

Нелли очень потешалась над зайчатками. Пока однажды я не показала ей письмо, которое она мне написала в первом классе.

«ДраГАЯМамаПраСтиЧТоЯткаяПлахая», – значилось там.

– Что это за язык? – спросила Нелли.

– Это значит, дорогая мама, прости, что я такая плохая, – ответила я. – Вот как ты писала, когда была в возрасте Эмили и Валентины.

– Но мне удалось поступить в гимназию, – ответила Нелли, правда, понизив голос. – Да, я признаю, что они обе действительно умные маленькие девочки. Но тем не менее смешно, как эти зайцы вяжут себе шапочки из мха. Мне интересно, что там будет дальше, а тебе?

Время до появления Даши, приходившей за дочерью, всегда пролетало очень быстро. В момент Дашиного прихода Валентина ещё не хотела идти домой, поэтому мы с Дашей привыкли пить кофе или чай и разговаривать.

Часто приходил Антон и присоединялся к нам.

Он, как и обещал, позаботился о Дашиных бумагах и прояснил все проблемы с иммиграционными службами. К первому декабря Даша и Валентиной должны были уехать из переходного жилья и поселиться на социальной квартире. Даша была так благодарна Антону, что она всякий раз при виде него бросалась ему на шею. Я немного ревновала, поскольку Даша была не только очень милой и музыкальной, но и действительно красивой.

– Мы ещё найдём тебе хорошую работу, – сказал Антон. – Главное, легальную. Я напряг этим Фреда фон Эрсверта. Он мне кое-что должен.

И действительно герр фор Ерсверт нашёл для Даши работу – в патентном бюро, где было много русских клиентов. Там была нужна секретарь со знанием русского языка.

– Лучше широкобёдрая секретарша, чем узколобый шеф, – заявил герр фон Эрсверт, сообщая нам хорошую новость. – Ваша русская девушка может начать в декабре.

Возможно, он был гулёной, но зато щедрым на помощь гулёной. Я решила дать ему ещё один шанс. Может быть, он всё же не так уж плох.

В магазине всё шло своим чередом, склад и офис мы уже покрасили, а в зале Джо и Ронни положили паркет из оливы. Увидев его, Антон пришёл в восторг и сказал:

– В нашем новом доме мы тоже положим такой паркет, хорошо?

Только в этот момент я вспомнила фрау Хиттлер и её дома, и меня стали мучить угрызения совести. Когда Юлиус поправился и снова пошёл в детский сад, я, разумеется, снова столкнулась там с фрау Хиттлер и она, разумеется, спросила меня, посмотрела ли я проспекты. В первый раз я ответила, что пока нет и что мне срочно нужно домой, потому что с прорвало трубу и должен прийти сантехник. Но когда она спросила меня об этом во второй раз, я сказала, что проспекты я посмотрела, но ни один дом мне не понравился. Это было действительно так. Даже если бы я и хотела уехать из своего дома – чего я не хотела, – то меня не заинтересовал ни дом в предместье Леверкузена, ни сказочная вилла на Рейне за какие-нибудь два с половиной миллиона евро. Плюс маклерский куртаж.

– Леверкузен для нас очень далеко, а два с половиной миллиона несколько превышает наш бюджет, – сказала я.

– Это то, что Вы думаете, – ответила фрау Хиттлер, пожимая плечами. – Ну, тогда я буду искать для вас дальше.

– Ах, знаете ли, в данный момент для нас поиск дома уже не так актуален, – сказала я.

Глаза фрау Хиттлер округлились.

– Как мне это понимать?

– Что вам больше не нужно об этом заботиться, – сказала я. – Наша ситуация с жильём, собственно, вполне нас устраивает.

Я ждала, что фрау Хиттлер ответит: " Это то, что Вы думаете", но она только глупо таращилась.

– Если мы поменяем своё мнение и будем всё же искать дом, мы опять обратимся к вам, – сказала я.

– Как хотите, – ответила фрау Хиттлер. – Хотя у меня создалось стойкое впечатление, что герр Альслебен настаивал на срочном поиске дома.

– Это то, что Вы думаете, – сказала я.

Фрау К. из Мюнхена пишет:

Уважаемые дамы из мамы-мафии!

Хотя мы постоянно контролируем своих детей, они всё чаще употребляют плохие слова и крепкие выражения. «Дерьмо», «Жалкий дрочила», «Чёртов козлина» и «Грязная шлюха» ещё самые безобидные.