досаждали всем на обедах и собраниях своими истерическими всхлипами.

Приехавшие дворяне, напротив, не выказывали такого отчаяния, и «полусекретные

политические встречи начались по всему замку, не успело остыть тело Брайана. Я никогда

не видела беднягу Кента таким мрачным и измученным. Разумеется, все тут же

всенепременно возжелали назвать его своим другом. Он слишком вежлив, чтобы ответить

грубостью, поэтому вынужден терпеть, что каждые пять минут его припирает к стенке

очередной мелкопоместный дворянчик, мечтающий приобщиться к кормушке при дворе.

Кент держится хорошо, вот только выглядит уставшим. Даже Элисандра, невзирая на свои

заботы, встревожилась о нем. Как раз вчера настояла, чтобы Кент пришел на ужин, так как

пропустил завтрак и обед.

Теперь вопрос, когда именно коронуют Кента. Так как ему уже двадцать один год, нет

смысла называть его принцем: когда он взойдет на трон, то станет королем. (Король

Кентли, разве не божественно? Звучит куда более впечатляюще, чем наш милый серьезный

Кент). Все говорят, что это лорд Мэттью откладывает церемонию, якобы хочет спокойно

сделать правление из регентского королевским, но я думаю, так ли он жаждет в одночасье

лишиться всей власти и передать ее сыну?»

Письма Анжелы явно никто не просматривал. Я любила их получать и торопилась с

ответом, чтобы она обо мне не забывала. Новостей у меня, конечно, было меньше, но я

старалась представить их в забавном свете. Описала дикие пляски на осенних

празднествах и бродячий обезьяний цирк, заехавший в город. Рассказала о самых нелепых

просьбах, с которыми ко мне обращались крестьяне: «Матушка Джени, которой

исполнилось шестьдесят, захотела зачать ребенка; мужчина, представившийся Рэдом

Броттоном, пожелал узнать, есть ли заклинание, увеличивающее размер… ну, в общем, он

назвал это «мужским пальцем», так что мне не остается ничего иного…»

Элисандре же я отослала письмо более краткое и более личное. Справилась о ее

здоровье, заверяя в своем, и выразила надежду, что вскоре увижу ее снова. А в сгибы

письма насыпала семян нариандера и успокойника, трав, которые поддержат ее дух и

181

182

подарят безмятежность. Простые средства, но сознание, что я хоть чем-то помогла, дарило

мне большое облегчение.

Вроде бы сестра держалась хорошо, но с ней никогда не знаешь наверняка.

Той осенью я стала переписываться еще с одним человеком – с Кентом. За все

двенадцать лет, что я посещала замок Оберн, он не посылал мне ничего, кроме

поздравлений с солнцеворотом.

Когда первое его письмо пришло в дом швеи, я не узнала почерк. И даже сорвав печать

и увидев подпись, не поверила глазам.

Сердце отчаянно колотилось в груди, хотя вроде ничего особенного Кент не написал.

На самом деле послание было довольно коротким:

«Кори,

Карета вернулась пустой, а все стражники в полном здравии, из чего я делаю вывод, что

ты добралась до дома бабушки в целости и сохранности. Здесь был такой хаос, ты себе не

представляешь. Мы с отцом бесконечно говорили с наместниками и их советниками. Все

рассматривают смерть принца как возможность проверить и пересмотреть старые союзы.

Я не привык, что столько народу интересует мое мнение, и старался отвечать осторожно,

но в итоге решил, что у меня есть четкое суждение по каждому вопросу, и обычно оно и

есть самое здравое. Прямо задатки тирана, как считаешь? Как бы то ни было, я наловчился

смотреть на собеседника с серьезным внимательным видом, даже когда на самом деле и не

слушаю. Похоже, этот новый трюк мне придется использовать все чаще и чаще.

А так у нас все в порядке. Элисандра притихла, но вроде бы не выглядит несчастной. Я

провожу с ней меньше времени, чем хотелось бы. Казалось, смерть Брайана поразила

моего отца, но теперь он захвачен целью сделать из меня короля. Иногда я радуюсь,

иногда пугаюсь, но по большей части просто устаю от всего этого. Я очень по тебе

скучаю. Кент».

Не «Кентли». Хорошо. И он по мне скучает. Я отослала еще более краткое письмо, но

не стала признаваться, что тоже скучаю. Не стала благодарить за кольцо. Зато припудрила

лист смесью растертых семян, помогающих обрести мудрость, терпение и силу. Кент этого

не заметит, а мне в радость. Я отослала письмо с легким сердцем.

Однако мои дни не сводились к одному только чтению посланий с дворцовыми

сплетнями. Работа в таверне прекрасно вписывалась в мою нынешнюю жизнь: я

приходила туда рано вечером, трудилась до полуночи или чуть позже, затем возвращалась

домой, читала книги по травологии и ставила опыты с зельями. Иногда я ложилась после

трех часов утра и спала до полудня. Мне нравилось работать в таверне, нравилась

нехитрая рутина обслуживания посетителей, безобидный флирт с мужчинами, болтовня с

женщинами. Нравилось разносить всем еду. Если я замечала, что кто-то из завсегдатаев

неважно себя чувствует или в беде, то, выяснив, в чем именно дело, приправляла его пиво

придающими сил травами. Так самые верные клиенты превратились в счастливую

здоровую компанию, у которой таверна была связана с отдыхом и восстановлением сил.

И с каждой неделей дела шли все лучше.

Дарбин, хозяин таверны, заметил изменения.

– Ты всем нравишься, – сказал он однажды поздно ночью после закрытия. – Тебя нет –

клиенты о тебе спрашивают. Ты на работе – они остаются дольше и заказывают больше.

– Тогда, наверное, тебе следует повысить мне плату, – пошутила я, подсчитывая

солидную выручку.

Дарбин был самым богатым человеком в деревне.

– Или жениться на тебе, – ответил он. Я подняла глаза, и Дарбин рассмеялся: – Хотя

нет. Как показывает опыт, из хорошей подавальщицы получается скверная жена.

Я засмеялась. Может, у него не столько опыта, сколько у Ординала, но дважды к алтарю

он уже сходил.

182

183

Первая жена умерла молодой, вторая сбежала, и Дарбин не изъявлял намерений найти

ей замену.

Если правильно помню, обе начинали как его работницы.

– Судя по тому, что я слышала, хозяин из тебя лучше, чем муж. Так что большое

спасибо, но, думаю, выберу деньги.

Я протянула Дарбину стопки пересчитанных купюр, и он толкнул одну из них ко мне

обратно.

Больше, чем моя обычная еженедельная плата, но я не стала заострять на этом

внимание. Дарбин никогда не ошибался в подсчетах и знал, что делал.

– Вот интересно, а ты у нас надолго? – спросил хозяин ненавязчиво. – Ведь по весне

обычно ездишь в Оберн?

Я встала и стряхнула крошки с передника.

– Раньше ездила. Больше нет.

Дарбин остался за стойкой, глядя, как я кружу вокруг столов, поправляя стулья и

задувая свечи.

– Так что, собираешься остаться тут насовсем? До конца дней своих?

– Я еще не решила. Думаю, буду временами навещать сестру. Ты ведь дашь мне

свободную недельку, если попрошу?

Дарбин живо кивнул:

– Жаль будет тебя провожать, но зато радостно встречать. Работай здесь, сколько

пожелаешь.

Я улыбнулась ему в полумраке таверны.

– Рада слышать. Но я еще нескоро отпрошусь. Не волнуйся.

– Надеюсь, на солнцеворот задержишься. У меня это горячая пора.

– Задержусь обязательно. – Я сняла передник, положила его на край стойки и снова

улыбнулась Дарбину: – Увидимся завтра вечером. – И ушла.

Прогулка по тихим улочкам получилась короткой, хотя воздух оказался прохладнее, чем

я ожидала. Скоро зима, оглянуться не успеешь, как придет солнцестояние. Надо написать

дяде Джексону, спросить, не пригласит ли он Элисандру в поместье Хальсинг на праздник.

Конечно же, дядя позволит мне тоже приехать – разумеется, как окончатся основные

гуляния. Все-таки негоже мне бросать Дарбина в горячие деньки.