Вот туда-то, где наука шагала в обнимку с практикой, и тянулась Алтан-Цэцэг после окончания университета.

— Значит, окончательно и бесповоротно вы решили вернуться к прошлому? — с грустью спрашивал Шагдасурэн, прощаясь с Алтан-Цэцэг. — Очень жаль, что наука потеряла способного человека.

Нет, не прав был молодой ученый. Алтан-Цэцэг совсем не тянулась к прошлому, хотя оно было для нее дорогим.

— Не возвращаюсь к прошлому, а еду к будущему, — сказала она своему учителю и наставнику и, вспомнив давнишнюю дневниковую запись, блеснула своей белозубой улыбкой. — К Солнцу еду!

— Хорошо, если так…

В управлении сельского хозяйства Восточного аймака, куда Алтан-Цэцэг явилась с направлением, ее встретил Самбу, в недалеком прошлом председатель объединения «Дружба», а ныне начальник управления.

Приезду Алтан он обрадовался.

— О, ученый зоотехник! — воскликнул Самбу и сразу же, с места в карьер, предложил должность. — Будешь работать здесь, Алтан, в управлении. Держу для тебя место главного!

— А если здесь я не хочу работать?

— Что? — от изумления у Самбу расширились глаза и дернулся шрам, пролегающей через всю щеку. Он жестко глянул на Алтан-Цэцэг, нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Наконец, резко и в то же время как-то растерянно, бросил:

— Ты того… не переучилась, брат?

Алтан-Цэцэг засмеялась: Самбу до сих пор не бросил смешной привычки всех называть словом «брат».

— Или должность главного зоотехника не устраивает?

— Не устраивает. — чистосердечно призналась Алтан-Цэцэг.

— Что же устраивает? Куда ты хочешь?

— В «Дружбу».

— Так и знал. «Дружба» тебя, видать, приворожила. И не только тебя. Во сне ее часто вижу…

— Кого во сне видите? — будто не поняв, о чем идет речь, спросила Алтан-Цэцэг. Она давно знала, что Самбу не равнодушен к Цогзолме. С виду грубоватый и резкий, он был до удивления робким в делах сердечных. Человек далеко уже не юный, он страшно боялся оказаться в положении лошади, которую наездник берет под узцы и во всем подчиняет себе.

Самбу погрозил пальцем и засмеялся:

— Понял намек. Цогзолма, ну и я, конечно, просим тебя сегодня вечером быть нашей гостьей.

— Вы — уже?..

— Да, мы — уже, — засмеялся, в ответ Самбу и непритворно вздохнул:

— Зоотехник в «Дружбу» действительно нужен. Хандху теперь председательствует. Хоть и молодой, но толковый мужик. И настойчивый, как черт. Работать с ним интересно.

— Спасибо, товарищ Самбу! — взволнованно сказала Алтан-Цэцэг.

— Постой, постой… Ты же понимаешь, брат, что послать в объединение зоотехника с университетским образованием для нас пока непозволительная роскошь. Ты здесь нужна: или в управлении, или в сельхозтехникуме. Директор техникума во всех руководящих органах пороги обил…

Ребром ладони начальник управления резко провел по горлу:

— Вот как нужна!

Поглядел на Алтан-Цэцэг хитрыми глазами, спросил:

— Слышал я, что тебя там в науку приглашали?

«И здесь уже известно», — усмехнулась Алтан-Цэцэг, но ничего не ответила.

Приняв ее молчание за согласие, Самбу поднялся и, хлопнув ладонью по бумагам, в беспорядке раскиданным по столу, воскликнул:

— Ох, и дела скоро у нас начнутся — небу жарко станет!

Быстрыми маленькими шажками Самбу подбежал к стене, на которой висела большая географическая карта Монголии, утыканная красными, зелеными и синими флажками. Флажки погуще теснились вокруг столицы, а на востоке и юге страны сидели отдельными гнездами. В войну такими картами пользовались для обозначения линии фронта.

Показывая пальцем сначала на одну группу. флажков, затем на другую и на третью, Самбу заговорил горячо и страстно, будто профессор, увлеченный своей лекцией:

— Смотри, Алтан: здесь созданы государственные хозяйства — госхозы, тут сельскохозяйственные объединения, а это МЖС — машинно-животноводческие станции. Пока их немного. Но если мы крепко потрудимся, то создадим новую экономическую систему аратской Монголии. Социалистическую систему. Условия для кооперирования теперь вполне созрели. И опыт кое-какой накоплен…

Самбу взял в руки ленинский томик, договорил: — Все идет так, как советовал когда-то нам, монголам, Ленин.

Постоял, как бы прислушиваясь к себе, помолчал. Потом поглядел на Алтан-Цэцэг и тихо спросил:

— Ну, как?

— Хорошо, — похвалила Алтан-Цэцэг и подумала о партийном комитете, который, видимо, всерьез занялся теоретической учебой кадров. Самбу заговорил словами отца.

— С назначением — как? — резко спросил Самбу.

— В «Дружбу» прошусь.

Алтан-Цэцэг думала, что начальник управления рассердится, а он вдруг рассмеялся и сказал:

— Я так и думал. Для ученого зоотехника на Халхин-Голе — простор необыкновенный. Осваивать надо этот благодатный край. А вот с чего начинать и как осваивать, должны подсказать ученые люди.

Об освоении Халхингольской долины Самбу думает уже давно. Алтан-Цэцэг вспомнила военную зиму и один, разговор. Был вечер. В степи догорала багровая заря. В юрте курился душистый и кисловатый дымок, они с Тулгой молча сидели у очага, грелись — Алтан-Цэцэг только что вернулась с пастбища и в дороге замерзла до овечьей дрожи. Услышали цокот копыт. Кто-то подошел к юрте и в нерешительности остановился. Тулга крикнула:

— Кто там обтаптывает нас? Входите!

Через открытую дверь ворвался плотный клубок белого морозного пара, расплылся по земляному пазу и тут же растаял. В юрту, переступив порожек, вошел председатель Самбу в теплом дэли и в мохнатой шапке, молча принял пиалу с горячим чаем и присел па корточки у очага. Выпив чай, сказал:

— Заря долго горит. Ветер завтра будет.

Помолчал. Принял вторую пиалу с чаем.

— Я поеду к табунщикам, а тебе бы, Алтан, к чабанам съездить надо.

В ту зиму, начиная с осени, по степи усиленно полз ядовитый слушок, будто вот-вот нападут японцы. Не скрывая тревоги, Тулга спросила об этом Самбу.

Самбу не ответил. Он думал о чем-то своем. Собираясь уходить, вздохнул:

— Степь пропадает.

Алтан-Цэцэг поразил тогда этот горестный вздох: «Степь пропадает!». Сколько в нем было боли!

Весной тысяча девятьсот тридцать девятого года, когда начались боевые действия на Халхин-Голе, правительство республики обратилось к населению с просьбой уйти из района военных действий в глубь страны и увести скот, С одной войной покончили — началась другая, Великая Отечественная. Она могла заполыхать и на востоке, и здесь, в этих степях. За чертой государственной границы стоял враг. В любой момент могли заговорить пушки. Но они молчали, потому что с этой стороны врагу противостояла другая сила. Но только в тысяча девятьсот сорок пятом угроза была снята.

«Степь пропадает…» Председатель думал тогда о богатствах, какие могла дать эта степь… И Алтан-Цэцэг думала о них в долгие университетские годы. Вот почему она рвалась на Халхин-Гол. И была рада и признательна Самбу, что он ее поддерживает.

Она понимали: для освоении долины Халхин-Гола потребуются огромные силы и средства. Но богатеющая страна все это найдет, если… если будет убеждена в целесообразности. А убедить должна наука.

— Значит, в «Дружбу?» — хлопнул ладонью по столу начальник управления Самбу.

— В «Дружбу!» — твердо ответила Алтан-Цэцэг.

— Упрямый парод, эти ученые люди… Ну что ж, пусть несут тебя, брат, крылья орлицы. А вечером, — напомнил Самбу, — ждем тебя в гости.

И мягко, шутливо добавил:

— По секрету: Цогзолма страшно тоскует но Халхин-Голу. Не смани, пожалуйста…

— А вот и сманю, — задиристо и озорно воскликнула Алтан-Цэцэг,

— Беи семьи меня оставишь, — непритворно вздохнул Самбу.

Глаза Алтан вдруг построжали. Казалось, совсем беспричинно ей стадо тоскливо. Она заторопилась уйти.

Непостижимо высокое и чистое небо отдавало пронзительной синью. Из-за отрогов Большого Хингана вставало большое и яркое солнце. Оно щедро заливало степь и золотыми нитями прошивало поселок. С берега Халхин-Гола невидимо струился и тек сладкий вишнево-яблоневый аромат. К нему примешивался горьковатый запах полыни и парного духовитого молока, В ранней рани начали выстукивать свою бесконечную и непонятную мелодию кузнечики. Над поселком повис жаворонок. На маленьких трепыхающихся крылышках он поднимал ввысь песню радости и труда. Звонким, чистыми переливчатым голосом он словно бы будил людей: «Вставайте, друзья, новый день настал».