Блоки я ставить не умела.

И, пожалуй, была сейчас этому даже рада.

Что бы я выбрала, если бы могла сопротивляться: здоровье Ксанки или жизнь Муллена? От одних только мыслей о такой альтернативе захотелось завыть в голос.

Неожиданной защитой от ментального вторжения могло послужить антимагическое зелье, но Арфеналме не зря столько времени мариновал меня в камере. Этот мерзкий тип всё рассчитал — действие порошка почти иссякло. Не настолько, чтоб я смогла сыпать заклинаниями во все стороны, но достаточно для того, чтоб обеспечить Ксанке свободный проход в мой мозг.

Но в одном полковник не обманул — способ действительно был чистым. Для него.

Можно было бы, конечно, испачкать.

Прямо сейчас оттолкнуть Ксанку, броситься вперёд, влепить пульсар прямо в самодовольную эльфийскую рожу… Или хоть кулаком от души шарахнуть. Потом, конечно, вбежит охрана и размажет меня в лепёшку. Зато информация умрёт вместе со мной.

Не самая приятная перспектива.

И вытащить сестру тогда уж точно не получится.

Надо искать другой способ, и быстро, пока я ещё в состоянии соображать.

Пальцы на висках усилили нажим. Глаза словно сами собой закрылись, вдруг стало тепло и почти спокойно. Это обманчивое спокойствие отбивало любое желание сопротивляться.

Да я и не собиралась.

Наоборот, услужливо пускала Ксанку всё глубже и глубже. Кому нужны недавние события? Лучше посмотри, что было три года назад. Пять. Десять. Пятнадцать. Да, пятнадцать — вполне подойдёт.

Перед мысленным взором возникла новогодняя ёлка и коробка со стеклянными игрушками, вытащенная из кладовки накануне праздника. Затем мелькнула спина Глюка. Тогда он ещё был псом. Большим и умным псом, с которым так весело играть в лошадку. Мы и играли. Я была наездником. А Ксанка, уже слишком рослая для того, чтоб сидеть верхом на собаке, изображала сурового тренера и давала команды:

— Прыгай!

Глюк резво скакнул через подставленную палочку. Я кубарем скатилась с него, врезавшись лбом в ножку стола. Того самого, на котором стояла коробка. Грохот в голове и звон падающих игрушек прозвучали удивительно синхронно. Но и то, и другое заглушил истошный вопль сестры, которая машинально отскочила в сторону, опасаясь осколков, но зато свалила на себя ёлку.

От родителей досталось обоим. В смысле, Ксанке с Глюком, как самым старшим и сознательным. Меня в тот раз пожалели. Решили, что столкновения со столом было достаточно.

Вот так я получила своё первое сотрясение мозга.

…Ксанкин вопль повторился, на этот раз в реальности. Я вздрогнула, разлепляя глаза. Девушка лежала на полу и… нет, уже не кричала. Скорее, надрывно скулила на одной ноте, царапая пальцами каменную кладку.

Чем глубже зарываешься в чужие мысли — тем мощнее откат. А я показала сестре самые дальние уголки, давным — давно скрытые под толстым слоем пыли и паутины. И в голове у неё взорвалась информационная бомба. Даже две, потому что под натиском общих детских воспоминаний, её собственная память наконец‑то заработала на полную катушку. Не самый приятный метод лечения амнезии. И крайне болезненный. Но другого способа выжить я не видела.

Эльф наблюдал за мучениями девушки совершенно спокойно, даже несколько лениво. Он наверняка предполагал, что я буду сопротивляться, и поэтому ничуть не удивился результату.

С другой стороны, если бы я действительно сопротивлялась, то выглядела бы сейчас не лучше Ксанки. Так что я старательно перетерпела желание обнять и успокоить сестру и со стоном привалилась к стене. Даже притворяться особо не пришлось, чувствовала я себя и правда паршиво. И если к физической паршивости можно было хоть как‑то притерпеться, то моральная боль терзала всё сильнее. Последние несколько лет я так старательно бегала от прошлого, что почти поверила в его отсутствие. Моей семьёй стал Хозяин, родиной — Предония, а желание вернуться домой посещало всё реже и реже.

Но показав Ксанке детство, я словно бы вернулась в него сама. На пару секунд, но этого хватило, чтоб в душе разом проснулись все тщательно задушенные чувства. И теперь меня разрывало на части. Беспечной пацанке Марго безумно, неудержимо хотелось домой, в маленькую квартирку на окраине Астрахани. Обнять родителей, обоих сразу — и никогда не отпускать. А ещё мороженого, кататься на роликах и в интернет. И всё это одновременно.

Княжна Марготта айр Муллен была взрослее и сознательнее. Она многое видела, многое испытала, сражалась и рисковала. И сейчас от её действий зависела… нет, не судьба страны, конечно. Но, как минимум, адекватность одного из членов совета. Если только… Мысль, не дававшая мне покоя уже две недели, царапнула словно когтями по стеклу: если только ему не всё равно. Если ему вообще есть до меня хоть какое‑то дело…

В общем, княжна Марготта была такой же дурой, как и дворовая пацанка Марго. Ей просто хотелось, чтоб её существование имело хоть какой‑то смысл. Только в детстве для этого приходилось драться с мальчишками и бить школьные стёкла, а сейчас — сидеть в эльфийском плену.

Я бессильно скрипнула зубами и поняла, что ещё немножко — и от безысходности начну подвывать Ксанке. Но Арфеналме деликатным покашливанием прервал мои душевные метания:

— Достаточно. Иста, я всё ещё жду твой отчёт.

— Да, полковник, — совершенно безжизненным голосом отозвалась девушка, даже не подумав открыть глаза или пошевелиться. — Я вас слушаю.

— И?

— Я заглянула в её воспоминания.

— И? — с нажимом повторил эльф.

— Она… Айка… она ничего не помнит. Действительно ничего не помнит.

И тут Арфеналме впервые на моей памяти изменила выдержка. Полковник вскочил, с размаху шарахнул стульчиком об пол и с рычанием выскочил из камеры. Даже лампу забыл. Дверь, правда, захлопнул.

Некоторое время мы молчали.

Я не знала, с чего начать разговор, а Ксанка, похоже, всё ещё переваривала свалившуюся на неё информацию. Не шевелясь и в полнейшем молчании.

— Могла бы и просто рассказать, — пробормотала она спустя несколько минут.

— Во — первых, долго. Во — вторых, могли подслушать. А в — третьих, неужели ты бы поверила?

— Я и сейчас не совсем верю. И не понимаю… Такая каша в голове, ужас просто. Выходит, мы теперь обе в плену?

— Мы и до этого были в плену.

— Да, но… В том плену хоть кровать была. И окно, — Ксанка вздохнула и осторожно приподнялась. — Может, он за мной ещё вернётся? Остынет немножко — и вернётся? Не может такой красивый человек быть таким злым…

— Он не человек, — обрубила я. — Тебе очень больно? Я старалась аккуратнее, но…

— Терпимо, — отважно соврала сестра, прижимаясь ко мне. — Просто домой хочу. И так мерзко от того, что память оказалась поддельной…

— Кто это тебя так, кстати? Только не ври, что головой ударилась, всё равно не поверю.

— Это… знаешь… — девушка смущённо потеребила косу. — Если честно, то… я сама.

На десятый день пути широкий наезженный тракт превратился в ухабистую дорогу, которая попетляла немного по ничейному полю, а затем резко свернула к лесу. Не было никаких приграничных столбов, досмотров и въездных пошлин. Но когда над головами путников зашелестели ветви столетних дубов, Рисса не выдержала и спрыгнула с седла:

— Наконец‑то! Я уж думала, что мы никогда домой не попадём.

— До дома нам ещё дня три, а то и четыре, — пожал плечами Кьяло.

— Это до Свети три — четыре. А мне и тут родина. Деревья зелёные, кустики, цветочки. Чем не дом?

В подтверждение своих слов мавка стянула туфли и с наслаждением поворошила траву босой ногой.

— Спать тоже под кустом будешь? — проворчал парень.

— А что тебя смущает? Слушай, а может и правда, на свежем воздухе заночуем? Заодно и деньги сэкономим.

Кьяло задумчиво коснулся кошелька. Он заметно полегчал ещё на выезде из Тангара, когда друзья, торгуясь на все лады, приобрели пару низкорослых тонконогих лошадок. Первое время берсерк всерьёз опасался, что невзрачные коняшки не выдержат долгого пути, но дни шли за днями, а животные и не думали падать от усталости.