В предзакатном сиянии поздней весны их узорные блещут шелка.

Серебром у одной из них вышит цилинь,* разноцветный павлин - у другой.

Ну, а чем же украшены головы их?

Украшенье из перьев невиданных птиц ниспадает со лба бахромой.

Ну, а если спиной повернутся они?

Мы увидим жемчужных подвесок каскад, обнимающий нежно их стан.

Есть средь них даже сестры красавицы той, что в дворцовых покоях живет,*

Ведь недаром же титул великих принцесс им самим императором дан!

Молодого верблюда пурпуровый горб в изумрудном дымится котле,

На хрустальных тарелках блестят плавники это щедрого моря дары.

Но точеные палочки в нежных руках что-то медлят коснуться еды,

И ножи в колокольцах никак не начнут грациозной, как танец, игры.

Вылетают гонцы из дворцовых ворот, торопя быстроногих коней:

С императорской кухни одно за другим угощенья красавицам шлют.

Барабанов удары и пение флейт даже мертвых способны поднять:

Это важному гостю со свитой его самому Ян Гочжуну * салют!

Наконец он приехал (последним из всех), на строптивом гарцуя коне.

Занял место свое на парчовом ковре в павильоне для знатных гостей.

Тополиного пуха кружащийся снег опустился на ряску в пруду,

И волшебная птица с узорным платком промелькнула среди тополей...

Так могуч и всесилен наш Первый министр, что бросает от ужаса в жар.

Берегись попадаться ему на глаза, лучше скройся в толпе поскорей.

       * Третья луна - календарное обозначение начала года.

       * Цилинь - фантастическое животное, упоминания о котором часто встречаются в древнекитайской литературе.

       * "Есть средь них даже сестры красавицы той, что в дворцовых покоях живет..." - намек на супругу императора Сюаньцзуна Ян Гуйфэй и ее сестер, знатных придворных фрейлин.

       * Ян Гочжун - брат красавицы Ян Гуйфэй, который благодаря ей занял исключительно высокое положение при дворе, имел должность Первого министра.

Под осенним дождем увядают цветы и мертвеет трава на лугу.

Ясноглазка лесная, по-прежнему ты возле самых ступеней цветешь.

Изумрудно-зеленые листья твои словно перья невиданных птиц,

А на ветках бесчисленных каждый цветок с золотою монетою схож.

Ледяные ветра засвистят, засвистят, наклоняя макушку твою.

Я боюсь, что не выдержишь ты холодов и осыплются листья к утру.

Над тобою живет неудачник-поэт,* голова все белей и белей.

Он вдыхает душистые слезы твои, на неистовом стоя ветру.

Дует ветер и ливень тропический льет, этой осенью все невпопад.

И моря и равнины отчизны моей словно тучей накрыты одной.

Сквозь потоки дождя не могу различить, конь идет по дороге иль бык,

И прозрачная Вэй * так похожа на Цзин * с грязно-илистой мутной водой.

Перезрелое мокнет повсюду зерно и чернеют колосья в полях.

От отца или матери в дальнем селе невозможно письмо получить.

Здесь, на рынках Чанъани, несчастный народ одеяла меняет на рис,

И никто не жалеет последних вещей, лишь бы голод слегка утолить.

Есть в Чанъани бедняк в одежонке простой,* ты несчастней его не найдешь.

Целый день в своей келье сидит запершись и совсем не бывает нигде.

Даже лень ему выйти на старости лет прогуляться в высоком лесу,

И детишки его без надзора шалят на промозглом ветру и дожде.

Барабанят по крышам потоки дождя, торопя наступленье зимы.

Ослабевшие птицы не в силах взлететь, так промокли они под дождем.

За последнюю осень не помнит никто ни единого светлого дня.

Ах, когда же просохнет земля наконец и рассеются тучи кругом!

       * "Над тобою живат неудачник-поэт..." - имеется в виду сам Ду Фу.

       * Вай и Цзин - реки в окрестностях Чанъани.

       * "..бедняк в одежонке простой..." - сам Ду Фу.

В Дулине * Человек в пеньковом платье,

Хоть постарел, А недалек умом:

Как мог такую глупость Совершать я,

Чтоб с Цзи и Се * Равнять себя тайком?

А просто Во дворце я непригоден,

И надо мне Безропотно уйти.

Умру - поймут, Что о простом народе

Всегда я думал, До конца пути.

И сердца жар, Бредя тропой земною,

Я отдавал народу Всей душой.

Пусть господа Смеются надо мною,

Но в громких песнях Слышен голос мой.

Не то чтоб не хотел Уйти от шума

И жить, не зная Горя и тревог,

Но с государем, Что подобен Шуню,

Расстаться добровольно Я не мог.

Не смею утверждать, Что ныне нету

Людей, способных Управлять страной,

Но как подcолнечник Стремится к свету,

Так я стремился Верным быть слугой.

Я думаю О стае муравьиной,

Что прячется В тиши спокойных нор.

А я хотел, Как истинный мужчина,

На океанский Вырваться простор.

Для этого И жить на свете стоит,

А не искать вниманья У вельмож.

Пусть пыль забвения Меня покроет,

Но на льстецов Не буду я похож.

Сюй-ю и Чао-фу * Не так страдали,

Стыжусь, А измениться не могу.

Вином пытаюсь Разогнать печали

И песнями Гнетущую тоску.

Теперь зима, И листья облетели,

От ветра Треснут, кажется, холмы.

Ночные небеса Грозят метелью,

А я бреду Среди угрюмой тьмы.

Окоченели пальцы Силы нету,

А пояс развязался Как на грех.

Но до Лишани * Доберусь к рассвету,

Где государь Пирует без помех.

Колышутся знамена, Как в столице,

В дозоре гвардия На склонах гор.

Над Яочи * Горячий пар клубится,

И блеск оружья Ослепляет взор.

Здесь государь Проводит дни с гостями,

Я слышу Музыка звучит опять.

Те, кто в халатах С длинными кистями,

Купаться могут здесь И пировать.

Но шелк, сияющий В дворцовом зале,

Плод женского Бессонного труда.

Потом мужчин Кнутами избивали

И подати Доставили сюда.

И если Государь наш горделивый,

Тот дивный шелк Сановникам даря,

Хотел, чтоб власти Были справедливы,

То не бросал ли он Подарки зря?

Да, здесь чиновников Полно повсюду,

А патриотам Не открыть сердца.

К тому ж, я слышал: Золотые блюда

Увезены Из алого дворца.*

И три небесных феи * В тронном зале,

Окутав плечи Нежной кисеей,

Под звуки флейт, Исполненных печали,

С гостями веселятся День-деньской.

И супом Из верблюжьего копыта

Здесь потчуют Сановных стариков,

Вина и мяса Слышен запах сытый,