Расхристанные раны,

Губастые бульдозеры,

Дрожа по-человечьи,

Асфальтовое озеро

Гребут себе под плечи.

Безбровая, безбольная,

Еще в родильной глине,

Встает прямоугольная

Бетонная богиня.

Здесь будет сад с эстрадами

Для скрипок и кларнетов,

Цветной бассейн с наядами

И музы для поэтов.

А ты, душа-чердачница,

О чем затосковала?

Тебе ли, неудачница,

Твоей удачи мало?

Прощай, житье московское,

Где ты любить училась,

Петровско-Разумовское,

Прощайте, ваша милость!

Истцы, купцы, повытчики,

И что в вас было б толку,

Когда б не снег на ситчике,

Накинутом на челку.

Эх, маков цвет, мещанское

Житьишко за заставой!

Я по линейке странствую,

И правый и неправый.

Ломали старый деревянный дом.

Уехали жильцы со всем добром

Старик взглянул на дом с грузовика,

И время подхватило старика,

И все осталось навсегда как было.

Но обнажились между тем стропила,

Забрезжила в проемах без стекла

Сухая пыль, и выступила мгла.

Остались в доме сны, воспоминанья,

Забытые надежды и желанья.

Сруб разобрали, бревна увезли.

Но ни на шаг от милой им земли

Не отходили призраки былого

И про рябину пели песню снова,

На свадьбах пили белое вино,

Ходили на работу и в кино,

Гробы на полотенцах выносили,

И друг у друга денег в долг просили,

И спали парами в пуховиках,

И первенцев держали на руках,

Пока железная десна машины

Не выгрызла их шелудивой глины,

Пока над ними кран, как буква "Г",

Не повернулся на одной ноге.

Где ветер бросает ножи

В стекло министерств и музеев,

С насмешливым свистом стрижи

Стригут комаров-ротозеев.

Оттуда на город забот,

Работ и вечерней зевоты,

На роботов Моцарт ведет

Свои насекомые ноты.

Живи, дорогая свирель!

Под праздник мы пол натирали,

И в окна посыпался хмель

На каждого по сто спиралей.

И если уж смысла искать

В таком суматошном концерте,

То молодость, правду сказать,

Под старость опаснее смерти.

Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был

И что я презирал, ненавидел, любил.

Начинается новая жизнь для меня,

И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.

Больше я от себя не желаю вестей

И прощаюсь с собою до мозга костей,

И уже наконец над собою стою,

Отделяю постылую душу мою,

В пустоте оставляю себя самого,

Равнодушно смотрю на себя - на него.

Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,

Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,

Сновидения ночи и бабочки дня,

Здравствуй, все без меня и вы все без меня!

Я читаю страницы неписанных книг,

Слышу круглого яблока круглый язык,

Слышу белого облака белую речь,

Но ни слова для вас не умею сберечь,

Потому что сосудом скудельным я был.

И не знаю, зачем сам себя я разбил.

Больше сферы подвижной в руке не держу

И ни слова без слова я вам не скажу.

А когда-то во мне находили слова

Люди, рыбы и камни, листва и трава.

Это не мы, это они - ассирийцы,

Жезл государственный бравшие крепко в клешни,

Глинобородые боги-народоубийцы,

В твердых одеждах цари, - это они!

Кровь, как булыжник, торчик из щербатого горла,

И невозможно пресытиться жизнью, когда

В дыхало льву пернатые вогнаны сверла,

В рабьих ноздрях - жесткий уксус царева суда.

Я проклинаю тиару Шамшиада,

Я клинописной хвалы не пишу все равно,

Мне на земле ни почета, ни хлеба не надо,

Если мне царские крылья разбить не дано.

Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней,

Чтобы заполнить глотающий кости провал.

В башенном городе у ассирийцев на тризне

Я хорошо бы с казненными попировал.

Я проклинаю подошвы царских сандалий.

Кто я - лев или раб, чтобы мышцы мои

Без возданья в соленую землю втоптали

Прямоугольные каменные муравьи?

Как зрение - сетчатке, голос - горлу,

Число - рассудку, ранний трепет - сердцу,

Я клятву дал вернуть мое искусство

Его животворящему началу.

Я гнул его, как лук, я тетивой

Душил его - и клятвой пренебрег.

Не я словарь по слову составлял,

А он меня творил из красной глины;

Не я пять чувств, как пятерню Фома,

Вложил в зияющую рану мира.

А рана мира облегла меня;

И жизнь жива помимо нашей воли.

Зачем учил я посох прямизне,

Лук - кривизне и птицу - птичьей роще?

Две кисти рук, вы на одной струне,

О явь и речь, зрачки расширьте мне,

И причастите вашей царской мощи,

И дайте мне остаться в стороне

Свидетелем свободного полета,

Воздвигнутого чудом корабля.

О два крыла, две лопасти оплота,

Надежного как воздух и земля!

Ты безумна, Изора, безумна и зла,

Ты кому подарила свой перстень с отравой

И за дверью трактирной тихонько ждала:

Моцарт, пей, не тужи, смерть в союзе со славой.

Ах, Изора, глаза у тебя хороши

И черней твоей черной и горькой души.

Смерть позорна, как страсть. Подожди, уже скоро,

Ничего, он сейчас задохнется, Изора.

Так лети же, снегов не касаясь стопой:

Есть кому еще уши залить глухотой

И глаза слепотой, есть еще голодуха,

Госпитальный фонарь и сиделка-старуха.

И я ниоткуда Пришел расколоть

Единое чудо На душу и плоть,

Державу природы Я должен рассечь

На песню и воды, На сушу и речь.

И, хлеба земного Отведав, прийти

В свечении слова К началу пути.

Я сын твой, отрада Твоя, Авраам,

И жертвы не надо Моим временам,

А сколько мне в чаше Обид и труда...

И после сладчайшей Из чаш никуда?

Струнам счет ведут на лире

Наши древние права,

И всего дороже в мире

Птицы, звезды и трава.

До заката всем народом

Лепят ласточки дворец,

Перед солнечным восходом

Наклоняет лук Стрелец,

И в кувшинчик из живого