— Молодец! Давай будем делать вместе!

Работающим за письменным столом я видел Володю несколько раз, но это было очень редко. «Сейчас, сейчас… Подожди минуточку…» — говорил он и уходил в свою комнату — что-то дописывал.

Очень долго работал над «Нелегкой» — так было необозримо количество вариантов. Я читал текст, когда он существовал только на бумаге. И все надоедал Володе:

— Надо, надо закончить эту песню…

Потом как-то он мне сказал:

— Если бы не ты, может быть, не закончил бы эту вещь.

А когда Володю что-то удивляло и начинала работать мысль — было такое характерное подергивание нижней губы. Какая-то хреновина начинала у него в голове вертеться.

И любознательность… Любознательность — одна из главных черт Володи. Иногда эта любознательность меня просто поражала. Он «вытягивал» из людей все, что его интересовало. Доброжелательно, но очень настойчиво он выпытывал малейшие детали — его интересовало буквально все. В последнее время собирал у себя дома самых разных людей — биологов, физиков, химиков… Их привозил художник Зладковский. И были многочасовые беседы: Володя выспрашивал их буквально обо всем — о самых последних проблемах и достижениях науки.

И еще очень характерная его черта: Володя всегда в движении. Дня не хватало — мы часто разговаривали ночью. Разговоримся, смотрим — уже 6 часов. Ложимся спать, слышу:

— Вань, давай пойдем покурим…

Не любил в людях? Прежде всего — беспардонность. Если чувствовал беспардонность, сразу же реагировал глазом, подбородком, жестом. Что-то в нем менялось, сразу становился другим — жестким. И еще нужно сказать, что Володя чувствовал, что за человек перед ним. Чувство на людей у него было уникальное!

А поклонники, особенно поклонницы, в последнее время просто не давали жить:

— Ну, опять… Эти сумашеччие!..

Он так и говорил «сумашеччие», через два «ч».

— Ну, опять! Ну что же делать?!..

Отшивал сплошь и рядом. Но они узнавали адрес, npd-никали в дом, спали на лестничных площадках, а ночью часа в два-три звонили в дверь. Другие ждали до утра, чтобы только увидеть. Пять раз за пять лет на Малой Грузинской менял номер телефона. Писем получал очень много, хотя «много» — это не то слово. Он физически не мог прочитать это громадное количество писем. Да, у меня сохранилось два очень курьезных письма. Володе пишет мальчик из Пятигорска:

«Здравствуйте, Владимир!

Через «Комсомольскую Правду» достал Ваш адрес. У меня к Вам просьба, не в службу, а в дружбу: подарите мне «Волгу» — ГАЗ-24. И расскажите о своей жизни…»

Еще необычное письмо:

«Уважаемый В. Высоцкий!

Я сочинил песню очень-очень нужную. В этой песне я предлагаю посадить черешни вместо кленов на второстепенных улицах, ще можно. Я эту песню спел друзьям в Вашей манере исполнения — хорошо получается, звучит. Вы бы ее спели на всю страну, государство наше стало бы еще богаче, и Вас бы вознаградили! Вы бы после ее исполнения вошли бы в Историю!»

Володя часто брал меня с собой в свои концертные поездки. И по своей широте, и от моего тогдашнего безденежья. Мы делали такой блок: военные стихи и песни. Особенно часто ездили в 77 — 78-м годах.

Запомнился случай, который произошел в Ростове-на-Дону. Володя давал концерт на комбинате прикладного искусства. Ему предложили выбрать что-нибудь из керамики — на память. Володя выбрал несколько вещей работы одного мастера — Леонида Шихачевского. Высоцкого они поразили, и он захотел познакомиться с ним поближе. И тут выяснилось, что Шихачевский его не знает и песен его никогда не слышал. Володю это немного задело: он тут же на еще влажной вазе написал: «Хочу петь для Вас!» И они договорились встретиться вечером. И вот вечером мы поехали к Шихачевскому домой. Дети поставили на стол старенький магнитофон «Яуза», Володя много пел и рассказывал. Конечно, он покорил Шихачевского.

В Конотопе попали в автомобильную катастрофу. Ехали из Дворца Культуры в гостиницу, машину занесло. Чудом проскочили мимо бетонного столба, и — глубокий овраг! Машина перевернулась и снова встала на колеса! Я сидел на заднем сиденье, на меня всем своим весом навалился наш администратор Гольдман. Навалился так, что я выломал дверцу. Вовка заорал:

— Ванятко! Гибнем!!!

Машина встала на колеса. Все вылезли. Пауза. Так. Все живы. А дальше началось странное… Гольдман шепотом спросил:

— А в каком мы городе?

Человек, который организовывал гастроли, который нас и привез в Конотоп. И, глядя на меня:

— А Ваня где?..

Такой блуждающий глаз с пеленой. Мы потом с Володей вспоминали — хохотали.

В кино мы не снимались вместе, но должны были играть в фильме «Иван-да-Марья». Володя не стал сниматься, что-то ему помешало… Хотя песни для фильма он написал — песни, на мой взгляд, замечательные. Но режиссер пригласил профессионального композитора, который сделал аранжировки… Некоторые песни вообще не вошли, другие были сокращены. Все равно, эти песни для меня существуют, живут только в Володином исполнении…

Он сам хотел снимать фильм, попробовать себя в режиссуре. Уже был готов сценарий «Зеленый фургон», постоянно были разговоры об этом, телефонные переговоры с Одесской студией. Я думаю, что фильм у него получился бы. Тем более, что он уже почувствовал вкус этой работы: он однажды снимал одну из сцен фильма «Место встречи изменить нельзя» — сам, самостоятельно. Как раз после этого он сразу же примчался ко мне. Я живу на Ленинском проспекте, и Володя из Внуково обычно заезжал ко мне. Вот тогда он и рассказал, как все это происходило:

— Они же работать не умеют! Тянутся, тащатся — пока свет поставят, пока то, пока се…

Володя собрал всю съемочную группу:

— Ребята, давайте поработаем как следует, а после съемок я вам попою.

Ну все, конечно, завертелось очень быстро. После этой съемки он не просто приехал, он прилетел как на крыльях! Уверен, что у него бы получилось. А потом у Володи уже был опыт: он написал сценарий «Каникулы после войны». Я помню, как он работал: вначале надиктовывал на магнитофон, потом дал мне читать этот сценарий. Я также знаю, что еще тогда Депардье дал согласие сниматься в этом фильме…

Гастроли во Франции были очень напряженными и достаточно длительными. Честно говоря, в самом конце я начал скучать по Москве, по дому, по семье. Вернулись, прошло время — я стал вспоминать, жалеть, что мало успел посмотреть. А Володя:

— А-а-а… Говорил тебе, что еще будешь вспоминать Париж!

Помню его слова:

— Самое интересное, что осталось, — поездить, посмотреть мир…

В Париже мы вместе были в знаменитом ресторане «Распутин». Его владелица, мадам Мартини, хорошо знала Володю. И вот когда мы подъехали — официанты распахнули двери, даже ковровую дорожку расстелили. В этом ресторане тогда пел Алеша Дмитриевич — знаменитый исполнитель цыганских песен. Так вот, Алеша Дмитриевич подходил к нашему столику, пел специально для нас. А под утро всем хором цыгане поют:

Тогда он подарил нам свои пластинки с автографами. Мы эти пластинки перепутали — диск, подаренный Володе, хранится у меня.

В Югославии мы с Володей попробовали сыграть в рулетку. Я знал, что Володя азартный, но не до такой степени… Он тогда выиграл довольно крупную сумму, мог бы выиграть больше… Но когда он сделал последнюю ставку, то шарик остановился почти посредине между двумя цифрами, и крупье присудил выигрыш одному американцу.

Володя страшно возмущался, пытался что-то объяснить. Я в этом деле ни хрена не понимаю. И потом много раз вспоминал об этом:

— Этот крупье гад! — Дальше несколько энергичных выражений. — Присудил капиталисту!