— Иван! — с криком бросился Петр к новому заключенному.

— Петя! — ответил Иван и шагнул навстречу Петру.

Петр обнял Мызгина и разрыдался.

Иван Михайлович Мызгин в кандалах (фото из жандармского архива).

— Петя, милый, успокойся, — утешал младшего Гузакова видавший беды Иван, — ну полно же…

Петр рассказал Мызгину о трагической ночи.

— Я сам видел, как палачи вели на смерть брата… Я слышал его наказ продолжать борьбу за рабочее дело… Перед тобой, как самым близким другом брата, клянусь! — всю жизнь отдам за дело, за которое боролся мой брат…

Эта встреча растрогала всех заключенных. Одни плакали. Другие метались из угла в угол, стиснув зубы и сжав кулаки. Тяжело вздыхая, Иван упрекал себя:

— А я, дорогой Петя, оказался простофилей, не сумел уберечься от полиции, сцапали. А ведь мне было поручено спасти Михаила… Всю жизнь не прощу себе того, что не смог спасти своего незабываемого друга… Послушай, Петя. Здесь меня удивил ваш надзиратель. Он как-то многозначительно подмигнул мне, когда вел в вашу камеру. Ты не знаешь его?

— Впервые вижу.

— Присмотрись. Думаю, что не случайно я оказался у тебя в гостях.

Недолго пробыли вместе земляки. Мызгина увели на суд. Приговорили к 8 годам каторги. В 1909 году Ивана Михайловича сослали в сибирскую тайгу за тысячи километров от железной дороги.

Петр еще энергичнее стал готовиться к побегу. Он придумывал всевозможные варианты, отвергал их и снова думал.

Однажды стены передали:

— Петру Дьяволову. Отзовись.

— Я Дьяволов. Слушаю.

— Мне «великий конспиратор» сообщил, што в тюрьме есть свой человек. — Глаза заблестели у юного узника.

С этой минуты Петр не мог присесть. Он до изнеможения ходил по камере, все думал и думал: «Кто, каким образом, когда?»

На следующий день камеру открыл опять тот надзиратель, который подмигнул Петру, и улыбнулся всей камере.

— А ну, желтолицые политики! — неожиданно рявкнул надзиратель, — выходите на прогулку. Пусть проветрится квартира от вашей вони! Эй вы, желторотые! — надзиратель остановил Петра и его сверстника. — Куда прете? Ваше место в хвосте! Все, все выходите!

Что-то многообещающее послышалось Петру в этом крике. «С чего он вдруг орет? Почему в хвосте?» — Петр внимательно посмотрел на надзирателя. «Нет, не смотрит на меня. Пошел впереди всех. Однако почему он без фуражки, без шинели? Фу, до чего все кажется мне. Лето же, жара на дворе», — размышлял Петр, но призадержался, повинуясь приказу.

В коридоре он вдруг увидел на стене шинель и фуражку надзирателя. Его словно осенило. Петр схватил за руку своего друга Литвиненко и увлек обратно в камеру. И как только опустел коридор, Петр стащил надзирателеву одежду, в которой оказался ремень с пустой кобурой, а в кобуре пропуск на вывод арестованного из тюрьмы.

Через минуту молодой, подтянутый тюремный служащий повел в город бледного, худенького арестанта в тюремном костюме.

У ворот, в противоположной от гуляющих арестантов стороне двора стоял часовой, недавно принятый на службу. Он почти не знал тюремную администрацию. Взглянув на молодого бравого конвоира, часовой принял пропуск и, козырнув Петру, выпустил его с арестантом за ворота.

Через три часа в тюрьме поднялся невообразимый переполох. «Доверчивый надзиратель» искал пропавшую шинель. Тюремная администрация поставила на ноги всю стражу, перетряхнули все во всех камерах и только тогда обнаружили побег двух заключенных.

Петр знал явочную квартиру брата и условный пароль. В то время, как тюремная администрация искала беглецов, два друга были уже в надежном месте.

ДЕЙСТВИЯ ШЕСТЕРКИ

Из членов крупной большевистской организации в Симе остались лишь шестеро: Василий Андреевич Чевардин, Егор Федорович Салов, Иван Николаевич Симбирцев, Никанор Андреевич Кузнецов, Александр Григорьевич Булатов и Александр Михайлович Чеверев. Они поддерживали связь между собой, но нигде не выступали открыто.

Никто, кроме шестерки большевиков, на симском заводе не знал, откуда появлялись на станках и в инструментальных ящиках газеты: сначала «Красное знамя», потом «Пролетарий», затем «Звезда».

Рабочие тайно от мастеров и заводской администрации читали эти газеты и передавали друг другу. Выработалось неукоснительное правило — «прочитал, дай почитать другому, но не выдавай друга и газеты прячь».

Эти газеты помогли симцам сохранить революционные традиции. Каждое первое мая они собирались на правый берег реки. Сюда в такие дни приходило много людей. Среди них не было лишь таких, как Кибардин, Хорткевич, Малоземов и Бострем, которые были «героями» до тех пор, пока не засвистели казацкие нагайки. Они уехали из Сима. Народ собирался настолько открыто, что полиция даже не считала нужным разгонять. Не было речей, не вывешивались красные флаги, не пели революционных песен. Шестерка большевиков среди гуляющих вела обсуждение прочитанного из нелегальных газет.

К смирному гулянию полиция так привыкла, что для нее было совершенно неожиданным появление на всех горах красных флагов Первого мая 1910 года.

Конная полиция бросилась к постоянному месту сбора, но там никого не застала. Стражники кинулись за флагами, но… исчезая в одном месте, они появлялись в другом.

В этот день состоялся митинг. Он был короче всех предшествовавших. В толпе гуляющих раздался громкий голос: «Товарищи!» На высокий пенек поднялся незнакомый человек. Он сказал, что нет места в России, где бы не кипела ненависть к душителям свободы. «Всюду слышится голос протеста, требующий свободу народу. И этот голос не заглушить выстрелами, не залить кровью. Будьте едины в борьбе! В цехах, на сходах — везде защищайте друг друга, один за всех, все за одного! Слушайте голос большевиков! Он доходит до вас через газеты «Красное знамя» и «Пролетарий». А сейчас постарайтесь уйти раньше, чем сюда пригонит полиция».

Все разошлись. Вместе с оратором ушел в лес Василий Чевардин. Он провожал его по безопасным тропам.

— Спасибо, товарищ Коковихин, за помощь, — говорил Чевардин своему спутнику.

— Я его передам миньярской организации. Она меня послала к вам. Ну, нам пора расстаться. Да, чуть не забыл. Тебе привет от Петра Гузакова.

— Из тюрьмы?

— Нет, дорогой Васюха, как тебя назвал Петр. Он на воле и еще где… в самом Париже. Молодец парень! Убежал из такой тюрьмы. Уфимский комитет послал его за границу.

— Вот это дело!

— И еще одна новость. Помнишь Веру, подругу Гузакова? Она теперь живет по соседству с нами — в Аша-Балашевске. Учительствует, и до сих плачет о Михаиле.

Начальник Симского почтового отделения, привыкший в течение многих лет к небольшому притоку писем, газет и журналов, отметил в 1911 году небывалый рост поступлений. В Сим пришли письма издалека — из Архангельской губернии, из Тобольска, Тюмени, Ялуторовска, Иркутска и с Дальнего Востока. «Любопытное явление», — подумал начальник и проверил содержание писем. Оказалось, что письма пришли от земляков, сосланных на каторгу. С тех пор письма из дальних мест больше не удивляли.

Но вот поступили бандероли со странными адресами:

— Это интересно, — рассудил начальник, — в конторе Токарев, в проходной Иванов. Появились новые фамилии. Кто бы это мог быть? А отправитель — Петербург, редакция газеты «Звезда».

Любопытствующий начальник позвонил управляющему горнозаводским округом.

— Господин Умов, к вам в контору поступает газета «Звезда» какому-то Токареву. Вы не знаете его?

— Впервые слышу.

Умов вызвал к себе секретаря.

— Кто получает газету «Звезда»?

— Токарь Чевардин, господин Умов.

— Позвать его ко мне.