— Из этого я заключаю, что ты акселерационалист?

— Нет, — сказал Сэм. — Просто спрашиваю. Я любопытен, только и всего.

— Тогда ответ таков, — сказал Брама, — они не готовы. Если мы бы действовали сразу — тогда да, это можно было бы сделать. Но сначала нам было безразлично, а затем, когда встал этот вопрос, мы разошлись во взглядах. Слишком много времени прошло. Они не готовы и не будут готовы еще много столетий. Если им сейчас дать передовую технологию, последуют войны, результатом которых явится уничтожение начинаний, уже сделанных ими. Они пойдут’ далеко. Они начали строить цивилизацию на манер их предков. Но они все еще дети, и как дети будут играть с нашими дарами и будут сожжены ими. Они — НАШИ дети от наших давно умерших Первых, вторых, третьих и дальнейших тел, и мы, как родители, несем за них ответственность. Мы не должны позволить им ускорить индустриальную революцию и тем разрушить первое стабильное общество на этой планете. Мы лучше всего выполним свои родительские функции, если проведем людей через Храмы, как это мы и делаем. Боги и богини, по существу, фигуры родителей, так что, может быть, правильнее и справедливее, чем взять на себя их роли и хорошо сыграть их.

— Тогда зачем вы разрушаете их собственную детскую технологию? Печатный станок изобретался три раза, насколько я помню, и каждый раз уничтожался.

— По той же самой причине они к нему не готовы. И это было не настоящее изобретение, а скорее, воспоминание. Это была легендарная вещь, и кто-то решил ее повторить. Вещь должна появиться в результате факторов, уже присутствующих в культуре, а не быть вытащенной из прошлого, как кролик из шляпы.

— Похоже, что ты ставишь этому мощный заслон, Брама. Я делаю вывод, что твои фавориты ходят по планете туда-сюда и уничтожают все признаки прогресса, какие находят.

— Неправда, — сказал Брама. — По твоим словам выходит, что мы постоянно желаем этого груза божественности, стараемся поддерживать темный век, чтобы вечно находиться в изнуряющих условиях вынужденной божественности!

— В общем, да. А как насчет молитвенной машины, стоящей сейчас перед этим Храмом? Она ведь на одном уровне — в смысле культуры — с колесницей?

— Это совсем другое дело. Как божественное проявление, она держит граждан в благоговейном страхе, и о ней не спрашивают по религиозным причинам. Это почти то же самое, что применить бездымный порох.

— А что, если какой-нибудь местный атеист утаит свои мысли и угонит ее, чтобы разобрать на части? Вдруг он окажется Томасом Эдисоном? Тогда как?

— В них хитрая комбинация запоров. Если кто-то, кроме жреца, откроет ее, машина взорвется вместе с человеком.

— Я обратил внимание, что вы не способны полностью подавить изобретения, хотя и пытаетесь. Вы прохлопали налог на алкоголь, который могли бы взымать Храмы.

— Человечество всегда искало облегчение в выпивке, — сказал Брама. — Она даже каким-то образом фигурировала в религиозных церемониях и от этого становилась меньшим грехом. По правде сказать, мы пытались сначала подавить ее, но быстро поняли, что не сможем. Так что взамен налога они получили наше благословение на выпивку. Меньше греха, меньше похмелья, меньше взаимных обвинений — это полезно, и налог нам не нужен.

— Даже удивительно, как много людей предпочитает нечестивое варево!

— Ты пришел просить, а сам насмехаешься. Я предложил ответить на твои вопросы, но не собирался спорить с тобой о деикратической политике. Не настроишь ли ты свой разум на мое предложение?

— Да, Мадлен, — сказал Сэм. — Тебе кто-нибудь говорил, как ты мила, когда злишься?

Брама соскочил с трона.

— Как ты мог? Как ты мог сказать такое? — завопил он.

— Вообще-то не мог — до этой минуты. Это была просто догадка, в какой-то мере основанная на твоей манере говорить и жестикулировать, которую я помню. Так что ты, в конце концов, добилась своей давнишней цели? Держу пари, что ты даже завел гарем. Ну и каково, мадам, стать настоящим конным заводом после того, как ты была девчонкой? Тебе позавидовала бы каждая девка на земле, если бы знала. Поздравляю.

Брама вытянулся во весь свой рост и засверкал. Трон пламенел за его спиной. Вина бесстрастно звенела. Он поднял скипетр.

— Готовься получить проклятие Брамы… — начал он.

— За что? — спросил Сэм. — За то, что я угадал твою тайну? Если я буду богом — какая разница? Другие, наверняка, знают об этом. Неужели ты злишься только из-за того, что я смог узнать о твоей истинной сущности, бросив маленькую приманку? Я предполагал, что ты больше оценишь меня, если я продемонстрирую тебе таким образом свой ум. Извини, если я оскорбил тебя.

— Не из-за того, что ты догадался, и даже не из-за манеры, в которой ты высказал свою догадку, — я проклинаю тебя за то, что ты насмехался надо мной.

— Насмехался? — повторил Сэм. — Не понял. Я не хотел быть непочтительным. В прежние дни мы всегда были с тобой в хороших отношениях. Если ты чуточку подумаешь о тех временах, ты вспомнишь, что это правда. Зачем бы мне ставить под удар свое положение, насмехаясь над тобой?

— Потому что ты слишком быстро высказал то, что думал, не потрудившись подумать дважды.

— Нет, господин мой, я просто пошутил с тобой, как человек с человеком, когда они говорят о таких вещах. Мне жаль, если ты неправильно понял меня. Я уверен, что у тебя есть гарем, завидую и как-нибудь наверняка постараюсь ночью проникнуть в него. Если ты меня там захватишь, вот тогда и проклинай.

Он потянул из трубки и скрыл в дыму усмешку.

В конце концов Брама захихикал.

— Я немножко вспылил, твоя правда, — объяснил он, — и, возможно, излишне чувствителен к своему прошлому. Хорошо. Я и сам часто шутил так с другими. Я прощаю тебя. Я снимаю начало своего проклятия. И тогда ты решаешь принять мое предложение?

- Да.

— Хорошо. Я всегда питал к тебе братские чувства. Теперь иди и пришли мне моего жреца, я проинструктирую его насчет твоего возрождения. Мы с тобой скоро увидимся.

— Я надеюсь, господин мой Брама.

Сэм кивнул и отсалютовал трубкой. Затем он толкнул ряд полок и нашел во внешнем зале жреца. Различные мысли пронеслись у него в мозгу, но на этот раз он оставил их невысказанными.

В этот же вечер принц держал совет с теми из своих слуг, которые посещали своих родственников и друзей в Махартхе, и с теми, кто бродил по городу, собирая известия и слухи. От них он узнал, что в Махартхе всего десять Мастеров Кармы и все они живут во дворце на юго-западном склоне над городом. Они совершают визиты в клиники, читальные комнаты, храмы, куда граждане являются в суд, когда просят возрождения. Сам Зал Кармы был массивным черным зданием во внутреннем дворе их дворца; туда вызывали человека сразу после суда, чтобы переместить его в новое тело. Страк, один из двух советников принца, уходил в светлое время дня и делал зарисовки дворцовых укреплений. Двое придворных были посланы в город, чтобы передать приглашение на ужин старому Шэну из Ирабика, дальнему соседу Сиддхарты, с которым бок о бок сражался в трех кровавых битвах и иногда охотился на тигра. Шэн гостил у родственников, пока ожидал встречи с Мастерами Кармы. Другой человек был послан на улицу Кузнецов, где просил работников по металлу удвоить заказ принца и выполнить его к раннему утру. Он взял с собой дополнительную оплату, чтобы обеспечить их усердие.

Позднее в гостиницу Хаукана прибыл Шэн из Ирабика в сопровождении шести своих родственников, которые были из касты купцов, но вооружены как воины. Увидев, что гостиница явно мирная и никто из гостей и посетителей не вооружен, они отложили в сторону свое оружие, а сами сели поближе к принцу.

Шэн был высок, но заметно сгорбился. Он носил коричневую одежду и темный тюрбан, опускавшийся почти до широких, мохнатых, как гусеницы, бровей молочного цвета. Борода казалась заснеженным кустом, от зубов остались одни пеньки, что было заметно, когда он смеялся. Нижние веки набрякли и покраснели, как бы от горя и усталости после столь многолетней поддержки налитых кровью глаз, которые явно пытались выскочить из своих впадин.