Как-то Зайцев после мытья и стирки пришел в роту, чтобы привести в порядок свою повседневную одежду. Потоцкий знал, что Иван ушел в баню, и в это время безвыходно сидел в своем кабинете, ибо полное отсутствие кого-либо в службе в рабочий день не допускалось.
Зайцев взял у каптерщика утюг и пошел в бытовую комнату. Здесь у окна располагалась гладильная доска, и Иван, разложив на ней гимнастерку, стал дожидаться, когда нагреется электроутюг.
Вдруг в коридоре хлопнула дверь, послышались чьи-то тяжелые шаги и дневальный, стоявший у тумбочки, закричал так, как будто случился пожар: - Рота смирно! Дежурный на выход!
Через мгновение Иван услышал быстрый топот солдатских сапог, а затем и рапорт дежурного по роте.
- Товарищ полковник? - удивился Зайцев. - Неужели в роту нагрянул сам Худков? А может Прохоров?
- Вольно! - ответил громкий незнакомый голос.
- Вольно! - заорал дежурный.
Зайцева охватило любопытство. Кто же это мог быть? В такое время, почти за час до построения роты на обед, крупные начальники в казарму не приходили…
И тут его осенило. Ведь еще утром Потоцкий говорил, что в часть приехала какая-то комиссия из министерства во главе с инспектором, проверявшая боеготовность и политическую зрелость воинов. Тогда эта информация не заинтересовала Ивана, ибо он знал, что инспектора посещают, в основном, учебный батальон, где обеспечивается идеальный уставной порядок.
Контроль над жизнью и деятельностью граждан в советском государстве осуществлялся из единого центра - Москвы. Для этого высшее партийное руководство создало мощнейшую и запутаннейшую чиновничью сеть.
Проверки и комиссии периодически посещали все государственные учреждения, организации, заводы, фабрики и стройки. Иван помнил в свою бытность рабочим, как в его цех нагрянула какая-то московская комиссия. Это были важные, надутые, самоуверенные люди. С брезгливостью и отвращением смотрели они на рабочих, которые старались не попадаться на глаза всесильным столичным начальникам.
Как правило, высоких гостей приводили на самые передовые участки лучших цехов, обеспечивали организацию «встреч с народом», или с заранее подготовленными людьми, словом, демонстрировали социалистическую идиллию. После «изучения» опыта передовиков производства комиссия приглашалась в кабинет начальника цеха, где ответственные работники запирались и «отмечали» доброй выпивкой прекрасные производственные «успехи». Если же комиссия инспектировала высшие сферы завода, заводоуправление, общая картина проверки была той же самой, разве что лишь только пиршество устраивалось уже на более высоком уровне…
В основном, проверки носили формальный характер. Особенно, если заводское руководство ладило с министерскими чиновниками Москвы и с секретарями местных партийных органов - райкомов и обкомов. Тогда проверки проходили спокойно. Если же тот или иной руководитель в чем-либо не угодил высокому начальству, или на его должность имелся какой-либо высокородный претендент, проверки были безжалостны. Учитывая хаос и беспорядок в работе почти всех хозяйственных и административных служб государственных предприятий, а также массовое расхищение и неумелое расходование сырья и материальных ценностей, причин для увольнения любого хозяйственного руководителя было вполне достаточно.
При желании высоких начальников на неугодного им руководителя, особенно если тот не смирялся с принятым в верхах решением, фабриковалось «дело», которое передавалось в суд, и вчерашний вершитель судеб тысяч людей становился обычным уголовным преступником с таким тюремным сроком, какой устанавливали в телефонном разговоре с судьями местные партийные руководители.
Все это хорошо знали почти все советские граждане, поэтому они панически боялись всевозможных проверок и комиссий.
Конечно, судебное разбирательство и тюремное заключение руководителя того или иного предприятия за «строптивость» крайне редко применялись в годы правления Л.И.Брежнева. К этому времени партийное руководство так «вычистило» советское общество, что все ключевые и руководящие посты занимали только «свои» люди и к ним не требовалось применять суровых мер.
Руководители предприятий, относившиеся к пожизненной хозяйственной номенклатуре, входили в состав касты номер два в советском обществе (после партийно-советской элиты) и очень дорожили своим положением. Страх перед увольнением, которое влекло за собой потерю власти, привилегий и погружение в серую бесправную массу, какой они сделали простой народ, был настолько силен, что московские чиновники не встречали возражений.
Частота проверок, их периодичность являлись показателем прочности положения тех или иных руководителей, своеобразным социальным термометром. Если проверки не выходили за определенные планами пределы, они не вызывали беспокойства у местных чиновников. Если же комиссии частенько появлялись на каком-нибудь предприятии, трудящиеся знали: готовится смена руководства.
То же самое происходило и в армии. Только здесь все было видно еще ярче и наглядней. Например, в соседней стройбатовской части только что сменился командир. Среди солдат распространился слух о том, что у военных строителей не все было гладко с воинской дисциплиной, которую постоянно нарушали «старики». Кто-то из «молодых» солдат якобы написал жалобу в министерство обороны. Приехала комиссия, подтвердила факты, изложенные в письме пострадавшего, и уволила престарелого военачальника в запас. Создавалась иллюзия справедливости и «заботы партии о простом человеке». Однако когда Зайцев спросил Потоцкого, почему произошла смена руководства у соседей, тот честно сказал, что у одного высокопоставленного лица в Москве был сын в звании майора, и что ему для получения более высокого звания было необходимо послужить на командирской должности. А потому как командир стройбатовской части занимал полковничью должность и был достаточно стар, чтобы заслужить пенсию, его и уволили, воспользовавшись письмом-жалобой какого-то отчаявшегося солдата. Не случись такого совпадения, никто не стал бы и читать то злополучное письмо.
- Неужели и наш командир чем-то не угодил московскому начальству? - думал Иван, проглаживая утюгом гимнастерку. - Командир-то наш уже в годах…Интересно, каков из себя этот московский инспектор?
Однако высовываться из «бытовки» он не решился: зачем нарываться на неприятности, когда можно здесь спокойно переждать визит высокого начальника?
Пока Иван приводил в порядок свою форму, в казарму постоянно входили все новые и новые люди: слышались шаги, стук в дверь и незнакомые голоса.
- Повидимому собралась вся комиссия, - решил Зайцев, - и поскольку дневальный больше не подает команду «Смирно!», все остальные офицеры наверняка занимают подчиненное полковнику положение.
Тем временем шаги многочисленных гостей слышались все более отчетливо. Вот хлопнула дверь в Ленинской комнате, затем в канцелярии и, наконец, наступил черед «бытовки».
Как только открылась дверь, Иван, услышав неприятный скрип, резко повернулся и оказался лицом к лицу со здоровенным, высоким, краснорожим полковником. Военачальник был одет в голубоватую шинель с красными петлицами, украшенными эмблемами мотострелковых войск, и папаху из серого каракуля, увенчивавшую его голову.
Иван вытянулся по стойке «смирно», держа руки по швам. Он оставил свою шапку на подоконнике и поэтому не имел права отдавать честь, прикладывая руку к обнаженной голове.
- Вольно, молодой человек! - громко сказал инспектор и огляделся. - Здесь у вас бытовая комната? - спросил он после недолгой паузы, как-будто не прочитал дверную табличку.
- Так точно, товарищ полковник! - поддакнул Иван.
Военачальник подошел ближе. Вслед за ним в комнату вломились другие незнакомые офицеры самых различных званий. Иван только успел рассмотреть троих: старшего лейтенанта, капитана и майора.
- Смотрите, здесь недостаточно поддерживается чистота! Нечего даже сравнивать с учебным батальоном! - сказал полковник, проведя пальцем по стене. - Эй, дежурный! - заорал вдруг он. Дежурный по роте тут же вошел в «бытовку». - Вы почему не следите за чистотой? Смотрите - в углу паутина!