Она яростно выдрала из земли пучок травы и отшвырнула прочь. Бездна горечи была в этом движении. После этого оба долго молчали. Потом она оторвала взгляд от далекого подрагивающего огонька и посмотрела на Кзуму. И сказала спокойно, с хрипотцой, безразлично:

— Я знала, что эта твоя любовь кончится. Знала — и все. Элиза, она особенная. Ей подавай такое, чего нам и не понять. Я ждала. Теперь это кончилось, а мне все равно плохо. Может быть, потому, что знаю: она тебя любит так же, как ты ее. Не знаю, может быть, в этом дело. Но мне сейчас нехорошо. Я думала, когда она тебя бросит, ты вспомнишь про меня, и мне будет так хорошо. Но нет…

Она опять на него поглядела, и в полумраке Кзуме померещилась на ее лице тень улыбки. Потом она разом сникла, закрыла лицо руками и горько заплакала. Неуемные рыдания сотрясали все ее тело. Боль и мука прорывались в голосе. И вперемешку с криками летели слова, заглушенные доброй землей и сочной зеленой травою.

Кзума, приподнявшись, смотрел на нее. Ему нечего было ей сказать. И нечем помочь. Только смотреть и слушать боль в ее голосе. Помочь ей он был не в силах.

Далеко на горизонте бледно подрагивал слабый огонек. Молодая луна светила так же безмятежно. И глухой гул города только подчеркивал ночную тишину. Звезды были на своих местах. Все было в порядке.

Постепенно рыдания Мейзи затихли. Всхлипывания прекратились. Дыхание стало ровнее. Наконец она без сил растянулась на земле и уже дышала легко и ровно. Буря всколыхнула ее до самой сердцевины — и пролетела. Теперь все кончилось, наступил отдых. Вернулось время. Вернулся окружающий мир.

Мейзи пролежала долго, закрыв глаза, сжимая в пальцах острую траву. Наконец села, вытерла глаза, Кзума закурил и глубоко затянулся.

— Надо идти домой, — сказала Мейзи.

И они пошли медленно, молча. Мейзи взяла его под руку. Стала такая, как всегда.

Когда они подошли к дому Лии, оттуда уходили последние гости. Лия во дворе говорила с Опорой и двумя женщинами, обещавшими помочь с уборкой бидонов.

— Вот и дети пришли нам помогать, — сказала она и похлопала Кзуму по плечу. — Я буду показывать места, а вы копайте.

Они подождали, пока она отметит места. Их было пятеро. Лия каждого поставила на место, объяснила, как копать.

— А ты, Опора, стереги у калитки.

Лия принесла железные совки.

— Ну теперь живо! — крикнула она и начала копать.

Первым вытащил свой бидон Кзума. Он был еще наполовину с пивом. Следующей управилась Лия. Мейзи позвала Кзуму — помочь. Те две женщины обошлись без помощи. Три бидона были пустые, один полный доверху и один — до половины.

— Вот теперь мы их унесем, — сказала Лия.

И вдруг двор наполнился народом. Люди появлялись отовсюду, только не из калитки. Вспыхнули электрические фонарики. На секунду все смешалось. Один из фонарей осветил Лию. Она, не мигая, уставилась на его свет.

— Привет, Лия, — ласково произнес белый голос.

— Уберите свет, — сказала Лия.

Лис выключил фонарь.

— Вот я тебя наконец и застукал.

Лия криво усмехнулась и расправила плечи.

— Да, застукал.

— Пошли в дом, Лия. Мне надо поговорить с тобой и с твоими друзьями.

Лия пошла первой. Лис за нею. Остальных каждого вел свой полицейский. Двое остались во дворе — сторожить бидоны.

Лис оглядел собравшихся и узнал Кзуму.

— Привет, Кзума.

Тот промолчал. Лис поглядел на Лию, не скрывая восхищения ее выдержкой и кривой усмешкой в углу рта.

— Я поставил ловушку, Лия, и мышь в нее попалась. Да как попалась! У меня теперь хватит материала, чтобы убрать тебя с глаз на шесть месяцев, Лия.

— Как же вы поставили ловушку? — спросила Лия.

Лис приветливо ей улыбнулся.

— Никто тебя не выдавал. Я знал, что кто-то пересказывает тебе наши планы, и мы его провели. Решили сказать, что сегодня не приедем, а явимся завтра, после обеда. Твой дружок тебе так и передал, а мы возьми да и явись сегодня. Два часа продежурили на крышах.

— Хитро, — сказала Лия.

— Недаром я Лис.

Лия кивнула.

— Тут вот какая вещь, Лис. Остальные делали все по моему слову. Оставьте их в покое. Вы мужчина, и если вы мне друг, вы это сделаете. Я была вам нужна. Вы меня изловили. А других оставьте.

— Кто тебя снабжал новостями? — спросил Лис.

Лия покачала головой. Лис улыбнулся, и Лия прочла восхищение в его глазах. Он кивнул.

— Они могут идти?

— Да, Лия.

— Благодарю. Вы хороший человек.

— А ты хорошая женщина, Лия. Ты готова?

— Повремените маленько.

— Не копайся. Время позднее, меня жена ждет.

Лия кивнула и обратилась к Кзуме:

— Приведи Опору.

Через несколько минут она явилась и одним взглядом оценила ситуацию. Лия улыбнулась, и в глазах Опоры что-то замерцало в ответ. Эти две до конца поняли, что произошло. Остальные были растеряны. Лия легко коснулась плеча старшей подруги.

— Меня не будет шесть месяцев, Опора. Продавай все, что есть, а деньги береги. Береги вместе с теми, другими деньгами. Когда я вернусь, нам будет нужен новый дом, верно? И помни, на адвокатов денег не трать, ладно?

Опора кивнула и скрылась в комнате Лии.

Лия глянула на Мейзи очень ласково. Из всех она была сейчас самая спокойная, самая сильная. Твердая, сильная, надежная.

— До свидания, Мейзи, будь умницей. Присмотри за Опорой, она у нас стареет, а старым людям нужна забота.

У Мейзи задрожал подбородок, две слезы выкатились из глаз, но она сдержалась и несколько раз кивнула.

— Ну, Кзума с Севера, — сказала Лия, и ее голос звучал легко и шутливо. — Пришла беда, отворяй ворота, верно?

— Я пойду с тобой, — сказал он.

— Нет, Кзума. Я пойду одна. Я хочу идти одна. Мне жаль, что все случилось так сразу. Сначала Папаша, потом Элиза, а теперь еще это. Так вот и бывает. Я о тебе буду тревожиться, ты ведь у меня как взрослый сын, а сын всегда дорог материнскому сердцу, верно?

Она протянула ему руку, большую, сильную, умелую. Кзума пожал ее и почувствовал ее силу.

Из комнаты Лии вышла Опора с шалью и накинула шаль на плечи Лии.

Лия обернулась к полицейскому, ее левая бровь была вздернута, на губах — кривая усмешка.

— Я готова, Лис.

Лис отступил в сторону, и Лия прошла мимо него.

— Ну и дурак! — И Лия вызывающе рассмеялась.

Голову она держала высоко. Плечи развернуты. В походке уверенность. Лия. Сильная Лия.

Остальные смотрели вслед процессии, пока она не скрылась за углом. Еще долго после их ухода Кзума видел кривую усмешку на губах Лии, слышал ее вызывающий смех. Элиза ушла… А теперь и Лии не будет.

Свет следовал за тьмою, а тьма за светом. Уже сколько дней так продолжалось. Время потеряло смысл. Все было нереально, а поверх этих нереальностей было небо, и земля, и люди. Люди ели, работали, спали, пили. Люди не изменились. Они ссорились и дрались, смеялись и любили. А миру будто и не было до них дела. И людям до мира — тоже. Огромная земля — говорят, она круглая, как шар, — катится своим путем. Элиза ушла, а земля катится. Папаша умер — а она катится. Лия в тюрьме — а она катится. Как это может быть? Почему? Кому есть дело до людей?

Кзума остановился и закурил. Бросил спичку, посмотрел на луну. Луна была круглая, большая, быстро двигалась к западу. Близилось утро.

Он шел с работы. Пробовал думать о работе, но мысли все возвращались к Лии. Он был в суде, когда разбиралось ее дело. Лия тогда стояла в загончике, куда вводили всех подсудимых. Она улыбнулась ему, и глаза у нее были спокойные, дружелюбные. А потом белый человек сказал, что ей надо идти в тюрьму на девять месяцев. И фотографию ее поместили в газете белых. А перед зданием суда какой-то юнец всем объяснял, что белые продают пиво и другие напитки, а в тюрьму их не отправляют. И еще сказал, что единственный способ обуздать владелиц незаконных пивнушек — это настроить пивных для всех чернокожих.

Почему, если Лия продает пиво, это плохо, а если белые — хорошо?