— Это безумие, — сказала она и потупилась. — Это мое безумие, и когда оно на меня находит, не давай мне тебя обижать, оставляй меня в покое, и когда пройдет, я опять буду хорошей. Когда найдет, ты просто уходи, а когда вернешься, все уже будет как раньше. Я люблю тебя, Кзума, я твоя женщина. Я так хочу. — И в голосе ее были слезы.

Но через минуту глаза ее прояснились, он уже не видел в них ни слез, ни теней, а только любовь. Он обнял ее крепко и прижал к себе.

— Это хорошо, — сказал он с убежденностью победившего мужчины. И, улыбнувшись ей, встретил ответную улыбку.

Прохожие смотрели Искоса, как они там стоят, прижавшись друг к другу, глядя друг на друга, и, кивнув с понимающим видом, шли дальше.

— Жизнь хороша! — сказал он.

Ему хотелось крикнуть это во весь голос. Всем и всюду сказать, что жизнь хороша.

— Да, — сказала Элиза.

— Ты красавица, — сказал он.

— Нет…

— В самом деле. Я, когда в первый раз тебя увидел, сразу подумал: вот красавица. Такой красивой женщины я еще никогда не видел. И это правда.

— Глаза влюбленных лгут, — сказала она.

— Это поговорка лжет, — сказал он.

Оба рассмеялись, и он подумал, что впервые слышит ее смех и что смех у нее хороший. Словно звенят сразу много нежных, мелодичных колокольчиков.

— Пошли в дом, — сказала она, оглянувшись. На улице стояли два мальчугана, злорадно на них уставившись.

На веранду вышла Мейзи и одним зорким взглядом оценила всю картину.

— Еда готова.

Кзума и Элиза следом за нею вошли в дом.

Все уже сидели за столом. Ужинали наспех, потому что уже появились первые гости.

Лия взглянула на Кзуму и Элизу и рассмеялась коротко, громко, хрипло.

— Так! Явились наконец вместе — кобель и сучка. Это хорошо. А то мне уже надоело. Ну, что стали? Ешьте. Оттого что вы влюблены, я свою вечеринку откладывать не намерена.

Элиза усадила Кзуму на скамью.

— Она нам добра желает, — шепнула Элиза. — Ты на ее язык не обижайся.

— Знаю.

Лия встала и посмотрела на Мейзи. Взгляд ее смягчился. Потом она обхватила Мейзи за плечи и ласково ее притиснула.

— Пошли, Мейзи. Нам предстоит много работы и много веселья. Ты будешь хозяйкой на празднике и откроешь праздник, и вообще распоряжайся, ладно?

— Это будет очень хорошо, — сказала Опора.

— Я сама хотела открыть праздник, — сказала Элиза.

— Ты лучше за своим мужчиной присматривай, учительница! — цыкнула на нее Лия и увела Мейзи во двор, где уже собрался народ и музыканты настраивали инструменты.

— Сегодня ты должна быть счастливая, — сказала Лия.

— А я и есть счастливая, — сказала Мейзи и ласково к ней прижалась.

— Так беги, начинай танцы. И смейся, голубка, смех у тебя хороший. От него и другие будут смеяться. Беги.

Мейзи выступила вперед, подняла руки. Разговор замер, музыка притихла. Став под лампой, прикрепленной к веревке для белья, она призвала всех — пусть забудут свои заботы и будут счастливы, ибо счастье— это хорошо. И запела песню о счастье. Музыка была теплая, бодрая. Голос Мейзи — с хрипотцой, теплый. И в глазах опять загорелся смех. В ее голосе. В руках.

В том, как она стояла, и как открывала рот, и как смотрела на всех. Все это ощущали, и это сказывалось в их глазах и улыбках.

— А теперь танцуйте! — крикнула Мейзи и ухватила за рукав какого-то стройного юношу.

Лия улыбнулась уголком рта и поспешила смахнуть слезу.

— Вот кто хорош-то.

— Да, этот Кзума — дурак.

Лия стремительно обернулась. Она и не знала, что Опора рядом.

— Я с тобой не говорила, старуха.

Та улыбнулась:

— Знаю. Ты говорила сама с собой, но я услышала. И это правда. Кзума — дурак.

— Элиза очень хороша.

— Знаю. А он все равно дурак.

— Мужчина не дурак, старуха, если берет женщину себе по вкусу.

— Но все мужчины дураки, когда берут таких женщин.

— Глупая ты, Опора. Разве подойдешь к мужчине, разве скажешь ему: «Вот для тебя женщина. Люби ее». Мужчина сам полюбит, в этом все дело.

— Знаю, милая. Разве не так было с Папашей…

Лия стиснула ее руку.

— Вот и всегда так, — сказала Опора и глубоко вздохнула.

Подошла какая-то старуха и увела Опору. Лия постояла, глядя на праздник. Начался он хорошо. И дальше пойдет хорошо. А потом, через несколько дней, она разберется с Дладлой, ведь праздник-то в его честь. Отмечается день, когда она узнала, кто ее выдает.

Посреди двора горел огромный костер. От него шло тепло, люди снимали пальто и накидки. Лия подозвала каких-то юношей и велела развести костры поменьше в разных концах двора.

Земля во дворе была жесткая, к ней был подмешан цемент и конский навоз, потом ее утоптали, потом прошлись по ней плоским камнем. Теперь здесь был паркет не хуже, чем в шикарном ресторане. От костров скоро станет тепло в любом конце двора, и тогда все будет ладно.

В дальнем уголке двора несколько старух готовили еду. Все шло как надо.

Лия вернулась в дом. Кзума и Элиза были там — засиделись за столом.

— Так, — сказала Лия и улыбнулась им.

Кзума подвинулся, давая ей место на скамье, но она села на другую, напротив. Она видела, что Кзума счастлив. И Элиза счастлива. Элиза изменилась. Глаза ее глядели мягче, от этого она стала еще краше. И рот не жесткий. И более хрупкая. Не такая прямая и несгибаемая. А рука то и дело тянется потрогать Кзуму.

Мысленно Лия кивнула. С влюбленными всегда так. Женщина находит мужчину, и весь мир преображается. Тело становится мягче и податливее, и характер мягче, ведь она уже не думает головой, а чувствует сердцем. Да, так всегда. И мужчина тоже. Плечи расправляются, улыбка уже почти коснулась губ, в нем появилась уверенность. Да. Так всегда было и всегда будет, когда мужчина и женщина полюбят друг друга.

— Ну, теперь тебе хорошо? — спросила Лия, и Элиза ответила:

— Да, Лия!

— Это хорошо. Тогда поговорим. Разговор будет у нас с тобой, Кзума.

— Это хорошо, — сказал Кзума.

— А ты слушай, Элиза, но помни: ты в нем не участвуешь.

Элиза, кивнув, прислонилась к Кзуме, и он обнял ее.

Во дворе веселье разгоралось. Музыка звучала громко, смех и крики доносились в комнату. И выше других взлетал время от времени голосок Мейзи.

— Эта Элиза иногда ведет себя как дура, Кзума. Я знаю. Я всю жизнь смотрю на нее, наблюдаю и вижу, что она проделывает. Так вот, я тебе и говорю: иногда она ведет себя как дура.

— Да.

— Иногда на нее находит безумие. Ну и пусть. Это безумие города. Будь ты другим человеком, я бы сказала: оттузи ее, и все пройдет. Но ты тоже дурак, так что пусть ее. Хорошо я говорю?

— Хорошо.

— Ну вот и ладно. Ты хороший человек, Кзума! Теперь ты сам будешь за ней приглядывать, а с меня хватит. Она теперь твоя. А если будет трудно, приходи ко мне, потому что я тебя люблю, и ее люблю, и я помогу вам… Уф, все. Моя беседа с тобой кончена, Кзума.

И перевела взгляд на Элизу.

— Теперь ты. С тобой разговор короче. Скажи мне одно, ты правда любишь Кзуму или это то безумие, что иногда на тебя находит?

Со двора раздался взрыв оглушительного хохота. Похоже, это опять Папаша куролесит.

Элиза взглянула на Лию, и в глазах ее прочла такое, что едва сумела отвести взгляд.

— Я его люблю.

— Это хорошо, — сказала Лия. — Если женщина любит мужчину, она делает все, что для него хорошо. И у меня есть для тебя подарок. Все, что находится в маленькой комнате, это для вас двоих, когда захотите жить своим домом… А теперь, Кзума, иди туда, найди Мейзи и потанцуй с ней. Это было бы хорошо. Ну же!

Кзума поколебался, но вышел.

— Хороший он человек, — сказала Лия Элизе.

Элиза, кивнув, стала убирать со стола. И вдруг все бросила, опустилась перед Лией на пол и зарылась головой в ее колени.

Кзума нашел Мейзи в кольце юных франтов и протолкался к ней. Мейзи смеялась, ее прекрасные белые зубы так и сверкали. Молодые франты просили ее выбрать одного из них в кавалеры на весь вечер.