— Но как ты узнаешь?

— Это тот же, который выдал моего мужа и Джозефа. Это я теперь знаю.

Хлопнула дверь на улицу.

— Элиза, — сказала Опора.

Кзума вскочил и бросился на улицу. Элиза быстро удалялась от дома. Он вернулся на кухню. Мейзи встретила его вопросительным взглядом.

— Ушла, — сказал он.

Радость всей ночи обернулась в нем горечью. Его тянуло к ней больше, чем когда-либо, потому что он был с ней и нашел ее такой теплой и желанной. Но теперь осталась только тьма и боль.

— Поешь! — прикрикнула на него Опора, но глаза у нее были добрые.

Мейзи подошла к нему.

— Я еду в гости к друзьям, — сказала она. — Я сегодня не работаю. Поедем со мной. Там легче забудется. Они хорошие люди. Тебе это пойдет на пользу.

Голос у нее был мягкий, ласковый.

— Поешь, Лия, — сказала Опора.

— А где Папаша? — спросила Лия. — Ты ему выпить оставила?

— Да. Он ничего. Сейчас он пальцем пошевелить не может, но когда выпьет — быстро согреется, а тогда придет и поест.

— Я подстрою ловушку, — задумчиво проговорила Лия.

— Может, это та желтая, Пьянчуга Лиз, — сказала Опора.

— Нет.

— И конечно, не Йоханнес и не Лина.

— Конечно, нет.

— Поедем со мной. Тебе это пойдет на пользу, — улещала Мейзи Кзуму.

— Дура ты, что обо мне заботишься, — сказал он. — Мне, дураку, понадобилась Элиза — такая женщина, а теперь ты, дура, заботишься обо мне.

— Я-то не дура, это я знаю. Поедешь со мной?

И голос и глаза ее молили.

После того, как с ним обошлась Элиза, было приятно, что кому-то он нужен. Что кому-то не безразличен.

— Я знаю, что ночь она провела с тобой, — сказала Мейзи.

Он поглядел на нее. Знает, а все-таки зовет с собой?

— Странная ты женщина, — сказал он.

Она улыбнулась, но за смехом в ее глазах таился мрак. Ей хотелось сказать ему, что Элиза не для него, но она знала, что к добру это не приведет. Знала: единственное, о чем нельзя говорить, это Элиза.

— Поедем? Ехать туда долго, надо поспеть на автобус. Тебе там понравится. Там как в деревне. На земле растет трава и деревья, и есть речка и коровы. Поедем?

Он засмеялся. Из ее описания стало так ясно, что надолго она из города никогда не уезжала.

— Ты что смеешься?

— Ты в деревне когда-нибудь жила?

— Нет.

— Потому и смеюсь. Когда ты про это говоришь, сразу видно, что тебе все это незнакомо.

— Да, — повторила Лия, и Опора кивнула. — Подстрою я этому гаду ловушку.

Мейзи встала и вышла из комнаты. Вернулась она в пальто и в шляпе. Глаза ее звали.

— Ладно, поедем, — сказал он неожиданно.

Мейзи вышла, принесла ему пальто и шляпу и помогла одеться.

— Я еду в Хоопвлай, и Кзума со мной, — сказала она Лии.

— Ладно, — рассеянно отозвалась Лия.

Опора проводила их до дверей.

Из какой-то комнаты появился Папаша, застегивая па ходу брюки. Он уже начал пьянеть.

— Лия беспокоится, — сказала Опора. Потом улыбнулась им. — Только смотрите, чтобы не шалить, — и дала Мейзи шлепка.

— Хватит, старуха! — сказал Кзума и рассмеялся.

— Вы его только послушайте! — сказала Опора и ловко повернулась вокруг своей оси, наградив себя звонким шлепком. — Меня называет старухой. Я такое умею, что иным молодым кобылкам и не снилось. Бели не веришь, Кзума, приходи ко мне, проверь.

Она вытолкала их на улицу, а сама стояла на веранде и смеялась.

Кзума с улыбкой поглядел на Мейзи.

— Шутница она.

— Она любит пошутить, но она добрая и очень умная. Ничего не говорит, а видит ох как много.

На углу они оглянулись и помахали. И Опора помахала им. Рядом с ней стоял Папаша.

Они заспешили к остановке автобуса. Автобус на Хоопвлай вот-вот должен был отойти. Мейзи пустилась бегом, Кзума за ней. Вскочили уже на ходу.

Машина была полна, но на задней лавке нашлось местечко. Они сидели тесно прижатые друг к другу. Рука Кзумы впивалась Мейзи в бок, он высвободил ее, обхватил Мейзи за плечи. Она подняла на него взгляд, и смех из ее глаз передался ему, и оба беспричинно рассмеялись.

Мейзи что-то сказала, но грохот стоял такой, что Кзума не расслышал. Он пригнулся к ней. Она повторила. С тем же успехом. Она открыла сумку, достала пачку сигарет, сунула одну ему в рот и поднесла огня. Потом закрыла глаза и уснула, положив голову ему на плечо.

Кзуме стало легко на сердце. Как в тот вечер, когда она повела его танцевать. Эта умеет быть счастливой. Умеет смеяться. И как хорошо, что она и других смешит, и сама радуется.

Два часа спустя Мейзи, спавшая лишь урывками, проснулась и огляделась, соображая, где она.

— Скоро приедем. Сойдем немножко раньше и дойдем пешком. Здесь хорошо. Тебе понравится.

Еще километра через два они сошли. Мейзи взяла его за руку и повела по тропинке. Да, здесь была деревня. Места, как у него на родине. Тишина и покой. И добрая, мягкая земля. Не жесткое шоссе, а мягкая ласковая земля.

— Теперь гляди, — сказала Мейзи.

Они только что обогнули уступ. Под ними лежала долина, и на дне ее пристроилась Хоопвлай — Долина Надежды, — горстка домов и несколько улиц. А позади река.

— Красота, — сказал Кзума и вздохнул полной грудью.

— Я так и знала, что тебе понравится.

— Земля, простор, вот что хорошо.

— Пошли, — сказала Мейзи и побежала вниз по тропинке.

Бежала она легко и проворно, перескакивая через большие камни, увиливая от торчащих из земли острых гребешков. Он и не знал, до чего стосковался по земле. И вот она перед ним. И сколько ее! И небо опять рядом с землею.

— Иди! — крикнула Мейзи.

— Иду! — отозвался он радостно.

Ее ясный беспечный смех долетел до него. Да, здесь он дома. Он побежал вниз по крутой тропинке. Когда до Мейзи оставалось несколько шагов, она опять пустилась бежать, крикнув: «Лови!» Кзума бросился следом, протянув руки, но она увернулась и, смеясь, убежала дальше.

— Лови!

— И поймаю!

Он ощущал себя, как в тот вечер, когда они пошли танцевать, абсолютно свободным и счастливым.

Они мчались вниз, Мейзи впереди, Кзума за ней по пятам. Настигая Мейзи, он всякий раз протягивал руку схватить ее, но опаздывал и только слышал ее веселый смех.

Кзума замедлил шаг. Мейзи тоже. Потом он рванулся вперед. Обхватил ее, и оба упали и покатились по траве.

Лежали запыхавшись, смеясь и не чувствовали холода, так им было жарко.

— Это нечестно, — сказала Мейзи.

— Ну, ты и бегаешь!

Мейзи вскочила на ноги.

— Надо идти. Мои друзья увидят автобус и решат, что я не приехала. Пошли.

Они двинулись дальше, вдоль реки. Кзума швырял в воду камешки. Мейзи плясала вокруг него, как в тот вечер, когда они ходили на танцы. Кзума был счастлив. Она это знала. Она и подарила ему это счастье. Пусть его бегает за Элизой, но два раза он побывал с нею, и оба раза был счастлив. Это он запомнит. Мужчины все такие.

— Здесь как дома, — сказал Кзума. — Это потому, что я с тобой, а ты умеешь дать человеку счастье.

Мейзи метнула на него быстрый взгляд. Его глаза смотрели в землю, смотрели спокойно и пусто. Она перевела взгляд на реку и пошла быстрее.

Кзума шел не спеша — слушал, как мягко шуршит вода по гальке, смотрел на крошечные водовороты, где течение перебивалось торчащим камнем или веткой ивы, погрузившейся в воду.

Небо было ясное и далекое, и все-таки оно было частью земли и зеленой травы, по которой он шел. Если б только с ним была Элиза. Была бы здесь и шла с ним рядом. Может быть, касалась его руки. Вот тогда все было бы лучше некуда. Но она нынче утром не пожелала с ним разговаривать, а потом ушла. Мейзи— вот кто хорошая. Она все понимает. Вон она — далеко впереди. Сняла пальто, несет на руке. Прохладный ветерок раздувает ее платье, и вся она видна, как на ладони.

Вот кто хорошая. Кто понимает. Кому он нужен. Так почему не она? Почему Элиза? Она его не обидит, как обидела Элиза. И знает, что для него хорошо, и помогает ему.