— Четверть? Ну, ин, давай четверть. Тебе видней при своем деле…

Когда ванна была готова и Кузьмич уже разоблачился, вдруг он вспомнил… Ах, ты, нелегкая! Просунул голову в коридор:

— Гражданочка! А нет ли у вас тут мочалишки?.. Мне хучь бы старенькую.

Банщица опять фыркнула:

— У нас, дед, не баня!..

«Ну, это уж как ты хочешь… — думал про себя Кузьмич, залезая в ванну. — Баня ли, нет ли, а без мыла нам нельзя… Вовсе с вами окоростишь тут!»

И принялся, пофыркивая, намыливать голову.

«Эх, знатно бы теперь спину потереть!»

Ванной Михей Кузьмич остался недоволен: не горяча и без мочалки. А тут еще — пришел в зал отдыхать, улегся и только-только всхрапнуть собрался, барыня какая-то явилась: «очистите, — говорит, — место». Хотел было Кузьмич барыне той настоящее слово сказать, да махнул рукою — не стоит путаться. Зато у себя в палате до обеда спал.

Вечером прогуливался он по парку, слушал музыку. Музыка, по правде сказать, плевая, ни одной гармоньи. А народу кругом как на ярмарке!

Попался человек — земляк, из одной губернии. Тоже — в санатории, только в другой. Разговорились о том, о сем.

— У тебя что?

— А сердце же, земляк, расширено!

— У меня, браток, тоже…

Из соседней санатории похваляется:

— У нас — говорят — со всех концов лечат… Ты вот на одном этом нарзане сидишь, а меня, к примеру, и гидропатом и электричеством жучат… Вот как!

— Те-те-те… — протянул Кузьмич. — Ну, у нас — поскупей!

— А чего там поскупей! Сам ты, земляк, разиня… Докторов подхлестывать надо… Так и так, мол, давай!.. Перво-наперво, душу проси — шарко!..

— Чавой-та? — переспросил проворно Кузьмич.

— А струмент такой есть — из кишки водой по всему телу шаркают… Шарко, понимаешь? Дюже при ревматизме помогает… Опять же у кого кровь дурная!..

— Ишь ты! — прихмурился Кузьмич. — У нас это дело притаили… Спасибо, сват, что упредил!..

Наутро Кузьмич по горячим следам к докторице:

— Пропиши ты мне, милостивица, плепорцию душа, шаркот, что ли, по-вашему?..

Улыбнулась докторица:

— Что ж, можно! Отведай…

Прописала.

Сыскал Кузьмич гидропатию, разделся, вошел.

— Фу ты, мать честная, опять дамочки!.. Ну-т, делать нечего. — Прихватил конфузное место рукою и — ждет, что будет. Глядь-поглядь, берет кишку… дамочка!

— Отвернись, бесстыжая! — крикнул Кузьмич и подставил спину.

А она хоть бы что: знай себе из кишки зажаривает, да еще командует:

— Грудь… Спину… Боком!..

«Ну, нет!.. — думал Кузьмич, одеваясь. — Что-что, а это нам ни к чему… И земляк тоже хорош — бабьей кишкой угощает!..»

И больше в гидропатию — ни ногой! А жалко… «Что бы такое взамен испросить?»

Стал у больных допытываться.

— Тет-те-те електрификация! Это — по нас…

И опять — к докторице.

— Ты уж не обижайся! — начал он. — Шаркот мы отменили… ни к чему нам! Пропиши ты, будь матерью, стасов мне душ…

— Статический? — откликнулась докторица. — Да вам зачем же? Это ведь при известной болезни можно…

— Эх-хо! — вздохнул Кузьмич. — А почем ты, мать, знаешь, состоит во мне известная эта болезнь али нет… Да и то сказать: севодни ее нету, а там, глядь-поглядь, она и объявится… Ты уж не жидуй — пропиши!..

— Экий ты, — говорит докторица, — настойчивый!.. Ну, хорошо… На голову жалуетесь?

— Голова? А что ей? Об камень не расшибешь! Ране, точно что болела… Так то в старом еще прижиме когда, при монополии!..

— Ну, вот видите… А сон, как у вас… спите хорошо?..

— Да как сказать… — зачесался Кузьмич. — Дома спал за троих, а у вас худовато! Ну, известно, дома-то — при труде… За день намотаешься, придешь домой, под бок к старухе завалишься и никаких!.. А тут — худовато!.. Это точно — что…

— Ну, ладно, пропишу! — согласилась докторица. — Только больше ничего уж не просите…

— И-и, что ты, мать, нешто мы не понимаем? Да я теперь к тебе — ни ногой!..

Однако слова своего Михей Кузьмич не сдержал. Стаса душ ему приглянулся. Штука аккуратная: сидишь себе спокойненько, ветерок по лысине гуляет и вроде как в пояснице легче.

— Насморком страдали мы… — рассказывал он потом больным. — Так вить что ж вы думали? С тех разов в носу прочистило… ей-ей!..

Все было хорошо, да новая затея умучила Кузьмича. Нет видно предела человеческой зависти!

Сидел раз Михей Кузьмич во дворе санатория с молодым пареньком из слесарей. А дело было вечернее. Вечера в тутошних местах удивительные, особливо когда луна. По деревьям ртуть струится, а воздух… ну, прямо, мед липовый!

— Спать бы пора, да жалко!.. — позевнул Кузьмич.

— А чего жалко-то, дед?

— А вот погоди, состаришься — узнаешь… Тут у те — каждый час жизни на счету, а он, сон-от, ведмедем наваливается.

— А ты… не спи!..

— Дык как же не спать, ежели от природы это положено… идем, паренек, идем в палатки!..

— Ну, нет… Мне рано, дед… Я еще процедуриться пойду, на лунные ванны!..

— Чавой-та? — навострил Кузьмич ухо.

— Лунные, мол, ванны примать побегу… с сосновым экстратом… Здорово, дед, кровь полируют ванны эти!

И с хохотом убежал слесарек.

А Михей Кузьмич затуманился.

«Опять притаили… Ну и скупеньки же! И чего, скажем, докторица эта казенных денег жалеет?»

Долго ворочался Кузьмич в постели. «Пареньку прописали, а мне — ни гугу! А еще намеднись говорила, как честная: «мы, — говорит, — с вами, Михей Кузьмич, все лечения превзошли…» Вот те и превзошли… Нет, видно, не всех еще переделала Советская власть… Он, не всех еще! Докторов этих ломать да ломать надобно… А-а! Молодому прописала, старому не надобно… А чего ему, молодому-то, полировать, у его и так кровь-то полированная!..»

Весь следующий день беспокоился Михей Кузьмич. К беседам прислушивался — не заговорят ли о лунницах?.. Нет, все как в рот воды набрали… Известно, которому и прописано, так он затаит… Дороже они, надобыть, ванны эти, лунницы то-ись… Ох-хо, на весь-то протек дня!..

По двору, по саду бродил, в людей вглядывался, а люди как будто те и не те: вроде как обходят старика, сторонятся.

— Эх, человеки! Все бы себе, все бы себе…

Перехватил паренька, слесарька того самого.

— Опять… на лунницах?

— Что ты, дед? Каждый-то день трудно!.. — А сам бежать.

— Погодь-ка!

Где там — удержишь ли молодого!

Поднялся Кузьмич к себе в палату, лег, а лунницы из головы не выходят. И докторицу просить неловко — обещал больше не надоедать… И без лунниц уезжать неловко, даже совестно вовсе… Может, в них-то вся сила и есть! Опять же — с какими глазами домой явишься?.. Народ нынче пошел дошлый… Спросит иной: «Был на курорте?» — «Был!» — «В нарзане купался?» — «Ого-го!» — «Стасов душ принимал?» — «Еще как!» — «Шарков душ отведал?» — Тут-то вот и тпру… «Эх, — скажут, — посылай, тебя, дурака, на куроры!..»

И не выдержал Михей Кузьмич, опять к докторице пошел: будь что будет, а положенного упускать не годится.

— Последняя моя старикова к тебе просьба… Кровь ты мою знаешь… Без полировки — вовсе никуда! Иной раз аж занемеет все… Ни рукой, ни ногой не пошевельнуть! Пропиши ты мне, за ради христа, последний раз прошу… Старуха у меня — знаешь какая: запалит! «А что, — спросит, — полировку в кровях прошел?» — Нет! — «Ну, — скажет, — на кой ты ляд мне сдался такой!» И пойдет, и пойдет… Пропиши, будь милостива…

— Да об чем просишь-то? — затревожилась докторица. — Чего еще?..

— Сама знаешь — чего… Нешто ты кровь мою не видишь?.. Коль уж молодым прописываешь, ужли старику откажешь? Об лунных ваннах прошу…

— Чего-о? — обмерла докторица. — Лунных ванн тебе?

— Лунницы, то-ись… — смешался Кузьмич. — Которые… этого… Ты мне хоть без екстрахта дай… Подешевле!..

А докторица как прыснет, да как закатится. На стол грудью припала, отдышаться не может.

— Ну, старик, да ты знаешь, что такое — ванны эти? Да кто ж тебя надоумил-то?..

А сама заливается.