А вообще — ирония судьбы. Вот жили в джунглях Юга четыре веселых и смелых борца за свободу людскую и счастье народное — и в ус не дули, пока меня туда черти не занесли. Ведь жили они — не тужили, гоняли богатеев, кушали тропические фрукты, кокосы и бананы, а может даже и экзотический плод фейхоа, удача их любила, а смерть обходила стороной. Но стоило им только сменить просторные и светлые джунгли на тесные переходы дворцов, тут и кончилось их везение. Двоих прирезали, третью утопили, а четвертый, как мне показалось, все‑таки маленько умом тронулся.

Мораль.

А какая тут мораль, собственно? Может быть — если хорошо тебе в джунглях, так и сиди там, употребляй в пищу кокосы и бананы, и не лезь в коридоры власти. А может — не слушай мимохожих авантюристов и не иди у них на поводу — им от этого будет польза, а тебе — кинжал под ребро и удавка на шею. Там еще много вариантов морали, все не сосчитаешь.

Пока я размышлял над всем этим мы потихоньку добрались до колонии пикси, где нам немало удивились.

— Так быстро? — засверкал глазами — плошками их главный, по имени Ремус — Да ладно? Или — не получилось, сдался человек, признал, что не под силу ему такое дело?

— Сдался — сдался — подхватил его слова Фляк, у которого хоботок был свернут набок, а оба крыла изрядно помяты. Как видно, сородичи оценили его преданность, причем всей толпой — Хотя — может и нет. Он крепкий такой и друзья его тоже… Кхм…

Вот и вся суть пикси. Лишь бы самому живым остаться, а там хоть трава не расти. Хотя в этом есть некая мудрость. Ух ты, да у него еще и под глазом 'фонарь'. Забавно смотрится, кстати, с учетом размера самого глаза.

— Нет! — заорала Жужелка, взлетая под потолок — Он все сделал! Деда Торч, ох, чего он учудил! Я так думаю, что ректору теперь и вовсе труба настанет!

— Да ладно? — в унисон сказали несколько пикси — Не может такого быть! Человек хорошую пакость устроить не может, не дано это им.

— Этот — смог — показала на меня пальцем Жужелка — Я сама бы не поверила, если бы не видела это своими собственными глазами.

— Не части — пробубнил дед Торч, вылезая из‑под своей груды тряпья. Как видно, под ней он проводил большую часть дня. Оно и понятно — старость не радость, хоть пикси, хоть человеку. Пикси даже хуже — им пенсия не положена.

Он, кряхтя поднялся на ноги и побрел к столу. Устроившись за ним, он постучал лапкой по табуретке рядом с собой и приказал Жужелке:

— Садись и рассказывай.

Та охотно выполнила указание, хоть и эмоционально, но при этом крайне связно пересказав мои похождения.

— И прямо жевал траву? — подхрюкивая от смеха, спросил Ремус — А она его, стало быть, плеткой? Ну потеха!

— Да, это хорошая работа, человек — одобрительно просипел дед Торч — Такой пакостью мог бы гордится любой пикси, за такую пакость никому стыдно не будет.

— А ведь теперь ректору ректором, пожалуй, что и не быть больше — заметил Ремус, отсмеявшись — Точно его турнут с поста, попомните мое слово.

— Туда ему и дорога — высказался кто‑то из угла — До него был ректор куда лучше, он в канализацию объедки скидывал, мы всегда сытые были. А этот свиней на заднем дворе Академии развел и им наш харч скармливает, гад такой!

— Условие выполнено — припечатал ладонь к столу дед Торч — И я свое слово тоже сдержу, расскажу тебе, что я тогда ночью от умирающего мага услышал. А ну, все вон отсюда, нечего вам слушать этот рассказ, он только для этого человека предназначен. И ты своих людей гони отсюда — они не лучше моих сородичей. Вечно ушки на макушке держат.

— Парни — я состроил извинительную рожицу, и заподмигивал своим друзьям. Мол, деда старый, у деды маразм. Не стоит его нервировать.

Мои орлы понимающе покивали и пошли восвояси, попутно толкая в спины трещащих крыльями пикси.

— И ты, Фляк, вали отсюда — сурово приказал дед Торч — И кто тебе, паразиту дал право на мою койку лезть?

Тряпье на кровати деда зашевелилось и оттуда вылез наш проводник, извинительно бормоча. Вот же любопытный какой!

Когда дверь за ним захлопнулась, дед Торч посопел хоботком и начал свой рассказ. Все‑таки ощущалось, что он здорово стар, поскольку его то и дело заносило не в ту сторону — он то и дело сбивался, перескакивал на другие темы, кряхтел, сопел и даже начинал меня поучать, передавая накопленную им вековую мудрость, попросту забыв, что я не пикси, а человек. А мне, соответственно, то и дело приходилось его всеми правдами и неправдами возвращать к той теме, которая была мне интересна.

Только минут через сорок мне удалось наконец облегченно вздохнуть, поняв, что вроде все, история закончена.

История о некоем происшествии, случившимся с дедом Торчем в годы его юности, рассказанная Хейгену в канализационных тоннелях города Эйгена (укороченная версия, без нравоучений и посторонних рассуждений пикси Торча о жизни, судьбе и благоустройстве мира)

Случилось это, стало быть, давно — давно, когда я был еще достаточно молод. Ну, что значит достаточно? Юный я был, но уже дело знал, пиксечки так и липли к моему хоботку. Впрочем, они и потом так поступали, чего скрывать? Что? А, да! Так вот — молод‑то я был молод, но уже жизни понюхал, понюхал. Да и то — детство у меня было трудное, мамки нету, папки нету, даже жилетки пестрой — и той не было. Любой хлыщ в Эйгене жилетку имел — я без нее ходил, так‑то. Зато душой закалился, лишения — они знаешь, как для молодых людей полезны — уууу! Вот к примеру, ты! Что? Да.

Рос я тут, в Эйгене и взрослел здесь же. Правил тогда Западом король Марк Третий, Златорукий, что нынешнему королю Федерику приходится двоюродным дедушкой. Как Анна? Анна? В самом деле? А Федерик? Вон как. А, ну ей он просто дедушка, папа, стало быть, её папы.

Хороший был король, но вот одно в нем было плохо — нашего брата он не любил. Мы тогда уже тут обитали, в канализации, но наверх лазали постоянно, не то, что сейчас. И вот получилось так, что я и еще двое моих приятелей оказали всему нашему местному сообществу дурную услугу. Не со зла, понятное дело, по молодости и глупости.

Так получилось, что обнесли мы дом одного вельможи. Вообще‑то мы, пикси, не воры. Не любим мы брать чужое. Выманить, словчить, или попросту обмануть — это про нас. А воровать — что нет, то нет. Но тут выбора не было. Очень уж моему дружку, Флавиану, одна пиксечка нравилась. Ну просто сил нет как. И он ей вроде тоже, и даже дело у них на лад шло, но тут она уперлась — 'отдамся тебе' — говорит — 'но только на синдском ковре. Так — и никак иначе'. Бывает у них такое — взбредет в голову какая дурь, и хоть о стенку бейся, но уже ничего не переиначишь.

А я с Флавием очень дружен был. Просто до крайности дружен. Да и родня мы были по отцовской линии. Что? Папки не было у меня, я сказал? Был, но недолго. Ну что, я тебе врать буду? То‑то! Годы мои уже не те.

Короче — ковер нужен, и не какой‑нибудь, а непременно синдский. Полазали мы по городу — есть ковры, но все не то. Но тут нам еще один наш дружок, Горрик, говорит, что знает он один дом, так там чего только нет! И орехи, и мебель резная, и ложки серебряные и ковров полно.

Слушай, это по делу, причем ближе некуда. Это важно. Это преамбула. Да, вот такие я слова знаю. Сиди и внимай.

Вот, сбил. А. Дом. Ну да. Вправду в нем ковер оказался, синдский, как на заказ. Здоровый, мягкий, пыльный, у меня потом еще дня два в хоботке свербило.

И еще там оказалось полно охраны, про которую Горрик не сказал. Сам‑то он с нами пошел, да пока мы по темным коридорам лазали, куда‑то делся. Я уж потом смекнул — куда, а тогда о чем‑то плохом и помыслить не мог.

Короче — прихватили нас почти у выхода, арбалеты наставили и велят руки в гору поднимать. Какую гору, о чем они толковали — я до сих пор не знаю. Откуда в доме горы? Тут Флавиан ковер бросил и кричит мне 'Сматываемся, Торч' — и наверх полетел, к люстре. Его в воздухе и убили, сразу тремя болтами срезали. Ему бы вбок уйти, в темноту, под лестницу, а он прямо вверх рванул…