Хозяйка, Дарья Копылова, услыхав грохот, выскочила на улицу — да так и обомлела: трактор прет, как танк, прямо на ее баню, а в кабине мотается уснувший Степан Завьялов. Сердце оборвалось от такой картины.

— Куда тебя несет, окаянная твоя сила! Стой! Ой, батюшки! — в бессилии кричала она, опасливо сторонясь и не понимая, что происходит.

Степан вяло выбрался из кабины, потоптался, недоуменно хлопая глазами.

— Что ты натворил-то, черт пустоголовый! Надо ведь так налопаться! Убить тебя, паразита, мало! — напустилась на него Дарья и, схватив подвернувшуюся под руку палку, ударила Завьялова. Тот, сознавая свою вину, даже не оборонялся.

— Ивановна, не шуми!

— Как не шуметь-то? Ты посмотри-ка, чего набезобразил! Баню разворотил. А кабы на избу трактор пошел?!

— Все сделаю, все поправлю. Хочешь, деньгами заплачу.

— Да на кой ляд мне твои деньги!

Впору было отбиваться от тетки Дарьи, а еще подоспел разгневанный Мишаткин: лицо бледное, губы трясутся.

— Ах ты сукин сын! Как тебя угораздило, пьяная твоя харя? Это ведь надо, пустить напропалую трактор!

— Загорожу я тебе огород.

— А картошку помял, яблоню придавил! Нет, я этого так не оставлю, я отдам тебя, мазурика, под суд! Форменное хулиганство, понимаешь! Вон какую просеку просадил!

— У тебя-то еще что, ты погли-ка, мою баню как разворотил! — снова взнялась Дарья.

— Я акт составлю, ты у меня не отвертишься! — грозился Мишаткин.

Начал собираться народ. Завьялов хотел забраться в кабину, ему не позволили этого сделать: трактор отогнал на полигон мастерских Сашка Соловьев.

По-настоящему свою вину Степан Завьялов осознал только утром, когда увидел содеянное. Представил, как трактор слепо идет напролом — мурашки пробежали по спине.

Был ранний час, и первым делом, пока село еще не проснулось, Степан притащил из дому доски и жерди, какие нашел, чтобы загородить проломы в огороде Мишаткина: от этого отделаться нелегко.

На другой день принялся ремонтировать колодец. Нет худа без добра: был старый, местами подгнивший сруб, Завьялов сложил новенький, из свежей сосны. Наконец дошел черед до бани, с которой предстояла немалая канитель, так что каждый день после работы до самой темноты приходилось плотничать. Мужики посмеивались над Степаном, дескать, подрядился на шабашку.

На доске возле конторы появилось объявление о партийном собрании с повесткой дня:

Кроме того, парторг Гусев, как всегда, разослал извещения открытками по почте. Завьялов шел на партсобрание как на суд. Стыдно было заходить в директорский кабинет, где уже собралось много народу. Скромно сел у самого выхода. На него смотрели с любопытством, как будто он в чем-то изменился.

Завьялов рассеянно слушал, как директор докладывал о сенокосных делах, как выступали в прениях, а когда Гусев произнес его фамилию, внутренне напрягся, словно ожидая удара.

— Товарищи, вам известно, что тридцатого июня Степан Завьялов, будучи пьяным, заснул в кабине трактора на въезде в село. Причинен материальный ущерб, только по счастливой случайности обошлось без человеческих жертв. Недавно принято постановление по борьбе с пьянством, поэтому мы должны дать принципиальную оценку проступку коммуниста Завьялова. Прошу высказываться по данному вопросу, — начал Гусев. Он строго свел белесые брови, обведя взглядом присутствующих.

«Демагог, — подумал Логинов. — Сам мимо рта не пронесет, а разглагольствует».

Первым, как и следовало ожидать, вскочил Мишаткин.

— Сколько живу, не помню такого случая. Ведь трактор пустить без управления — такую-то махину! — возмущенно воздел он руки. — Действительно, могла произойти и вовсе беда, если бы подвернулся кто-нибудь на тот момент. А причина? Пьянство. Меры сейчас принимаются правильные, и нам пора кончать с этим. Предлагаю наказать Завьялова самым серьезным образом, чтобы другим было неповадно. Распустились, понимаешь. — Мишаткин непримиримо зыркнул в сторону Степана.

— Дарья Ивановна, вы что скажете? — спросил Гусев Копылову, приглашенную на собрание.

— Все видели, каких делов натворил Степан. Знамо, все из-за выпивки. Смотрю, батюшки, трактор прет что есть силы, а он спит во всю головушку! Мне чтобы баню отремонтировал как следует, об остальном решайте сами: я не партейная.

— Надо его послушать, — предложил Николай Силантьев.

Переминая в руках кепку и потупив взгляд, Завьялов поднялся со стула.

— Оправдываться нечего: мой грех, мой и ответ. Сам не знаю, как оплошал. Баню поправлю.

— Где ты выпивал в тот вечер? — спросил Логинов.

— У Юрки Морозова.

— Вот и тех, кто поят, надо бы привлекать, — сказала главбух.

— С Морозова взятки гладки, он — отпускник, а у тебя, Степан Федорович, в руках трактор. Нельзя так безответственно распоряжаться техникой, — продолжал Логинов. — Уснуть в кабине трактора! Произошло ЧП. Какой пример ты подаешь молодым механизаторам? Некоторые до сих пор не прочувствовали всю серьезность последствий пьянства. Должен еще раз предупредить всех, что по каждому факту нарушения трудовой дисциплины будут приниматься строгие меры. В частности, материал на Завьялова передан в административную комиссию райисполкома: он будет оштрафован в соответствии с постановлением. Кроме того, лишится премии за июнь. И, конечно, понесет партийное взыскание.

— Партбюро предлагает объявить коммунисту Завьялову выговор, — поднялся из-за стола Гусев. — Есть другие предложения?

— Предлагаю дать ему строгий выговор, — не унимался Мишаткин.

— Прошу голосовать. Кто за первое предложение?

Проголосовали единогласно. Когда вышли на улицу, мужики принялись оживленно подтрунивать над Завьяловым.

— Вот так, Степа: дорогая нынче выпивка-то получается, — сказал бригадир Шалаев.

— А тебе чего весело? Тоже трезвенник нашелся! — грубо ответил Завьялов и не задержался покурить, зашагал к дому.

— Наверно, торопится на свой объект, — донесся вслед насмешливый голос Сашки Соловьева.

Вероятно, и пошел бы ремонтировать баню, а после этой реплики раздумал. Чувствовал себя опозоренным перед односельчанами, хотя на людей не досадовал, понимал: сам виноват. Попал в историю, да как раз начались строгости насчет выпивки.

У крыльца Степан запнулся за грабли, приставленные к штакетнику, в сердцах отшвырнул их ногой, сломав при этом два зуба.

— Чего пошвыриваешь? Небось получил нагоняй на собрании? — поддела за больное жена.

— Да замолчи ты! — огрызнулся Степан.

— Сам помалкивай, коли провинился по всем статьям. Как еще цел остался? Ведь мог вывалиться под гусеницу. Давно пора было взяться за вашего брата, совсем распустились…

Степан сходил в дом за ножом, сразу же взялся выстругивать зубья для грабель. На собрании досталось, а тут еще жена ворчит, как худое брюхо. Узнает про штраф (рублей сто, поди-ка, взыщут), и вовсе устроит головомойку. Со всех сторон глухой запрет.

Начался июль, пора самая сенокосная, выжидать некогда, но дожди все не прекращались. Приходилось буквально караулить всякий погожий час. Из-за бездорожья силос закладывали в бурты на высоких местах ближе к полю. Качество силоса было плохое. На десятое июля сена не заготовили ни одной тонны. Райком и райисполком в своем обращении к труженикам района объявили чрезвычайное положение с заготовкой кормов. Газета призывала бороться за корма, как за хлеб, противопоставлять стихии организованность, да какой сенокос, если зарядили дожди.

Как только выдался погожий денек, Логинов распорядился скосить на сено клеверное поле в Осокине. Его удалось высушить. Сразу два пресс-подборщика вывели на уборку сена: Силантьев — свой «Киргизстан», на котором работал не первое лето, а Иван Логинов — новый рулонный, только полученный. Присланные рабочие грузили кипы в тракторные прицепы. Начало казалось обнадеживающим, как вдруг нанесло тучку, гулевой бычок. Дождь шел менее получаса, а работа остановилась на весь день.