Все детство мама таскала меня к Петру на занятия, – Лиза мечтательно улыбалась и глядела куда-то сквозь меня, – Еще будучи старшеклассником, Пётр давал частные уроки окрестным детям. Причем, по любым предметам…

Изображая на лице крайнюю степень заинтересованности, я мечтала лишь о том, чтобы, увлекшись воспоминаниями, Лиза забыла о моем существовании и вообще перестала обращать внимание на происходящее вокруг. Тогда бы я спокойно могла заняться своими делами: перерыть в этом офисе всю документацию, сделать копию с компьютерных файлов Лихогона, установить подслушивающее устройство на телефон… Можно было, конечно, попытаться сделать все это под неусыпным взором секретарши, которая во время уборки настойчиво следовала за мной по пятам. Мало ли, может у меня такая странная манера наводить порядок! “Чтобы что-то упорядочить, надо сначала в этом “чем-то” разобраться”, – могла бы попытаться объяснить я Лизе, – “Вот и роюсь в бумагах! Для повышения своей уборщической квалификации”. Увы, на подобные высказывания у меня пока попросту не хватало совести. Драгоценное время уходило впустую. В глубине души я уже начинала опасаться, что мне придется всю жизнь работать уборщицей, жить в съемном жилье и не видеться с близкими. Искренне желая скрасить мое пребывание в офисе, Тихая Секретарша постоянно поддерживала со мной беседу, превратившуюся со временем в бесконечный монолог о Лихогоне.

Со мною, веснушчатой семиклашкой с двумя косичками, он репетиторствовал в области математики.… С тех пор в этой науке я почти ничего не понимаю. Слушая его восхитительный голос, я забывала обо всем на свете и просто не в состоянии была думать. Трепетала, заворожено глядя на его длинные породистые пальцы, находящиеся в беспрерывном движении. Чувствовала себя безудержно влюбленной и, наконец, настолько надоела своей неспособностью воспринимать предмет, что Петр отказался от занятий со мной. Представляешь, какой удар по моей психике, незакаленной еще разочарованиями и крушениями иллюзий?

Представляю, – вздыхала я.

Закаленность моей психики, в данном случае, ничуть не смягчала наносимого вынужденным бездельем удара. Признаться, я даже подумывала дождаться момента, когда Лихогон отлучится, и отвоевать себе свободу путем подсыпания Лизе в любимый зеленый чай какого-нибудь снотворного. А лучше – сильного, но безвредного, слабительного. Такого, что гарантированно отвлечет Лизу хотя бы на полчаса, и при этом, в отличие от снотворного, не навлечет никаких подозрений на чай.

Ничего не подозревающая Тихая Секретарша, обретшая в моем лице благодарного слушателя, продолжала делиться сокровенным.

Математике это не помогло. Любое упоминание о синусах навевало на меня теперь сладостные воспоминания о любимом голосе. Я попросту не могла учиться с такой душевной раной. Сутками торчала у окна, высматривая Петра.

Воображение моё оживилось. И вот я уже глазами юной Лизаветы выглядывала из окна, отслеживая передвижения Лихогона. Вот он, одним взмахом ноги преодолевает полдвора, торопясь в Университет. На следующем шаге, конечно же, попадает ботинком в единственную на округу лужу. Все потому, что не смотрит под ноги. А смотрит.… В книгу!

– Ты представляешь? Читает на ходу! – подкармливала все новыми подробностями Лиза, – Я была уверена, что влюблена в гения.

А сейчас? – неожиданно для самой себя я заинтересовалась этой историей, – Он перестал быть гением или чувства ушли?

В ответ Лиза только закатывала глаза, сладостно вздыхая. Потом, испугавшись, что ответ её я могу истолковать неверно, все же разъясняла.

Первая любовь не проходит. Так пишут во всех журналах. Правильно пишут. А гением он быть не перестал. Просто раньше меня это восхищало.

А сейчас?

Секретарша сочла нужным рассказать мне всю историю целиком.

Перед экзаменами в десятом классе, я, наконец, решилась. Просто раньше не представлялось достойного повода. Понимаешь? Сама не рискнула, попросила маму договориться. “У Лизоньки экзамен. Нужно спасать. Попросите Петеньку, пусть подготовит. Она будет стараться, я вас уверяю. О, это ж когда было. Три года назад она была еще совсем ребенком. А теперь понимает, что нужно сдавать экзамен. Она сама меня попросила договориться с Петенькой. Да вы не бойтесь. Объяснить придется только один билет. Наш папа поднажал через свое начальство, учитель сжалилась, и мы договорились. Какой будет билет у нашей Лизоньки – известно заранее. Но ведь его тоже надо как-то отвечать…” – моя мама испокон веков приятельствовала с родителями Петра. Интеллигентная мать Петеньки не смогла отказать. Петру пришлось подчиниться. Мать – единственный человек, которому Петенька никогда не умел отказывать.

Экзамен ты, конечно же, не сдала… – я многозначительно вскинула брови, дескать, прекрасно понимаю, чем закончилась эта история, – Робкое признание, бурные чувства… Какая уж тут математика.

Признание? – на миг глаза Тихой Секретарши сделались больше очков, – Нет. Что ты. Я никогда б не решилась. А математику я сдала. Помнишь, я говорила, что не знаю почти ничего? Значит что-то все-таки знаю. Это что-то – тот злополучный билет. Петр бился со мной, как зверь. Объяснял и так, и так… Я ужасно хотела понять, о чем он, но лишь беспомощно улыбалась в ответ. Я так много мечтала о Петеньке, что само по себе нахождение в одной комнате с этим человеком сводило меня с ума. Нет, Петр не выставил меня за дверь, не отказал в помощи. Как и во всей своей последующей деятельности, он пошел до конца и нашел решение задачи.

Купил тебе щенка? – не слишком-то уважительно отнеслась к сентиментальным воспоминаниям я.

Не стоит так шутить, – Лиза нахмурилась, посерьезнев, потом решила, видимо, не обижаться и, приложив левую ладонь к груди, взглянула прямо мне в глаза, – Понимаешь, у меня это всё очень искренне…

Мне сделалось неудобно. Человек, можно сказать, душу открывает, а я туда вымазанными в сарказме руками лезу. Нехорошо. Лиза ж не сознательно мне жизнь портит. Ей, бедолаге, наверное, и в голову не приходит, что я – гнусная шпионка, которая больше всего сейчас нуждается в одиночестве. Лизе как раз кажется наоборот, будто несчастная я, вынужденная целый день сидеть тут в приемной, нуждаюсь в общении.

Извини, – я прониклась открытостью Лизы и теперь бы, наверное, не смогла б подсыпать ей слабительного, – У меня всегда было слишком резкое чувство юмора. Как он заставил тебя выучить билет?

Он ушел. Запер меня в своей комнате и ушел. Условия были простые: пока не запишу все объясненное самостоятельно и не положу тетрадку под дверь, буду под арестом. Поначалу роль пленницы меня забавляла. Потом я жалела себя, плакала. Как он может так со мной обращаться! Окончательно скандалить было стыдно – сама ж попросила любыми методами заставить меня выучить билет. На вторые сутки я взяла в руки исписанные Им листочки и попыталась вспомнить, что он при этом говорил. С пятой попытки в подсунутой под дверь тетради оказалось правильное решение. После еще часа разговоров через дверь, Пётр счел моё знание билета достаточно полным для сдачи экзамена. Я ушла домой вся в расстроенных чувствах. Несмотря на своё “хорошо” по математике, я твердо решила считать Петра негодяем. Как смел он посягать на мою свободу?

А потом? – я представила себе Лихогона, невозмутимо просматривающего залитую слезами и мольбами о свободе тетрадь, просовываемую Лизой под дверью. Теперь мне было уже всерьез интересно.

Потом? – Лиза подперла ладонью подбородок и уставилась за окно, – Потом потекли годы. Очень много лет мы с Петей не виделись. Я побывала и замужем и не замужем, успела и позарабатывать и поголодать, и поискать работу и поискать возможность не работать вовсе.… Моя интеллигентная мама находилась на грани нервного срыва из-за беспрерывных перемен в моей жизни. Я так переживала за неё. И главное, я вдруг поняла, что упустила время. Понимаешь, ведь я ничего на самом деле не умею делать. Сменяя работу за работой, я хватала по верхушкам, так и не освоив ни одно дело в совершенстве… Казалось, жизнь моя катится под откос. И вот полгода назад я случайно встретила Петю. Точнее, это он меня встретил. Удивляюсь даже, как узнал. Косы-то я еще десять лет назад срезала. Иду как-то домой. В очередной раз пришла устраиваться на работу и наткнулась на сетевой маркетинг. Представляешь?