— Спасибо, не нуждаемся, — усмехнулся Чхеидзе в ответ на требование сдать руководство новому директору, — пока справляемся сами.

— И кто дал вам право… — начал было толстяк, потеющий от волнения в своем дорогом костюме и тесном галстуке, над которым нависал жирный подбородок.

— Заводской рабочий комитет, — ответил Чхеидзе, — и ответственность я буду нести перед ним. Не мешайте работать, господа, народ волнуется.

— Посмотрим, как он заволнуется, когда полиция вычистит отсюда незаконных собственников, — фыркнул лощеный мужчина с зализанными назад волосами.

— Вы имеете в виду весь рабочий коллектив? – уточнил Георгий Леванович. – Думаю, это им не удастся.

Из окон административного корпуса показались дула винтовок и ружей. Пулемет, о котором Ксюше уже успела нашептать Маруся, пока не демонстрировали, на оружие самообороны он походил мало. Офицер полиции, командовавший «группой поддержки», заметив это, подошел к говорившим.

— Так мы не договаривались, — сообщил он, — под пули я своих людей не пошлю. И штурмовать ворота – не наш профиль. Так что хотите прорываться с боем – ищите другое решение. А нам здесь делать нечего.

После чего полиция погрузилась в стоящий неподалеку транспорт и спешно отчалила под свист и одобрительные крики рабочих, высыпавших из ворот, чтобы поглядеть, чем кончится дело.

— Вам это так не сойдет! – буркнул толстяк и тоже ретировался к ожидавшему его БМВ с затемненными стеклами.

— Советую вам разойтись, — добавил лощеный, прежде чем последовать за ним, — мы свои права будем отстаивать любой ценой.

— Мы свои тоже, — кивнул Чхеидзе, направляясь к воротам.

Через полчаса к воротам подступил отряд ОМОНа. Но к тому времени они уже были накрепко закрыты и укреплены изнутри привинченными стальными листами. За воротами высилась собранная за десять минут из заранее приготовленного кирпича и щебня баррикада. Больше, как дань традициям, нежели как реальная необходимость.

Ксюша с друзьями наблюдали за происходящим из окна над воротами. Вася расчехлил винтовку, но устанавливать ее на позицию не спешил, Артем дал приказ не стрелять без крайней необходимости. На площади перед воротами расположились омоновцы, в шлемах и бронежилетах, с оружием и щитами. Но штурмовать ворота не стали, видимо, надеялись взять осажденный завод измором. Территорию окружал высокий забор с колючей проволокой поверху, и, если проникнуть туда было непросто, то и выбраться довольно трудно.

За спинами у ОМОНа прохаживались жители Красноярска – все как один с красными бантами на груди, спокойные и сдержанные, всем своим видом выражающие одобрение действиям сибтяжмашевцев и решениям Завкома. Оглядываясь на них, омоновцы заметно нервничали, но позиции держали.

Еще через час пришло сообщение, что Красноярский алюминиевый завод – промышленный гигант, производящий почти треть всего российского алюминия, объявил забастовку в знак солидарности с Сибтяжмашем. Почти сразу же к нему присоединились Судоверфь и «Бирюса», а еще через час бастовали почти все крупные заводы города.

Обстановка накалилась, большая часть горожан вышла на улицы. Меньшая заперлась в офисах и пентхаусах. Начальник городской милиции сдал полномочия, Правительство Края собралось на экстренное заседание.

Волна покатила с востока. К полудню по местному времени встали «Алтайский трактор» и Авиазавод в Комсомольске-на-Амуре. На буровых по всему Северу зажглись сигнальные огни. К трем часам дня забастовал Уралмаш. В Питере над судостроительным заводом «Пролетарий» взвились революционные стяги. Пошел слух, что на достроенную, но еще не спущенную на воду атомную подводную лодку набирают экипаж из демобилизованных балтийских матросов. Над Кировским заводом подняли плакат с прежним гордым названием «Красный Путиловец». Ижевск и Тула опечатали склады готовой продукции, сообщив о готовности передать ее спешно организованным Заводским Комитетам и рабочим дружинам. Москва присоединилась последней, но по весьма уважительной причине – ждали приказа Центрального Ревкома Объединенной Левой.

На территории закрывшегося пару лет назад московского завода «Серп и молот», одного из старейших предприятий страны, начались выборы в Московский совет рабочих депутатов. В Ростове-на-Дону Ревком занял здание городской администрации, разбежавшейся по домам при первых признаках народных волнений.

***

На Первом канале Центрального телевидения в кабинете Генерального собралась вся команда «Новостей часа».

— Это в эфир не пойдет! – громыхнул директор, — ни под каким соусом!

— А что пойдет, Вениамин Кириллович? – самым невинным тоном осведомилась всенародно популярная ведущая Ирочка.

— Что хотите! «Звездные войны», «Лебединое озеро», концерт по заявкам! Да хоть порнуху крутите, только не это! Мне из Кремля звонили…

— А мне, Вениамин Кириллович, люди звонят, — сообщил Титов, напарник Ирочки по грядущему скандальному эфиру, — и напоминают, что, когда все это кончится, на телевидении понадобятся честные профессионалы, а не трусливые продажные суки. Так что, порнуху свою сами смотрите. А материал идет в эфир. Постановление журналистского комитета. Так и доложите в Кремль.

***

К вечеру на проходную Сибтяжмаша прибыл Штаб Объединенной Левой в полном составе. ОМОН, поглядев на собравшуюся за спинами народную стихию и на уже в открытую выдвинувшиеся из бойниц пулеметы, отправился в казармы. Товарищ Хайнрих, выглянувший из окна директорского кабинета, произнес речь, напоминая о необходимости соблюдения революционной дисциплины и порядка в городе. Рабочие дружины заняли телефонные станции, почтовые отделения, вокзал и аэропорт.

— Ну что, товарищ Хайнрих, запускаем? – с надеждой в голосе спросил Паша.

— Поехали, — улыбнулся седовласый народоволец, тряхнув пышной шевелюрой.

— Началось, — Вася почти не дрогнувшей рукой нажал «Ввод» и на экране монитора загорелась надпись «СОУТ».

— И как быстро это заработает? – поинтересовалась взволнованная Ксюша.

— Мы готовились, — улыбнулся в ответ Артем, — почти на всех крупных заводах по стране знают о программе. Учебные материалы мы заранее рассылали, по конспиративным каналам. Остальные присоединятся.

— «Турбоатом» из Харькова просит подтверждения на членство, — радостно сообщил Вася, — первыми успели.

— От Днепра и до Белого моря, и Поволжье и дальний Кавказ, — с улыбкой пропел Артем и подмигнул Ксюше, — с праздником, товарищ. С первым днем новой жизни.

***

В Кремле, в помпезно обставленном кабинете за широким столом сидел усталый мужчина. Часы на стене показывали без пяти полночь, телефоны молчали уже больше часа. Кабмин не отвечал, министры разбежались по дачам и виллам, Генштаб безмолвствовал – еще несколько часов назад стало ясно, что ни одна часть не покинет казармы. Тех немногих командиров, которые все-таки решились отдать приказ двинуться против восставшего народа, солдаты разоружили и отправили по домам. Полиция самопереименовалась обратно в Народную Милицию, и, наконец, занялась делом, пресекая редкие попытки несознательных граждан воспользоваться моментом в шкурных интересах. Так тщательно создававшаяся «вертикаль власти» рухнула в один день, когда народ напомнил о том, что мало отдавать приказы и распоряжения, нужно, чтобы нашелся хоть кто-то, готовый их выполнять.

Ровно в полночь в кабинет Президента вошел начальник службы безопасности и с обреченным видом произнес сакраментальную фразу.

— А не поехать ли вам домой, Геннадий Тимофеевич? Караул устал.

145. Белый Дом. Вашингтон. Брюс

В бункере под восточным крылом Белого Дома с неудобопроизносимым названием «Президентский центр чрезвычайных операций» они были вдвоем. Президент Соединенных Штатов, самое влиятельное лицо в мировой политике, и его Советник по национальной безопасности. В узкой комнате, где с трудом можно было протиснуться между синими с золотой полосой креслами, окружавшими длинный деревянный стол, и стенами, в дубовые панели которых были встроены мониторы связи с командными пунктами, Генштабом и ОКНШ*, было почти темно, и только мерцание экранов выхватывало из мрака то хрустальную пепельницу, то колпачок паркеровской ручки с золотым пером.