Изменить стиль страницы

— Нет, — ответила Фатима и тут же подумала о бревнах, серой куртке, но не стала говорить об этом, потому что это, пожалуй, прямого отношения к походу не имело.

— Хорошо, — сказал директор. — Тогда передайте всем юным следопытам, что вчера мы обошли всех без исключения родителей. Все родители здоровы. Шлют своим сыновьям и дочерям сердечный привет.

— Спасибо, Рустам Мустафаевич!

— До следующей встречи в эфире. Мы вызовем вас десятого в двенадцать часов. О месте вашего пребывания узнаем в управлении речного флота. Договорились?

— Договорились!

— Всего хорошего! Счастливого пути!

В аппарате что-то щелкнуло, и голос директора исчез.

Ребята заулыбались, всем стало весело. Каждому казалось, что он побывал дома.

Теперь можно было спокойно двигаться дальше. Но пионеры местной школы не отпустили туристов, пока они не отведали вкусного обеда.

Мидхату не спится

Надо же! Все тянуло и тянуло ко сну, даже днем хотелось спать, и вдруг не спится. Будучи часовым, Мидхат задремал на глазах у Малика. А сейчас, лежа в палатке, не мог заснуть и лежал с открытыми глазами. Пожалуй, причина была в том, что Малик обидел его. После обеда в Усть-Байки Малик отозвал его в сторону и сказал:

— Ну, вот что. Я всех уверяю, что мы с тобой честно несли службу, но ведь это неправда! И ты это хорошо знаешь. Я думаю, что неизвестные люди что-то нехорошее делали на острове, как раз когда мы с тобой дрались. Так что…

— Так что, — перебил его Мидхат, — виноваты мы оба. И нечего меня учить!

— Допустим. Если не считать, что драку затеял ты.

— Я?

— Ну ладно. Не буду спорить из-за пустяков. Скажу тебе только, что и в школе ты был лентяем, и здесь тоже еле тянешься. Мы с тобой должны искупить свою вину перед ребятами.

— Три ха-ха! Хочешь искупить вину — искупай. А мне если надо будет, я сам искуплю. С тобой в паре быть не желаю.

Услышав это, Малик бросил на Мидхата презрительный взгляд и замолчал.

Казалось, что победителем в споре был Мидхат. Но он и сам чувствовал, что это не так. И не только потому, что Малик презирал его. Примерно такое же отношение было к нему у всех ребят. Хотя никто ничего ему не говорил. Мидхат чувствовал это. По взглядам. По тону. По каким-то другим неуловимым признакам. Ребята словно давали понять, что уж коли напросился Мидхат с ними в поход (его ведь не хотели брать), то должен оправдать оказанное ему доверие. Он бы и сам рад оправдать. А как? Как это сделать? Этого Мидхат не знал, и гордость, эта проклятая заносчивость не позволяла ему спросить об этом кого-нибудь, ну хотя бы ту же самую Фатиму.

И вот ночью, лежа с открытыми глазами, Мидхат придумывал себе подвиг, который мог бы удивить всех и заставить сказать о нем, что он настоящий человек.

Но для того чтобы совершить подвиг, надо, наверно, кого-то спасти. Надо, чтобы случилась беда, а он, Мидхат… он выручит из беды. Но что же — выходит, что он мечтает о беде? Чепуха какая-то получается!

Мидхат вскочил, оделся, вышел из палатки.

Подошел к часовым. На этот раз дежурили Сабит и Малик.

— Ты чего не спишь? — спросил Сабит.

— Не могу уснуть. Пойду искупаюсь, пожалуй.

— Ночью?

— Ну и что? Ночью вода теплая.

— Что ж, коли охота. Только помни: вон там, слева, где кривое дерево, — омут. Туда не ходи. Мы с Юлаем днем купались, я точно говорю.

— Ладно! — проговорил Мидхат, которому было приятно, что Сабит заботится о нем. Может быть, потому, что видит: Мидхат не трус, не боится один разгуливать ночью по незнакомой местности.

«Вот так всегда надо с ними, — подумалось Мидхату. — Тогда уважать станут».

Он спустился к воде и решил пробыть там как можно дольше.

Купаться не хотелось. Но, обернувшись, он увидел силуэты часовых. Они стояли у обрыва и смотрели на него. Не иначе — хотят проверить, будет ли он купаться. Не будет — засмеют.

Мидхат скинул брюки, рубашку, разбежался и нырнул. Вот вам, знайте наших!..

Ныряльщиком Мидхат был неплохим и, несмотря на то что не успел набрать воздуха в легкие, продержался под водою, пожалуй, не меньше минуты. И все это время, усиленно работая руками, удалялся от берега. Ему хотелось вынырнуть так, чтобы часовые его не заметили.

Но едва он снова показался на поверхности воды, подхватили его и понесли волны. Оглядевшись, увидел Мидхат, что находится уже совсем далеко от того места, где стоят часовые, и что близок, совсем близок теперь противоположный берег реки.

Чтобы преодолеть течение, пришлось напрячь все силы.

Плыть обратно было невмоготу, и Мидхат направился к песчаной отмели на другом берегу.

Вот уж и он, берег.

Ночная прохлада резко полоснула по телу, едва только вышел пловец из воды. Он съежился и охватил плечи руками.

Да, одно дело, когда, выйдя на берег, тут же можешь нырнуть в брюки, натянуть рубаху, но ведь у Мидхата одежда осталась на другом берегу. Дрожа от холода, он побежал в кусты, будто бы там было теплее. Собственно говоря, деваться было некуда, и Мидхат собирался уже опять влезть в воду, когда увидел в глубине кустарника какой-то странный и загадочный голубоватый огонек.

Что бы это могло быть?

Мальчик позабыл о холоде и, осторожно ступая, сделал несколько шагов в сторону огонька. Потом еще, еще…

Вскоре он был совсем рядом с огоньком.

Присмотревшись, увидел палатку.

Мидхат принялся внимательно рассматривать ее. Но ничего особенного не приметил: палатка и палатка. До слуха мальчика донеслась тихая музыка. Что это — радио? Нет, не похоже. Одна и та же мелодия повторилась раз, другой, третий. Потом наступила тишина. И опять зазвучала та же мелодия.

Позывные! Но чьи?! Не Москва, не башкирская станция, нет, что-то незнакомое, чужое… Шпионская радиостанция!

От этой мысли снова стало холодно Мидхату, но теперь это был совсем другой холод, не тот, который охватил его при выходе из воды. Это был страх.

С бешеной скоростью закружились в голове мальчика предположения, подозрения и догадки.

Несколько минут стоял он, боясь пошевелиться. Наконец, овладев собой, бесшумно тронулся с места и, продвинувшись по кустарнику, остановился на таком месте, с которого видно было, что делается внутри палатки.

Низко склонясь над маленьким раскладным столиком, аккуратный старик с клинообразной бородкой и в черной тюбетейке что-то ковырял длинной отверткой внутри лакированного ящика.

«Все ясно! — подумал Мидхат. — То бревна пропадают, то куртка валяется, то этот ночной фокусник! Не иначе, как действует целая шайка диверсантов!»

Подумав так, Мидхат прислонился к дереву и позабыл о страхе. Ведь это было как раз то самое, что он так искал. Если он разоблачит эту шайку, все поймут наконец, какой он смелый, находчивый, и станут относиться к нему как к равному. Но только для этого нужно, чтобы подвиг был совершен именно им, им одним, чтобы никто не помогал ему, иначе славу придется с кем-то делить, а это будет уже совсем не то.

Мидхат притаился и продолжал наблюдать за стариком, а тот сидел, не меняя позы и не разгибая спины.

Прошло, наверно, около получаса, и Мидхат окончательно продрог. К тому же он вспомнил, что, наверно, ждут его часовые и, может быть, подумали, что он утонул. А если так, то поднимут шум и придут сюда. Спугнут старика. И тогда никакого подвига совершить не удастся. Ничего, он еще продолжит наблюдения завтра ночью!

Совершенно бесшумно покинул Мидхат свое укрытие и благополучно вернулся на свой берег.

Оказалось, что часовые и на самом деле забеспокоились.

— Где ты был? — спросил Малик.

— Где был, там меня уже нет, — ответил Мидхат и многозначительно улыбнулся.

Баит

Утром следующего дня Фатима повела следопытов в старый домик, стоявший на самом краю Усть-Байки, чтобы познакомить их со сказительницей Минзифой, которая после долгих уговоров согласилась вспомнить байт о Блюхере.