Едят быстро, по-деловому.

И — снова в путь.

Незаметно спускаются сумерки. Поднимается и ложится на реку сизый туман.

Второй раз причаливают путешественники, чтобы отдохнуть. Разводят костер. Со всех сторон летят на пламя пестрые бабочки. На прочных перекладинах висят ведра — кипит, бурлит пионерский походный ужин.

Что за наслаждение пить чай, черпая его кружкой из ведра, тронутого подпалиной черной копоти!

Вечерний воздух наполняется ароматом еды, который смешивается с запахом травы и пылающих дров.

И вот уже раскинуты палатки, в них постелена свежая трава, разбросаны ветки.

Ох, сладок будет нынче сон! Разве что надо еще выкурить назойливых комаров.

Настал час отдыха. Отбой. Двое мальчиков — Иршат и Юлай — остались дежурить, охранять покой товарищей. Они встали под раскидистый дуб, зорко смотрят вокруг, и каждый молча думает о своем.

Небо ясное, прозрачное, звезды хочется достать рукой. Ни ветерка. Тихо-тихо.

В правом кармане Иршата — электрический фонарик, в правой руке — толстая суковатая палка. В нагрудном кармане — отцовские часы со светящимся циферблатом, на руке — отцовский компас. Часы и компас дала мать. Мама, мама, какая же ты умница — сразу поняла, что не надо возражать против похода, даже помогла! А ведь у Юлая, например, было не так. Его бы не пустили, если бы не заступился отец. А мама Асхата пришла в школу и просто-напросто потребовала, чтобы ее сын летом оставался с нею. Ох и пожалеет же она об этом, когда следопыты вернутся с богатыми трофеями, — разыщут такие вещи и документы, которых до сих пор никто не видал! Даже Мидхат оказался дальновиднее ее. Когда совет отряда постановил не брать его в поход за нежелание помогать отстающим, Мидхат поднял шум, засуетился, даже, говорят, всплакнул, разговаривая с Фатимой. И в конце концов добился своего — стал участником похода.

Вспоминая все эти подробности, Иршат тихонько напевал песенку, одну из тех, которые придумал сам. Он ведь сочинял стихи, ну, а мелодии к ним брал известные.

— На посту петь нельзя, — сказал Юлай.

— А ты не разговаривай на посту, — сказал Иршат.

Сказал — и пожалел об этом. Теперь даже поговорить с другом не удастся.

Пришлось снова предаться воспоминаниям. Вспомнил, как тальгашлинцы провожали отряд. Получился настоящий праздник.

На берегу Караидели устроили сбор. Собрались все школьники, родители, учителя. И даже было много людей, которые не имели к походу никакого отношения.

Ребята выступили со своей самодеятельностью, пели песни, читали стихи, танцевали.

Потом хором спели знаменитую партизанскую песню:

…Где-то рядом звякнула железная цепь.

Иршат насторожился, напряг зрение. Но что можно увидеть в темноте? Запустил руку в карман, чтобы вытащить фонарик, но в ту же секунду услышал, как чьи-то весла ударили по воде.

— Юлай! — зашептал он. — Юлай! Кто-то плывет по реке!

— Где? Кто? — спросил Юлай.

В несколько прыжков часовые оказались на крутом берегу, нависшем над самой Караиделью.

— Лодка! — прошептал Иршат. — Видишь?

— Вижу! — ответил Юлай.

Сердце Иршата застучало, заколотилось в груди.

Кто же это и зачем в лодке сейчас, среди ночи?

Что делать? Кричать? Поднять всех по тревоге? А не поднимут ли на смех? И все-таки надо остановить незнакомца.

И Юлай поднялся во весь рост и закричал:

— Стой! Кто идет?

— По воде не ходят, — ответил из лодки спокойный и насмешливый мужской голос.

Юлаю стало не по себе. Тоже часовой выискался! Пристал к человеку. Он ведь в лагерь не идет, какое же дело до него Юлаю? Мальчику даже жарко стало.

— Кто такой? — закричал Юлай.

— А вы кто такие? — расхохотались на лодке, и эхо разнеслось по реке. — А-ха-ха! Мальчики с пальчик! Сколько вас? Одним пальцем подниму? А?

— Кто вы такой? Отвечайте! — не унимался Юлай.

— Хотите познакомиться? А-ха-ха! Тогда спускайтесь сюда, эге?

Юлай пересилил себя, спустился с берега и зашагал к лодке. Иршат последовал за ним.

Незнакомец причалил к берегу, выпрыгнул из лодки.

— Ну, мальчики, ну, пальчики, подходи! Давно ли родились на свет божий?

— Мы спрашиваем вас официально, кто вы такой? — сердито проговорил Юлай.

— Официально? Так, значит, вы из милиции?

— Кто мы — это неважно, — сказал Иршат.

— В таком случае, неважно, кто и я. Что же это вы так грубо со старшими разговариваете? Ай-вай-вай! У вас тут лагерь, да?

Иршат прямо-таки в толк не мог взять, как же вести себя дальше. Похоже, попали они с Юлаем в глупое положение.

Но незнакомец сам помог уладить недоразумение.

— Ладно уж, выдам вам военную тайну, — все с той же насмешкой в голосе сказал он. — Я бакенщик. Теперь довольны? Здесь мой участок. Захочу — на своем участке реку остановлю, захочу — заставлю течь в обратную сторону. А вы раскричались: кто да кто. Чай есть у вас? Может, угостите ночного гостя?

Не прошло и пяти минут, как «нарушитель» сидел рядом с часовыми у небольшого костра.

Бакенщик Закирьян

Разговаривали вполголоса, чтобы не разбудить ребят.

Чай закипел. Угостили бакенщика. Он много пил и много говорил, почесывая свою черную бородку, рассказывал всякие веселые истории, так что время прошло незаметно.

Небо над вершинами холмов стало из черного серым, потом заалело. Серо-алая полоса завладела и горизонтом, стала шириться, расти. Наконец из-за окоема показалось солнце.

Наступило утро.

Иршат глянул на отцовские часы. Было всего шесть. Будить ребят было рано.

— Здесь лагерь ваш будет или дальше отправитесь? — спросил бакенщик.

— Поход у нас, — ответил Иршат. — Тальгашлы — Уфа.

— Жалко, — покачал головою бакенщик. — Я бы вас тут поводил по хорошим местам, и вообще, если что помочь, то я здесь как-никак человек не последний. Может быть, надумаете что, так знайте: к Закирьяну запросто всегда можно прийти и попросить. Сделаю все, что смогу.

— Спасибо, — сказал Иршат. — Но нам как будто ничего не нужно.

Бакенщик вспотел от чая.

— Вы шапку бы сняли, — посоветовал Иршат, — а то жарко.

Но Закирьян только улыбнулся:

— Ничего, я человек привычный. В полной форме и днем, и ночью.

— А почему вы ночью не спите? — спросил Юлай.

— О! Работа такая. Мало ли что — браконьеры или другие незваные гости могут по участку бродить. Вот ведь вы даже меня самого в чем-то заподозрили.

— А давно вы тут работаете? — спросил Иршат, чтобы замять неловкость.

— Я? Я всю сознательную жизнь на воде. С пятнадцати лет. Сперва на катере кочегаром был. Вернее, сперва помощником кочегара. Потом перешел на большой пароход. По Каме плавал, по Волге, оттуда на Каспий попал. До лоцмана дослужился. Гражданская началась — стал красноармейцем. Воевал. В ногу ранило. Контузило. Очухался, на Каспий вернулся, теперь уж старшим лоцманом поставили. Не так-то просто с покалеченной ногой работать было. Да ничего, справился. Деньжонок поднакопил, приехал сюда, здесь приземлился. Дом построил, пенсию получаю. Все бы хорошо, да опять война — ну, в сорок первом-то. Сразу в военкомат, а там не берут — инвалид ведь. Тогда я телеграмму народному комиссару (теперь министром называется). Жалобу. Ну, меня бакенщиком и назначили. Раз, мол, солдат — служи, но только в тылу, поскольку нога. Вот и трублю с тех пор. Вроде бы не обижаются на мою работу. За всю войну ни одного происшествия не было. Ну, а сейчас, как говорится, сам бог велел, чтобы все было в порядке.

Иршат потупился. А Юлай нисколько не смутился. Он прямо смотрел на бакенщика, словно не он, Юлай, а кто-то другой кричал на этого заслуженного пожилого человека.

— А где вы живете? — спросил Юлай.