— Нет, украинец. Конечно, по происхождению.

— И... и вы знаете, кто он?

— С сегодняшнего утра знаю. Нам сильно повезло с приездом Коломийцева. Его разъяснения и документ, который он передал мне, дали возможность установить личность самозванца — того, кто прикрывается его именем.

У меня на языке так и вертелся вопрос, кто же этот таинственный двойник, но я сдержался, полагая, что любопытство в таком деле неуместно.

— Он допустил оплошность, — продолжал майор,— пустяковую, невольную: только два лишних слова сестре, не более, и вот эта маленькая болтливость разоблачила его.

— У него есть сестра?

— Да, есть. И вы ее прекрасно знаете.

— Я знаю? Кто... кто же это?

— Анна Семеновна Шидловская.

— Анечка?

— Она самая.

— Не может быть!

Майор поднял на меня строгий взгляд и сказал после некоторого молчания:

— Я слов на ветер не бросаю.

Я был так поражен этим неожиданным сообщением, что не мог выговорить ни слова. Вид у меня, надо полагать, был настолько оторопелый, что майор счел нужным повторить:

— Фальшивый Коломийцев, которого вы встретили в гостинице, на самом деле Григорий Шидловский, брат вашей знакомой. Это вполне достоверно. Месяца три тому назад он проник на нашу территорию через турецкую границу со специальным заданием. Некоторое время жил в Киеве под фамилией Григорьева. Потом очутился здесь, уже с документами корреспондента Коломийцева... Я вижу, вы удивлены. Тоже скажете — не может быть?

— Нет... Но я никак не мог подумать, чтобы Анечка, с которой я чуть не каждый день встречаюсь, и вдруг имела бы связь с врагами, работала бы на них.

— Это не обязательно так. Сознательно она, наверное, не работала. Вернее всего, она и не подозревала об истинной профессии брата. Зачем ему откровенничать с сестрой? Вовсе не надо. Он сумел ее использовать и без этого...

— Но откуда же вы все это узнали? — спросил я и сам испугался своей нескромности.

Майор улыбнулся:

— Эту девушку видели как-то раз на лодке в обществе мужчины, по внешности похожего на лжекорреспондента Коломийцева, и потом еще дважды ночью. Но главное основание — ее письмо к брату, переданное мне сегодня настоящим Коломийцевым. Он получил его по ошибке.

— Как же так?

— Анна послала письмо брату без его ведома, может быть, даже вопреки его желанию, в редакцию киевской газеты на имя Коломийцева, а в скобках пометила для верности: «Шидловскому». Там знали адрес настоящего корреспондента и передали ему. Письмо короткое. Сестра выражает надежду, что оно дойдет до брата, извиняется за самовольство и просит денег. Подписано буквой «А». Обратного адреса нет. Представьте себе, как изумился наш гость, получив письмо от несуществующей сестры! По почтовому штемпелю он узнал, что оно прислано из нашего города, и догадался захватить его с собой. Ну, я сличил почерки и убедился, что его писала Анна Шидловская. Письмо разоблачило самозванца и вместе с тем доказало, что сестра не посвящена в его планы.

— Теперь понятно, почему из-за границы прислали сюда именно его: он здесь родился.

— И поэтому и по другой, тоже очень важной причине. Помните, вы говорили мне, продолжал майор, — что видели у него золотистую расческу в форме рыбки? Потом такую же вы нашли в башне?

— Помню, конечно.

— Так вот, познакомьтесь теперь с той бумажкой, в которую она была завернута. Вы ею пренебрегли, а мы отыскали ее в амбразуре и бережно сохранили.

Майор достал папку. В ней лежал смятый листок ученической тетрадки, наполовину исписанный арифметическими упражнениями. Он, наверное, долго пролежал в башне: бумага пожелтела и написанные чернилами цифры несколько расплылись и выцвели. Вот что там было:

(буквы были подписаны карандашом рукой Рожкова).

— Ну, Сережа, поняли теперь? Ясно вам, какую роль играла эта расческа? —спросил майор, глядя на мое изумленное лицо.

— Она была опознавательным знаком юных разведчиков?

— Совершенно верно. Их, так сказать, вещественным паролем, по которому они узнавали друг друга. Шидловский воспользовался ею, чтобы подчинить своему влиянию Петю, да и Ивана Ивановича, может быть, завлек к обрыву.

— Откуда же он достал расческу? Купил в Харькове?

Вместо ответа Рожков открыл стоящую на столе коробочку и вынул из нее маленькую желтую расческу в форме рыбки. Это было дешевое изделие из тех, какие часто дарят детям. Ни величиной, ни формой, грубой и малохудожественной, ни однообразной желтой окраской она не походила на прекрасную расческу патриотов. Спутать эти изделия было невозможно.

— Я получил этот образец из Харькова, — продолжал майор. — Его нашли на складе горторга. Настоящие расчески юных разведчиков нигде не продавались. Их изготовлял Василий Гаврилов, тот самый, что носил кличку «Дядька». Он работал на фабрике ширпотреба, одно время существовавшей в нашем городе во время оккупации. Расчесок было ровно столько, сколько членов ЮРП. Ну, и что из этого следует? Экий вы недогадливый сегодня, Сережа!

— Григорий Шидловский сам был членом юных разведчиков?

— Верно! И выдал их фашистам.

— Уж не он ли носил кличку «Бедуин»?

— Я так и думаю.

— Вот оно что!.. Тогда понятно, почему погиб старик Сердобин: Шидловский боялся разоблачения.

Майор кивнул головой.

— Ему в последнее время стало лучше, — сказал он,— и к нему возвращалась память.

— Как это страшно! — ужаснулся я. — Какое безжалостное хладнокровие!

— Да, от этих людей не жди великодушия. Война, тайная война... Разве только вместо пушек стреляют пистолеты.

Майор встал, показывая, что беседа окончилась.

— Вы бы сходили к Артемию Ивановичу, — сказал он на прощанье. — Он болен и будет рад вас видеть. Да передайте ему, что я скоро зайду и принесу одну забавную штучку.

Хождение по лесам и болотам не обошлось Краевскому даром. Он натер протезом искалеченную ногу и по предписанию врачей был уложен в постель. Я застал его на кушетке, в облаках дыма, с журналом в руках. Он обрадовался моему приходу, просил хозяйничать и организовать завтрак.

Я с утра ничего не ел и с удовольствием согласился.

Артемий Иванович расспросил меня о подземном заводе. Я рассказал ему обо всем подробно, как днем раньше рассказывал майору. Он мало интересовался романтической стороной приключений и расспрашивал больше про технику, про машины, про число рабочих и так далее. Особенно он интересовался вопросом, возможно ли, по моему мнению, присутствие в подземелье живых людей, или же там остались одни автоматы. Я ничего не мог ответить ему, потому что и сам не знал ничего. Потом я рассказал ему о событиях сегодняшнего утра. О настоящем корреспонденте киевской газеты, о разоблачающем письме Анечки и об открытии инкогнито лжекорреспондента. Краевский об этом уже знал. Он интересовался только некоторыми деталями наружности Коломийцева.

— Жаль, что я его не видел. Он уже уехал? — спросил он под конец.

— Уехал. На пристань Белые камни. На открытие нового элеватора.

— Да, знаю. Там сегодня торжество. Только что же он так поздно?

— Председатель горисполкома запоздал с приглашением.

— Его пригласил председатель?

— Да, и оплатил командировку.

Краевский замолчал и закурил новую трубку. Читателям понятно, какие муки любопытства испытывал я во время этого разговора, как хотелось мне узнать, что делалось в мое отсутствие, нашли ли тетрадку Пасько, успешно ли идут розыски шпионов. Наконец я не удержался и спросил:

— Артемий Иванович, а вы что делали в мое отсутствие?

Краевский рассмеялся:

— Наконец-то вы решились спросить! А я уж думал, что вам неинтересно.

И без дальнейшего предисловия он рассказал мне историю поисков радиомаяка, — словом, все, что уже известно читателю из предыдущего. Он добавил также, что радиомаяк был разобран в тот же день и что в нем нашли зашифрованное донесение, которое тотчас же послали в Киев для расшифровки.