К тому же мнению очевидно приходит и брат Капитана, потому что он все чаще говорит о том, что перезимовать лучше всего будет прямо в пасти у льва. Больше всего ему хотелось бы самому упаковать чемоданы, вернуться с фальшивыми документами в Великую Германию и залечь на дно где-нибудь в Вене, а лучше всего — в Берлине… Может быть, вместо так и не давшейся математической загадки ему удалось в конце концов вывести уравнение выживания в рамках анархо-конспирологической государственной системы? Скажем, исходя из девиза «Тяжело устранить и обезвредить заговор цареубиц, если в ролях последних подвизаются любимые сыновья самого царя!»

Брат Капитана однако же не позволяет, чтобы пропадали втуне и другие возможности, — подобно тому, как сразу же после аншлюса, пусть и питая надежду на то, чтобы доказать собственное полуарийское происхождение в качестве побочного сына эрцгерцога и косвенного потомка самого эрцгерцога Евгения, он одновременно занимался отъездом к дядюшке Лазарю Флешу, переменой материнской фамилии посредством брака, ее отправкой в Англию и собственным отбытием в Югославию. И здесь, в Аграме, он ходит из консульства в консульство, пытаясь оказаться внесенным в список добровольцев, готовых вести вооруженную борьбу с рейхсфюрером. Однако в консульствах всех каким-то чудом остающихся нейтральными стран чиновники огорченно пожимают плечами; да и чиновники тех стран, которые уже объявили Гитлеру войну, посматривают на него с недоумением и поясняют:

— Мы не можем снабдить вас соответствующей информацией. У нас еще нет на этот счет никаких указаний. Возможно, вам имеет смысл заглянуть к нам через пару недель!

Через пару недель он и впрямь появляется снова, однако теперь на его боевом знамени значится другой девиз:

«А вы эмигрантов вообще-то принимаете?»

Завершив каждый из этих походов в консульства, он возвращается в дом на площади Пейячевича и сообщает Капитанше, что эмигрантская квота на МАДАГАСКАР еще не исчерпана, в САН-ДОМИНГО еще выдают въездные визы и можно попасть на корабль, отходящий в ШАНХАЙ, если корабль этот будет иметь приписку в порту какой-нибудь нейтральной страны, например, Португалии. Выслушав его рассказ, Капитанша неизменно достает из тумбочки миниатюрную книжицу потерто-желтого цвета и раскрывает ее. Во «Всемирном географическом атласе, снабженном 28 картами, 9 схемами и пояснительным текстом, увенчанном премией на всемирной книжной выставке в Лейпциге в 1914 году» она отыскивает истинное местонахождение Мадагаскара. Общее представление на этот счет у нее имеется, однако надо же посмотреть, как называется столица (а название ее в этом миниатюрном атласе можно разобрать только с лупой), как из Аграма быстрее всего попасть в Сан-Доминго и какие уже вступившие в войну страны надо объехать стороной, чтобы, не потерпев ущерба, очутиться в нейтральном португальском порту, откуда выходит корабль на Шанхай… Строго говоря, эти приготовления Капитанши и брата Капитана не следует принимать всерьез, потому что как раз, пока они путешествуют по атласу, нам с матерью снимают комнату в горном отеле на Слеме, чтобы вновь подвергнуть мое младенческое «я» живительному воздействию свежего воздуха. В глубине души однако же обоим хочется (так, по меньшей мере, кажется мне) подменить собственное вынужденное путешествие свободным полетом Земли в пространстве: как-никак, она летит быстрее любого пушечного снаряда: 29,7 километров в секунду, сказано в югославском учебнике географии под схематическим изображением летящего сквозь тучи глобуса, а этот учебник брат Капитана, желая отвлечься от математических сеансов, порой берет в руки. И в это путешествие, не требующее ни паспортов, ни виз, тебя берут всегда, это перемещение в пространстве никак не связано с твоим биологическим возрастом, на этой экскурсии под лозунгом «Сила через радость» насекомое, именуемое человеком, находится беспрерывно — от выхода из материнской матки до подвязыванья челюсти на смертном одре, однако и вести столь вегетативное существование лучше на территории былых провинций «тоброй» императрицы Марии-Терезии и недалеко от мест решающих битв принца Евгения, а вовсе не под Тропиком Рака и Тропиком Козерога. Поэтому Капитанша захлопывает отмеченный премией атлас и размышляет над тем, не взять ли с собой в горный отель теплые вещи вопреки тому, что приближается лето. Хотя отель расположен не за тридевять земель и оттуда до площади Елачича и обратно можно съездить на автобусе за 50 динаров, глупо было бы сразу возвращаться за теплыми вещами, а высшая точка горы находится на высоте свыше тысячи метров над уровнем моря.

После того, как английская армия бежала на родной остров с полей Дюнкерка, а ефрейтор Адольф, к сожалению, не в достаточной мере отравленный люизитом в дни Первой мировой войны, приказал своим генералам провести парад победы под Триумфальной аркой и на Елисейских полях, в почтовый ящик квартиры Райсов сумело добраться еще одно письмо Капитана. В этом письме он, к счастью, соглашается с мнением брата: перезимовать лучше всего в пасти у льва, а это означает и возможную попытку обзавестись югославским гражданством. Капитанше следует изменить фамилию, обзавестись новыми, — не исключено, и фальшивыми, лишь бы они выглядели убедительно, — документами, провести развод, записать мое младенческое «я» стопроцентным арийцем, — любые меры сгодятся на то, чтобы облегчить нам судьбу, потому что до окончания войны нам скорее всего не суждено увидеться, — вот что написал Капитан. Счастье еще, что каким-то чудом существуют стопроцентно нейтральные страны — Швейцария и Швеция (а на территории последней в надежде получить работу по-прежнему суетится арийский ангел-хранитель Францль, готовый наняться хоть на шахты в Кируне), — пропускающие письма со столь партизанскими настроениями — и не куда-нибудь, а на территорию участвующих в войне стран. Так не призвать ли вновь тень любвеобильного эрцгерцога Евгения в попытке сотворить из меня стопроцентного арийца, хотя, как известно, из моего дяди ему не удалось изготовить хотя бы арийца наполовину? Мне не хотелось бы подтрунивать над письменными источниками, свидетельствующими о целеустремленных (в буквальном смысле слова) успехах этого красивого, как картинка, хотя, конечно, скорее годящегося мне не в отцы, а в деды Габсбурга, о его успехах у дам, — и все же я предпочел бы какую-нибудь принципиально иную прививку к нашему фамильному древу. По крайней мере, Капитанша, действуя по совету Регельсбергера, прямо из Аграма затребовала при помощи прекрасного Лулу в Вене у Капитана Израиля Своей Судьбы развод, подготовив таким образом юридически «отмытое» возвращение в тысячелетний рейх фюрера, предварительно уложив теплые вещи в чемодан, чтобы не замерзнуть в горном отеле на Слеме.

Однако надлежащий ли это момент — начать хвастаться своими летне-спортивными подвигами в горном отеле и его окрестностях? Какое место на шкале ценностей должен, например, занять ужин в горном отеле с запеченным окороком, лапшой, зеленым салатом и простоквашей (здоровое меню, конечно, и усиленно снующие вокруг неистовые потоки чистого воздуха) в тот же самый вечер, когда французский флот был сожжен дотла в Оране? Многое ли означают для меня по сравнению с оставленными в Аграме друзьями из шайки Черного Волка обуржуазившиеся дети, с которыми я повстречался в горном отеле? Или мне следует восхититься развившейся у них уже в столь нежном возрасте способностью к сентиментальным выплескам чувств, как, допустим, у одной моей ровесницы, которая, распахнув руки в безответном объятии, стоит в сумерках на террасе у входа в гостиничный ресторан, смотрит вниз на молочно-белые городские огни и взывает:

— Посмотри вниз, посмотри вниз, там находится мой любимый, мой любимый Загреб!

Капитанше приятно, что колокольчики, крапива и еловые ветви, через которые приходится переступать на лесных тропах, напоминают ей о Грундльзее в штирийских Альпах, где ей по праву и надлежит быть сейчас, как, впрочем, и в любое другое лето. Из окна в номере, который, в отличие от вполне респектабельных ресторана и холла, обладает спартанской простотой туристической палатки, она перед сном следит за созвездием Большой Медведицы и думает, — подобно многим другим в эти беспокойные времена, когда страх перед будущим теснится в груди, как астматическое удушье, — что неплохо бы заручиться помощью каких-нибудь космических лучей, таинственной, невидимой, чудодейственной, как белая магия; что там, на небе, посреди созвездий, пусть и не обязательно витают сонмы ангелов-хранителей, но наверняка наличествует некое принципиальное Благо, и этому Благу не должна быть совершенно безразлична ее нынешняя судьба, и Большая Медведица, не исключено, как и в былые времена, сумеет сыграть свою умиротворяющую роль: в начале ежегодных летних каникул на Грундльзее Большая Медведица стоит в небе слева от Лавинного камня, проходит на протяжении лета над половиной озера, скрывается в августе за серыми громадами Бакенштайна, а в сентябре, знаменуя конец лета и летних каникул, восстает, заливая зеленый купол горы влажным сиянием, над Грасбергом. Большая Медведица стоит там над точно такими же цветами и почти точно такими же елями, как здесь, на Слеме, и окажись человек Голиафом, он мог бы, перешагивая с одной горной вершины на другую, отправиться на север, к себе домой, и добавить в букет к собранным здесь цветам несколько альпийских фиалок с Грундльзее. И никакой разницы даже не почувствовать.