Мы выстраиваемся полукругом на трилистник, готовые начать передавать платочек. Внимательно слежу за белым кусочком ткани, медленно продвигающимся ко мне из рук в руки. Но доходя до Веры, он падает, и мы разыгрываем наш спектакль «Ай-яй-яй какое недоразумение». Я тянусь к невидимому карману, но не могу его нащупать под толщей юбок. Всё-таки нужно было отрепетировать этот момент вместо того, чтобы ныть о волнении. Во время резкого разворота, я всё же успеваю ухватиться за его середину и, сжимая его в почти кулаке, поднимаю руку. Полагаю, мой скомканный запасной платок лучше, чем ничего. А ведь Анна Вячеславовна не знала, что мы решили придумать план Б. Наверняка, после падения основного платка на трилистнике она места себе не находила. Что же тогда происходит с ней сейчас, когда всё более-менее разрешилось?

Не позволяю себе много думать о чём-то постороннем. Впереди парные моменты. Когда очередь доходит до нас с Верочкой, мы на дробях, высоко поднимая колени, выбегаем в центр. В конце я пытаюсь визгнуть, но выходит какой-то хрип. Думаю, что до жюри он вряд ли дошёл, но кто-то из другого коллектива за кулисами негромко хохотнул. Кулаком бы их по наглым ухмылкам!

С каждым выходом на сцену страх всё меньше. Перед третьим танцем у нас совсем нет времени на разговоры, а уж тем более на переживания. Не знаю, как мы справились с «Озорными дробушками», и пока не хочу об этом думать.

Мы в спешке меняем банты на головах, переодеваем костюмы и вновь нацепляем белые колготки, стараясь их не порвать.

Два номера на смену образов — ужасно! Особенно, когда некому помочь. Приходится отрываться от своего внешнего вида, чтобы застегнуть соседке пуговицу на платье или отвлекать кого-то для собственного красивого банта. Хотя бант я и умею делать сама, но всё же со стороны лучше видно, как сделать так, чтобы он не был косым. Ладно бы концерт, но это всё-таки конкурс!

Анна Вячеславовна прибегает на помощь, мечется среди девочек, попутно подкрашивая румяна. Она старается не давить на нас, но я-то знаю, что следующий номер опять же плясовой, а мы выйдем туда ещё не отдохнувшими от предыдущего. Представляю, какой разнос ей хочется устроить организаторам за то, что они так нас подставили.

Хореограф, всё-таки отвлёкшись на секунду, спрашивает:

— Вера, что произошло на сцене? Почему ты плакала?

— Переволновалась.

Петрова издаёт быстрый нервный смешок и обращается к Жанне, чтобы та завязала ей бант.

— А что было так заметно?

Анна Вячеславовна прикладывает руку к груди:

— Не представляешь, как я вся испереживалась! Смотрю, вроде улыбаешься, а щёки блестят!

— Ты плакала? — удивляется Алина.

— Я и не видела! — сказал кто-то из девочек.

— Я тоже! — подхватила другая.

Из всего мельком услышанного я понимаю, что по сути никто особо и не заметил Верочкиных слёз. Я-то была свободна, стоя за кулисами, а во время танца нам всем некогда рассматривать лица друг друга. Но раз Анна Вячеславовна увидела это, сидя в задней половине зала, то сомневаюсь, что жюри не обратили внимания на ново вышедшую плачущую девочку.

Отвлекаюсь от продолжения разговора на перевязку вечно спадающего подъюбника. Пожалуй, я слишком худа, ведь приходится завязывать подъюбник на два оборота. Я уже полностью готова к танцу, когда до нашего выхода остаётся не больше минуты. Мы справились быстрее, чем это бы сделал солдат или пожарный. Да ещё и поговорить успели! Вот что значит годы тренировок.

Девочки смачивают горло водой и двигают на сцену. Я знаю, что если сейчас глотну Мулюшкиной воды, мне станет дурно. Меня всегда тошнит после питья, когда я танцую. Поэтому я воздерживаюсь и, прокашлявшись и держась за болевшее горло, следую к своему месту за кулисами сцены. Прошла лишь треть всех наших выходов, а я уже устала от внутреннего напряжения и переживаний из-за всяких мелочей!

Как же страшно вновь выходить первой! Вся ответственность за этот номер, а именно за первое впечатление о нём лежит на мне. Шаг не так, как нужно, недостаточно искренняя улыбка, да мало ли что может послужить провальному танцу! Возможно, я слишком серьёзно ко всему отношусь, но вспомните себя в особо важные моменты. Разве вы не придирались к мелочам?

Кира стоит позади меня и волнуется не меньше. Остальных девочек я почти не вижу из-за кулисы, за которой они пока стоят из-за нехватки места. Конец номера перед нами тянется чуть ли не вечность. И так всегда бывает! То слишком много болтовни ведущих, то слишком много награждений! Редко бывает так, чтобы, только встав на свои места, приходилось пускаться в пляс.

Я даже успеваю отдохнуть от предыдущего номера. По крайней мере, отдышка стихает на «нет».

— Детский образцовый театр танца «Калейдоскоп» город Орск — «Уральская крутуха».

Мы присаживаемся и стучим по сцене:

— Пусть эти подмостки работают на нас.

Я успеваю встать как раз вовремя, чтобы взять юбку и натянуть улыбку прежде, чем начинает играть наша музыка.

В этом танце всё даётся легче. В какие-то моменты я даже умудряюсь рассматривать взгляды жюри. На наши, а точнее на визги Марго и Киры каждый из коллегии реагирует по-своему. Единственный мужчина лет тридцати широко улыбается, а, к примеру, черноволосая кудрявая пышечка, сидящая слева от него, совершенно не меняется в лице. Есть и такая женщина, глаз которой я вообще не замечаю. Всегда, когда я поворачиваю на неё голову, она что-то строчит на своих листочках, либо вообще просто стучит ручкой по столу в такт музыке, опустив при этом взгляд на свои записи. Как так вообще можно оценивать?

Выстраиваясь на дроби, я замечаю едкие ухмылочки другого коллектива за кулисами. Во время следующей комбинации они топают, сбивая нашу чистую дробь. И я вижу, что четвёртая женщина в жюри, не сводящая с нас глаз, не может понять, в чём дело. Она-то видит, что мы дробим хорошо! К сожалению, конкуренция случается! Но «Калейдоскоп» никогда никому не вставляет палки в колёса. Мы за честную борьбу!

Я по-прежнему не могу взвизгнуть и чувствую себя неполноценно, хотя это мало влияет на наше выступление, ведь девочки всё-таки визжат!

Танец успешно завершается, и мы бежим в раздевалку готовить пятёрку из нас к «Чаёвницам». Слава богу, у меня есть немного времени передохнуть. Вначале я помогаю девочкам переодеться, а потом снимаю свой костюм, натягивая джинсы и футболку.

Я сильно проголодалась со всеми этими переживаниями и танцами, поэтому достаю принесённые со столовой пирожки и ем парочку. Надеюсь, нас сводят на обед, пока будет сбор руководительского состава после первого конкурса, ведь я хотела смочить горло, но, как оказалось, Даша допила свою воду, а у других просить как-то не хочется.

Давлюсь пирожками всухомятку, пока девочки, до конца приготовившись, не садятся на стуле. Мы одни в этой комнатушке. Малыши ушли ещё после своего блока, поэтому мы занимаем всё пространство, свободно рассаживаясь на не завешанные костюмами стулья.

У нас тоже бывало, что мы ездили куда-то с нашими малышами. Например, в Самару, где в лагере в сосновом бору мы отлично провели время и даже, насколько мне не изменяет память, заняли какое-то место!

Чтобы посмотреть, как станцуют наши «Чаёвницы», я вместе с Жанной и Мулюшкой перехожу в зрительный зал. Мы подсаживаемся к тёте Наде, всё снимающей весь концерт на видеокамеру. Анна Вячеславовна сидит тут же, не сводя глаз с танцоров на сцене. Она всегда просматривает весь концерт, либо сажает кого-то с камерой, чтобы просмотреть его полностью дома. Всегда можно запечатлеть что-то поистине красивое или познавательное. Ведь сколько бы мы не жили на свете, а что-то новое открывается каждый день.

Устало кладу подбородок на колючую спинку переднего сидения. «Чаёвницы» самый весёлый танец из тех, что мне удалось застать из народных за всю историю «Калейдоскопа». Его танцевали ещё те старшие девочки, что играли с нами в мюзикле «Муха-Цокотуха», когда нам было по 6—7 лет. Кто знает, может быть, он ещё старше?