И как бы в подтверждение этого по Южному Вьетнаму прокатились антиправительственные выступления буддистов, протестующих против того, что в их буддистской стране всю власть, все ключевые позиции заняли католики, получившие образование во Франции. Президент-католик ответил на это винтовочными залпами отрядов сил безопасности. «Религиозная война» встревожила Вашингтон. Он дал указание своему представителю «в самых сильных выражениях потребовать от президента Зьема принятия необходимых мер и предупредить, что США не смогут поддерживать его правительство, если кровавые репрессивные акции будут продолжаться». Зьем вынужден был пойти на перемирие с буддистами, пообещав им выполнение их пожеланий, предоставить им равные права с католиками, наказать виновников расстрела демонстрантов, выплатить компенсацию семьям погибших. Но это был только маневр. «Неофициальная первая леди», как называли жену брата президента мадам Ню, давно уже раздражавшая многих своим вмешательством в государственные дела, назвав буддистов «марионетками коммунистов», вызвала новый взрыв недовольства. Одно за другим произошло самосожжение буддистских монахов прямо в центре Сайгона. Страшная картина, будто дошедшая до современного мира из времен средневековья, обошла все газеты мира. На замечание американского посла, что эти акции могут существенно подорвать престиж президента Зьема, мадам Ню с саркастической улыбкой на красивом лице ответила: «Подумаешь, зажарили какого-то бонзу». На ее беду, эти слова стали известны не только послу, и они подлили масла в костер недовольства кланом Нго Динь Зьема.

Первый в истории Америки президент-католик Джон Кеннеди был расстроен.

— Как могло случиться такое в наши дни? — спрашивал он своего помощника Майкла Форрестола. — Что это, фанатизм веры или слепота ненависти? Кто же в конце концов эти люди из окружения Зьема? Почему мы не знали о них раньше?

— Многие их знали, сэр, но нам не из кого было выбирать, — ответил помощник.

— И каково ваше мнение, Майкл, насчет дальнейшего развития событий?

— Есть мнение Центрального разведывательного управления, господин президент. Оно склоняется к военному перевороту. Нынешний президент не просто неудобен, он опасен для нас. Сегодня утром пришла телеграмма из Сайгона, проливающая свет на будущее. Вот она, — советник президента вынул из папки шифрограмму.

Кеннеди прошел к столу, но не опустился в кресло, а, опершись одной рукой на его спинку, стал читать: «Обстановка становится крайне взрывоопасной. Правительство не пользуется доверием в обществе. Опираясь на него, мы не можем быть уверены в возможности удержать свои позиции. Наилучший выход состоит в том, чтобы устранить его силой, поскольку добровольно клан Нго Динь Зьема власти не уступит никому. Новое правительство на первых порах, возможно, окажется менее эффективным в своих действиях против Вьетконга, но при активной поддержке США оно могло бы обеспечить достаточно эффективное руководство во внутренних делах и в ведении войны, масштабы которой будут постоянно расширяться».

— Посол Нолтинг, сэр, — сказал помощник, — сообщает, что он принимает все доступные меры, чтобы убедить президента Зьема покончить с религиозными распрями, удалить из правительства брата, принять решения, успокаивающие общество.

Кеннеди прошелся по кабинету. Остановился у широкого окна. На его лице отразилась напряженная работа мысли. Автоматическим движением он поправил гибкий стальной корсет, который он носил постоянно из-за поврежденного на войне позвоночника. Потом, то ли беседуя с советником, то ли рассуждая сам с собой, он задумчиво произнес:

— Посол Нолтинг уже вылетел из Сайгона. Завтра там будет новый наш представитель — Генри Кэбот Лодж. Но я думаю, Майкл, над последней фразой телеграммы о перспективах расширения войны. Не втянет ли она нас в свой глубокий водоворот?

Ночью 22 августа 1963 года новый посол прибыл в Сайгон. Он летел на старом, довольно потрепанном винтовом самолете «локхид». Полет утомил его, но он постарался выглядеть перед фото- и кинокамерами бодрым и улыбающимся.

Прибытие Лоджа было встречено в Сайгоне с восторгом. Об этом восторге постаралась сообщить мадам Ню корреспондентам, устроив свою пресс-конференцию. «Моя семья, — сказала она, не придавая значения тому, что посол назначен не в ее семью, — рада назначению старого друга Лоджа. Это единственный человек, который понимает наши проблемы и поможет их решить».

Уже на следующий день, пригласив к себе сотрудника ЦРУ подполковника Люсьена Конейна, командующий южновьетнамскими вооруженными силами генерал Чан Ван Дон просил передать новому послу совершенно определенно: если Вашингтон поддержит армию, то она готова приступить к действию и устранить из правительства супругов Ню, а если надо, то и самого президента. Лодж, однако, очень осторожно подошел к этой информации. Он еще не был осведомлен полностью о том, как далеко продвинулся заговор, каковы его масштабы, силы, участники. Поэтому его сообщение в Вашингтон было составлено мягко, предположительно. «Еще рано судить, — писал Лодж, — насколько глубоки настроения в пользу свержения режима». Помощник государственного секретаря по Дальнему Востоку, выпускник Военной академии, сражавшийся во время второй мировой войны в Бирме, Роджер Хилсмен, прочитав телеграмму посла, небрежно отодвинул ее в сторону. У него сложилось свое мнение: если режим Зьема, в котором главную роль играют супруги Ню, останется у власти, это приведет к унижению и катастрофе не только Вьетнам, но вместе с ним и Соединенные Штаты.

Роджер Хилсмен подготовил проект телеграммы Лоджу, согласовал ее с помощником государственного секретаря по политическим делам, старейшим дипломатом США Авереллом Гарриманом. В телеграмме говорилось, что США не могут более терпеть власть Ню. Или Зьем устранит их, или уйдет сам. «Нам придется смириться с невозможностью сохранить самого президента». Хилсмен переслал проект телеграммы помощнику Кеннеди Майклу Форрестолу и сообщил, что «с ней полностью согласен старик Гарриман, твой покровитель и учитель».

Была суббота. Президент Кеннеди отдыхал на своей вилле, но Форрестол позвонил ему и прочитал текст телеграммы, просил дать разрешение на отправку.

— Что за спешка, Майкл? — удивился президент. — Неужели нельзя подождать до понедельника?

— Гарриман и Хилсмен, сэр, очень хотели бы отправить это сейчас.

Президент задумался и после длительной паузы, явно с неохотой, сказал:

— Ладно, согласен. Только попробуйте получить согласие министра обороны и директора ЦРУ.

Ни того, ни другого Форрестолу найти не удалось: Макнамара отдыхал где-то в горах Вайоминга, а Маккоун был у себя дома в Калифорнии. Форрестол начал связываться с их помощниками или заместителями, знакомить с телеграммой и всем говорить, что с текстом согласны Гарриман, Хилсмен и сам президент Кеннеди. Государственный секретарь Раск был очень осторожен. Он думал и боялся, что преемник Зьема может оказаться еще менее подходящим. Однако он дал понять Форрестолу, что «если президент сознает все последствия, то он, Раск, дает телеграмме зеленый свет».

После этого Форрестол снова позвонил Кеннеди и сказал, что телеграмма согласована со всеми заинтересованными лицами и ведомствами.

— Посылайте, — бросил президент и положил трубку телефона.

Когда об этом в понедельник узнают более важные советники президента, они придут в ярость от поспешных действий Форрестола. Их особенно возмущало, что ни Макнамара, ни Маккоун о телеграмме не слышали, что они тоже выразили недовольство, но отменять действие телеграммы считали невозможным. Председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Тэйлор как бы выразил мнение недовольных:

— Я считал и считаю, что предпринят слишком поспешный шаг. Эта телеграмма долго будет служить нам обвинением в авантюризме. Но я не требовал отменить ее. Нельзя за сутки дважды произвести резкий поворот в американской политике и потом надеяться, что кто-нибудь будет ей верить после этого.