Беседа во дворце была очень острой. Прямолинейному, без каких бы то ни было дипломатических качеств адмиралу Фэлту, посвященному в тайну заговора, она была неинтересной, поскольку он видел ее ненужность. Но Лодж плел густую паутину. Он передал Нго Динь Зьему добрые пожелания президента Кеннеди и намекнул, что президент Зьем будет дорогим гостем Америки, когда совершит планируемый на начало года визит в Соединенные Штаты. Непринужденность беседы, хорошее вино, льстивые речи Лоджа несколько сняли напряжение у Зьема. Он позволил себе быть более откровенным и вызывал своих собеседников на доверительный разговор.

— Господин посол, — сказал он, — я чувствую, что в Сайгоне готовится какая-то подозрительная акция. Но я не знаю, кто ее планирует. Обычно мои ребята работают лучше, но на этот раз заговорщики оказались хитрее. Думаю, что эта акция будет направлена против меня. Не можете ли вы что-нибудь сказать по этому поводу, господин Лодж?

— Думаю, что вы преувеличиваете, господин президент, — с нотками хорошо разыгранного удивления ответил посол. — Могу сказать, что посольству Соединенных Штатов ничего не известно о каких-либо враждебных намерениях в отношении вас.

— Помимо посольства есть и другие службы, господин Лодж, — упавшим голосом сказал Зьем, — они могут знать об этом больше.

— Я не верю, господин президент, что может найтись хоть один южновьетнамский генерал, у которого хватило бы пороха решиться выступить против вас. Со своей стороны могу заверить вас, что, если кто-либо из американцев поведет себя неподобающим образом, он будет немедленно выслан из страны. Завтра мы встретимся на приеме, господин президент, и я надеюсь, от ваших опасений не останется и следа.

— Боюсь, что завтра уже будет поздно, — как-то обреченно произнес Зьем. — Но я прошу вас, господин Лодж, передайте, пожалуйста, президенту Кеннеди, что я его хороший и искренний союзник и предпочел бы быть откровенным и решить все вопросы сейчас, чем говорить о них после того, как мы все потеряем. — Это был явный намек на то, что Нго Динь Зьем догадывается о предстоящем перевороте.

Посол и адмирал стали прощаться. Они уверяли Зьема в верности Соединенных Штатов дружбе с таким выдающимся государственным деятелем, говорили об увеличении помощи его правительству и рисовали радужную картину будущих отношений, когда все недоразумения рассеются и тревоги забудутся. Они покидали дворец, зная, что никогда уже не встретятся с президентом. До переворота оставалось меньше суток. Когда они выходили от президента, сотрудник ЦРУ подполковник Люсьен Конейн получил условный сигнал от генерала Чан Ван Дона, по которому он должен прибыть на командный пункт, откуда шло управление частями, участвующими в заговоре. Из фонда ЦРУ он взял сорок две тысячи долларов, которые предназначались на питание восставших войск и выплату пособий семьям тех, кто будет убит в ходе переворота. Вместе с деньгами Конейн положил в чемодан оружие и специальную рацию, настроенную на волну дежурного ЦРУ, чтобы сообщать о ходе операции.

В половине второго пополудни 1 ноября 1963 года начались атаки на важнейшие правительственные пункты — штаб полицейских сил, почтамт, радиостанцию «Радио Сайгона». Но самые ожесточенные бои развернулись у казарм, где разместилась бригада президентской гвардии, в какой-нибудь тысяче метров от дворца «Зялонг». В 16 часов 30 минут, после разговора с командующим вооруженными силами, заявившего, что армия взяла на себя ответственность за выполнение чаяний народа, Зьем позвонил послу Лоджу. Тот лихорадочно быстро поднял трубку телефона, думая, что звонит кто-то из генералов, чтобы сообщить, что переворот совершен. Услышав голос президента, посол растерялся. Он замолк, не находя нужных слов, и Зьем многое понял из этой паузы.

Но все-таки между ними состоялся разговор. Записанный тогда на магнитофонную пленку, он был теперь отпечатан на глянцевой бумаге и аккуратно подшит в папку. Полковник Смит с большим интересом и даже волнением читал эту стенограмму, переданную послом в государственный департамент, из которой, годы спустя, узнал, что происходило в те дни в Сайгоне.

— Господин посол, — сказал Зьем, — как мне стало известно, некоторые части нашей армии подняли мятеж, и я хочу знать: как к этому относятся Соединенные Штаты?

— Я не готов сказать вам что-либо по этому вопросу из-за того, что совершенно не располагаю достаточным объемом информации. Слышу стрельбу, но не знаю, что происходит в городе, — каждая фраза, видимо, давалась послу с трудом, потому что Зьем был для него трупом, а говорить с трупом не было желания.

— Не могли бы вы, ваше превосходительство, использовать все ваши технические возможности и информировать президента Кеннеди о том, что происходит в Сайгоне? — настаивал Зьем.

— Сейчас в Америке глубокая ночь, господин президент. Боюсь, что мне будет не под силу связаться с президентом. И даже если мне удастся его найти, вряд ли президент Кеннеди сможет в такое время собрать своих ближайших советников. Боюсь, что и правительство США не сможет в половине пятого утра высказать какую-то определенную точку зрения. Ведь все произошло у вас так неожиданно. Давайте подождем до утра, господин президент, — сказал посол. Он, видно, стремился быстрее закончить неприятный для него разговор.

— Но у вас-то, господин посол, должна быть какая-то идея или точка зрения на происходящее? Я не могу представить, чтобы вы ничего не знали о происходящем. Без ваших парней вряд ли кто-либо посмел бы выстрелить из винтовки, а не только вести огонь по резиденции главы государства, — Зьем прямо связывал начавшийся мятеж с американским посольством.

— Напрасно, господин президент, вы возлагаете вину за происходящее на Соединенные Штаты. Это, согласитесь, ваше внутреннее дело.

— Я пытался, господин Лодж, выполнять свой долг как глава государства. Отношения между нашими странами таковы, что не поставить вас в известность или не попросить дружеского совета было бы неправильно. Если вы отказываете мне в этом, я буду действовать так, как требуют от меня долг и здравый смысл.

— Разумеется, господин президент. Как я сказал вам только сегодня утром, я восхищен вашим мужеством и тем большим вкладом, который вы внесли в развитие страны. Никто не может отнять у вас заслуги в том, что вы сделали. Теперь меня беспокоит ваша личная безопасность. Но мы сделаем все, чтобы отвести угрозу.

— Вы говорите о личной безопасности Нго Динь Зьема или президента Республики Вьетнам, господин Лодж? Это ведь разные вещи.

— Что касается меня, то я не отделяю одного от другого.

Нго Динь Зьем положил трубку, поняв окончательно, что он предан и после этого вряд ли ему выйти живым из этих событий.

Он связался с послом через час с небольшим.

— Господин посол, — сказал он, — мне только что позвонил мой бывший военный советник, известный вам «Большой Минь», и предложил, чтобы я и мой брат ушли в отставку и немедленно сдались мятежникам, или они орудийным огнем сотрут дворец с лица земли. Как вы к этому относитесь?

— Я снова повторяю, что восхищаюсь вашим мужеством. Мы не сомневаемся в правильности ваших действий, но меня беспокоит ваша безопасность. Мне поступило сообщение, что те, кто ведет сейчас военные действия, предлагают вам и господину Ню безопасный выезд из страны, если вы уйдете в отставку. Я получил распоряжение из Вашингтона любой ценой спасти вас и вашего брата. Если вы хотите покинуть страну, мы найдем пути, как переправить вас в Америку или в Европу. Если вы решитесь на это, звоните немедленно.

— Я попытаюсь навести порядок, господин Лодж, — ответил Зьем.

Но об этом уже не могло быть и речи. Части пятой дивизии полковника Нгуен Ван Тхиеу, когда-то самого верного Зьему человека, сломив последнее сопротивление верных Зьему гвардейцев, с минуты на минуту должны были ворваться во дворец. Зьем понял, что выхода нет. Он разыскал брата, и по секретному тоннелю они вдвоем покинули дворец и через несколько минут были в Шолоне — китайском районе Сайгона. Оттуда через своих друзей из числа китайских миллионеров Зьем повел переговоры с генералами, возглавлявшими переворот.