Старшая из «младшеньких»: — Из праха вышел и в прах обратился.

Шурин: — Даже не верится, что в наши дни возможно такое. Невероятно.

Отец Амелии: — Мало ли случается на свете непонятного. Но случается же! Каких только не бывает жутких историй, преступлений.. — Сказал и пожалел: лучше бы промолчал, а вместо этого еще раз «бинье» попотчевал. Даже этих немногих слов, сказанных в сердцах, оказалось достаточно, чтобы у всех закровоточила свежая рана.

Все молчали. Опустили глаза. Даже те, кто до этого, не решаясь смотреть в лицо, смотрел на угощение, на люстру, на ящик с апельсинами, стоящий на стуле. Все замкнулись во враждебном молчании. Словно каждый, проклиная все и вся, задавал себе вопрос: «Кто на очереди: я, ты?»

Все, кроме Сальваторе. Он встал, не спросясь, по-хозяйски, пошел на кухню отрезать себе ветчины.

Амелия, обхватив живот, уставилась на отца широко раскрытыми диковатыми глазами беременной женщины:

— А мы? Мы что будем делать?

Шурин Сальваторе (сумрачно): — Надо жить.

Сальваторе (из кухни): — Если это называется жить…