Мой окровавленный кинжал звонко упал на мраморный пол, когда я попятилась назад на несколько шагов.

- Очень хорошо, - сказала Амаранта.

Я хотела вырваться из собственного тела; я хотела сбежать от этого пятнающего позора, что я совершила; я должна выбраться – я не могу выдержать кровь на своих руках, липкое тепло на пальцах.

- Теперь следующий. О, Фейра, не будь такой жалкой. Тебе разве не весело?

Я оказалась перед второй фигурой с мешком на голове. Теперь девушка. Фэйри в чёрном протянул подушку с чистым кинжалом, а удерживающие её охранники сорвали мешок.

У неё было простодушное лицо и золотисто-каштановые волосы, точно как у меня. Слёзы уже катились по её круглым щекам, а её бронзовые глаза следили за моей окровавленной рукой, потянувшейся за вторым кинжалом. Чистота деревянного лезвия в сравнении с моими окровавленными пальцами была издевательством.

Я хотела упасть на колени и молить её о прощении, хотела сказать, что её смерть не будет напрасной. Я хотела, но душа будто раскололась пополам и я едва ощущала собственные руки, осколки своего сердца. Что я наделала…

- Да храни меня Котёл, - зашептала она, её голос ровный и чарующий – как музыка. – Прими меня Мать, - продолжала она читать молитву, похожую на ту, что я уже слышала однажды, когда Тамлин читал её для низшего фэйри, умершего в холле. Ещё одна жертва Амаранты. – Проведи меня сквозь врата, - я не смогла поднять кинжал, не смогла преодолеть разделяющий нас шаг. – Позволь ощутить изобилие бессмертных земель молока и мёда.

По лицу и шее покатились беззвучные слёзы, намочив грязный ворот моей туники. Она говорила, и я понимала – я никогда не попаду в те бессмертные земли. Я знала, о какой бы Матери она ни говорила, она никогда не примет меня, не обнимет. Спасая Тамлина, я проклинаю себя.

Я не могу этого сделать – не могу снова поднять кинжал.

- Позволь мне не убояться зла, - выдохнула она, глядя на меня – в меня, в мою разодранную на части душу. – Позволь не чувствовать боли.

С моих губ сорвался всхлип.

- Мне жаль, - простонала я.

- Позволь мне войти в вечность, - прошептала она.

Я заплакала, когда поняла. «Убей меня» - говорила она - «Сделай это быстро. Не заставляй меня страдать. Убей меня». Взгляд её бронзовых глаз был бы твёрдым, если бы не горечь. Бесконечно, бесконечно хуже, чем мольбы мёртвого фэйри рядом с ней.

Я не могу этого сделать.

Но она удержала мой взгляд – удержала и кивнула.

Я подняла кинжал, и во мне что-то окончательно сломалось, что-то, что я никогда не смогу восстановить. Не важно, сколько лет пройдёт, не важно, сколько раз я буду пытаться нарисовать её лицо.

На этот раз стенали больше фэйри – её родственники и друзья. Кинжал был грузом в руке – в руке, покрытой сверкающей кровью первого фэйри.

Гораздо благороднее будет отказаться – лучше умереть, чем убивать невиновных. Но… но…

- Позволь мне войти в вечность, - повторила она, подняв голову. – Не чувствовать зла, - прошептала она – только для меня. – Не чувствовать боли.

Я схватила её за хрупкое, костлявое плечо и вонзила кинжал в её сердце.

Она ахнула, кровь дождём пролилась на пол. Её глаза были закрыты, когда я снова посмотрела ей в лицо. Она рухнула на пол и не двигалась.

Меня унесло куда-то очень далеко от себя самой.

Фэйри оживились – шевелились, шептались, всхлипывали. Я бросила кинжал, удар ясеня о мрамор взревел в моих ушах. Почему Амаранта продолжает улыбаться, если между мной и свободой остался всего лишь один человек? Я бросила взгляд на Рисанда, но его внимание было приковано к Амаранте.

Один фэйри – и мы будем свободны. Ещё один удар моей рукой.

И, может быть, после этого ещё один – может быть, ещё одно движение руки вверх и удар в собственное сердце.

Это было бы облегчением – облегчением покончить с собой своей рукой, облегчением умереть, чем жить с тем, что я наделала.

Слуга-фэйри протянул мне последний кинжал, и я уже потянулась за ним, когда охранник сорвал мешок с головы мужчины, стоявшего передо мной на коленях.

Руки бессильно обвисли. На меня смотрели зелёные глаза с вкраплениями янтаря.

Я смотрела на Тамлина, и всё рушилось – слой за слоем, ломалось и разбивалось.

Я обернулась к трону рядом с Амарантой, где до сих пор сидел мой Высший Лорд, а она засмеялась, щёлкнув пальцами. Тамлин рядом с ней превратился в Аттора, злобно мне ухмыльнувшегося.

Обманутая – снова сбитая с толку собственными чувствами. Нестерпимо медленно моя душа всё дальше отрывалась от меня, я повернулась обратно к Тамлину. В его глазах были только вина и сожаления, и я отшатнулась, едва не упав, запутавшись в ногах.

- Что-то не так? – Амаранта склонила голову набок.

- Так не… не честно, - выдавила я.

Лицо Рисанда побледнело – неимоверно побелело.

- Честно? – размышляла Амаранта, играя косточкой Юриана на ожерелье. – А я и не знала, что у вас, людей, есть такое понятие. Ты убиваешь Тамлина и он свободен, - отвратительней заигравшей на её губах улыбки я в жизни не видела. – И после он целиком и полностью твой.

У меня отвисла челюсть.

- Если, конечно, - продолжила Амаранта. – Ты не посчитаешь более разумным решением отдать свою жизнь. В конце концов: В чём смысл? Выжить, только чтобы его потерять? – её слова были ядом. – Представь все те годы, что вы собирались прожить вместе… которые теперь тебе предстоит пережить в одиночестве. Действительно трагично. И хотя несколько месяцев назад ты ненавидела наш вид так, что зарезала одного из нас – ты наверняка легко это переживёшь и двинешься дальше, - она погладила кольцо. – Человеческая любовница Юриана так и сделала.

Тамлин по-прежнему оставался на коленях, но его глаза стали такими яркими – непокорными.

- Итак, - сказала Амаранта, но я смотрела не на неё. – Что же ты выберешь, Фейра?

Убить его и спасти его Двор и свою жизнь, или убить себя и пускай они все живут рабами Амаранты, пускай она и Король Хайберна ведут свою долгожданную войну против мира людей. Нет никакой сделки, чтобы выбраться из этой ситуации – у меня нет ничего, чем я бы могла торговаться, только бы избежать этого выбора.

Я уставилась на ясеневый кинжал на подушке. На протяжении всех этих недель Элис была права: ни один человек, попавший сюда, никогда не выберется обратно. Я не исключение. Была бы я умной, я бы на самом деле заколола себе прежде, чем они смогли бы схватить меня. Так, по крайней мере, я умру быстро – так мне не придётся выдерживать пытки, которые, несомненно, уже ждут меня, возможно, меня ждёт такая же судьба, как и Юриана. Элис была права. Но…

Элис… Элис говорила что-то… что-то, чтобы помочь мне. Последняя часть проклятья, часть, о которой они всё ещё не могут мне говорить, часть, которая могла бы помочь мне… И всё, что Элис могла сделать, так это сказать, чтобы я слушала. Слушала, что я слышу – будто бы я уже знаю то, что мне нужно.

Я снова медленно обернулась к Тамлину. Воспоминания мелькали одно за другим, водоворот цветов и слов. Тамлин – Высший Лорд Весеннего Двора – это мне может как-то помочь? Был проведён Великий Обряд – нет.

Он лгал мне обо всём – почему меня забрали в поместье, что происходило на его землях. Проклятье – он не мог сказать мне правду, но и не притворялся, что всё в порядке. Нет – он лгал и объяснял, как мог, представляя ситуацию в таком свете, что было мучительно очевидно, что что-то очень, очень плохо.

Аттор в саду – скрытый от меня, как и я от него. Но Тамлин спрятал меня – и сказал оставаться на месте, а затем привёл Аттора почти прямо ко мне, позволив мне подслушать их.

Он оставил открытой дверь в столовую, когда они с Люсьеном говорили о… о проклятье, хотя в тот момент я этого не понимала. Он говорил в открытых местах. Он хотел, чтобы я подслушивала.

Потому что он хотел, чтобы я знала, чтобы слушала – потому что это знание… Я вспоминала каждый разговор, переворачивая слова как камни. Часть проклятья, которую я не уловила, о которой они не могли мне сказать в открытую, но Тамлину было необходимо, чтобы я о ней знала…