Как-то в обед я понес пойло теленку, которого каждое утро отводил на луг и привязывал на длинную веревку за колышек. Колышек был на месте и веревка тоже, а теленка не было. Пока не пришла с работы мать, я кинулся на поиски. Обошел всю деревню, все огороды и овражки, заглянул на колхозный двор — нигде нет нашего Буяна.
И ноги сами понесли меня по затравенелой проселочной дороге — на Выселки. Там, возле речки, часто паслось стадо и, возможно, теленок увязался за коровами. Но стада у речки не оказалось. Вконец расстроенный и уставший опустился я на пригорок, возле зарослей лопухов и конского щавеля, и две слезы шлепнулись мне на голые коленки. Меня не так пугала предстоящая взбучка от матери, как жалко было теленка, светлоглазого лопоухого Буяна. Вдруг на него напали волки или увели с собой проезжие цыгане? Ведь бывали такие случаи…
И тут я увидел, как от крайней избы за мальчишкой в пилотке гналась разгневанная женщина. Она размахивала длинной хворостиной и визгливо причитала:
— Ax ты, антихрист, дармоед, изверг, всю душу мою ты вымотал! Люди в дом тащат, а этот — все из дома. У, вражина! Ну, погоди, доберусь я до тебя…
Женщина вскоре отстала, а Волчонок (я узнал его сразу), перебежав речку, юркнул в лопухи и исчез, словно сквозь землю провалился. Это заинтересовало меня. Вот бы научиться так прятаться! Но я удивился еще больше, когда через некоторое время услышал рядом с собой, из бурьяна, его шепот,
— Сонька ушла?
— Какая Сонька?
— Ну, моя мать… Не видел, что ли, она за мной гналась?
— А, видал. Она в избу ушла, — отвечал я так же шепотом. Волчонок высунул из-под лопуха лобастую голову и настороженно осмотрелся. На лбу его вспухал багровый рубец от Сонькиной хворостины. Он, не вставая, сорвал лист подорожника, поплевал на него и приложил ко лбу.
— Ну и дерется, зараза, — беззлобно проговорил он. — А ты тут чего делаешь?
И я рассказал ему о пропавшем теленке. Наверное, вид у меня был до того убитый, что Волчонок забыл о своем рубце на лбу, покопался в кармане и протянул мне небольшое, красное с одного бока яблоко.
— Ешь вот… Грушовка, у нас их пять корней растет. Папаня говорит, можно бы еще посадить штук десять, да налоги большие. А теленок твой уж дома, небось, — успокоил меня он. — Побегает-побегает, пить захочет и — придет. Наш тоже иногда убегает, а потом приходит.
Это неожиданное участие растрогало и ободрило меня. Мы долго разговаривали с ним о разных разностях, лежа на траве лицом друг к другу. И мне показалось, что не я, а Волчонок старше (а значит, умнее и опытнее) меня на целый год. А когда я спросил, за что его гоняла мать, он задумался. Потом пытливо посмотрел мне в глаза, словно на что-то решаясь, и тихо спросил:
— Никому не скажешь?
— Никому…
— А знаешь, что за предательство бывает?
— Знаю… — как эхо, отозвался я, хотя не очень ясно представлял, что же бывает человеку за предательство. Скорее всего, убивают.
— Значит, будем дружить? — с нескрываемой радостью прошептал он.
— Да!
Волчонок растопырил пальцы, я тоже, мы переплели их и крепко, до боли, пожали друг другу руки.
— А теперь ползи за мной, — приказал он.
Вскоре мы очутились в его заветной пещере. Я был первым человеком, кому Волчонок доказал ее. Мне так у него там понравилось, что я забыл и о пропавшем теленке, и обо всем на свете. Волчонок разворошил в углу сено и достал оттуда красный лоскут, аккуратно привязанный к чисто и гладко оструганной палочке. Это был небольшой флаг, настоящий красный флаг! В уголке его были неумело вышиты желтыми нитками серп и молот.
Вот за этот флаг и влетело сегодня Волчонку от матери. Вернее, не за флаг (о нем она ничего не знала), а за красную шерстяную юбку, от которой Волчонок отрезал солидный кусок для флага. Юбка эта хранилась у Соньки еще с девичества, с довоенного времени, на самом дне сундука. Получила она ее в районе, на слете передовых вязальщиц снопов, как премию. Всего несколько раз наряжалась Сонька в эту юбку, когда бегала с подружками на деревенские вечерки. А потом неожиданно грянула война…
Откуда все это было знать Волчонку? Он видел, что юбку мать не носит, значит — ненужная, а ему до зарезу требовался красный лоскут для флага. Не знал всех этих подробностей в тот день и я, и мы веселились с моим новым другом напропалую.
Сегодня у нас будет праздник — День Победы, — возбужденно говорил он, прикрепляя флаг над входом в пещеру.
А потом мы сидели с ним возле плоского камня, заменявшего нам стол, ели кисло-сладкие, еще недозрелые яблоки, по очереди пили ледяную воду из берестяного ковшика (Волчонок набрал ее в своем потайном родничке) и, подражая взрослым, пели песни.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силон темною,
С проклятою ордой!
Это меня папаня разным песням выучил! — с гордостью признался Волчонок.
Пели мы вполголоса, чтобы не услышала Сонька и случайно не обнаружила пещеру. А о том, что она могла найти пещеру по красному флагу, который развевался над входом, мы даже не подумали. И все-таки тревога за друга не покидала меня.
— Как же мать узнала про юбку?
— Одежу нынче стала сушить, вынула все из сундука. Видишь вон, на загородке развешала… А так бы она еще сто лет не догадалась. Ведь я давно уже флаг сделал, после праздника, когда в школе гуляли, помнишь?
Я кивнул и снова спросил:
— И что же тебе теперь будет?
— Что будет, то и будет… — не очень весело отвечал Волчонок. — Я могу и тут жить, в пещере.
— А я тебе буду еду носить: и хлеба, и огурцов…
Он быстро и благодарно взглянул мне в лицо и уже веселее проговорил:
— А хорошим флаг получился, правда? Как в нашей школе.
— Как настоящий! — подтвердил я вполне искрение.
…Домой я вернулся уже в сумерках. Буян, как и предполагал Волчонок, был дома. Он, спасаясь в самую жару от оводов, оборвал веревку, забрался в открытый хлев и простоял там весь день.
На следующее утро, придерживая топорщившиеся карманы, набитые ломтями хлеба, вареной картошкой и малосольными огурцами, я помчался на Выселки. Но Волчонка в пещере не было. Искать долго не пришлось: Волчонок и Артемыч были во дворе. Артемыч легко, словно играючи, колол березовые чурбаки. Я просто диву давался, как это ловко получалось у него с одной рукой! «Как фокусник», — подумал я про себя. А Волчонок, тоже любуясь Артемычем, носил свежие поленья в избу. Я стал помогать ему. «Все в порядке, — шепнул он мне, — только смотри: про пещеру — ни гу-гу…»
Я понимающе кивнул.
Как потом выяснилось, домой Волчонок пришел лишь поздно вечером, когда вернулся с работы Артемыч. Он показал ему свой флаг и во всем признался: и как пели «Вставай, страна огромная…», и как он собирался жить в лопухах (тут Волчонок немного соврал, умолчав о пещере), и как я обещал приносить ему еду. И его не стали даже ругать, только впредь велели ничего без спросу не трогать. Правда, мать долго не могла успокоиться, ворочалась всю ночь и вздыхала — очень уж ей жалко было свою шерстяную юбку.
С тех пор мы крепко подружились с Волчонком, или Володей Волчковым — так было его настоящее имя. И потом, если кто-то обижал нас, особенно в школе, всегда заступались друг за друга.
А всю провизию, что я принес ему в тот день, мы съели сообща, прямо на улице, за дощатым столиком под яблоней. Артемыч тоже завтракал вместе с нами. Он принес из избы махотку парного молока, сырых яиц, нарвал свежих яблок, и завтрак вышел на славу.
ЧАЛУХА
![Колосок с Куликова поля _13.jpg](https://litlife.club/books/278857/read/images/_13.jpg)
На зорьке я в поле
Спешил вдоль села.
И радость росточком
Зеленым рос лаг
А с поля иду