В этот день она рано пообедала — обед был легким, ибо у нее был плохой аппетит — и задремала в кресле, когда снизу донесся шум, словно во двор въехал экипаж. Она мгновенно пробудилась. Уж не он ли приехал?

— Кто там? — спросила она няню.

— Миледи, это месье, и Пьер вместе с ним. Я ведь просила миледи не беспокоиться, говорила, что месье, конечно же, приедет; теперь миледи видит, что я права.

На лице леди Изабель появилось необычное выражение, говорившее о твердой решимости. Пожалуй, можно было сказать, что она не слишком беспокоилась о том, кто приехал, или же, во всяком случае, уже перестала беспокоиться.

— Терпение и спокойствие! — тихо прошептала она. — Да не оставят они меня теперь, когда пришло время!

— Месье прекрасно выглядит! — возвестила служанка, устроившаяся у окна, которое выходило во двор. — Он вышел из экипажа, встряхивается и разминает ноги.

— Можешь идти, Сюзанна, — сказала леди Изабель.

— А если малыш проснется, миледи?

— Я позвоню.

Девушка вышла, прикрыв за собою дверь; леди Изабель сидела и смотрела на нее, пытаясь обрести спокойствие. Еще мгновение — и дверь распахнулась. Сэр Фрэнсис Ливайсон вошел в комнату и направился к ней, чтобы поздороваться. Она остановила его жестом и тихим, спокойным голосом попросила не приближаться, поскольку малейшее волнение могло вызвать у нее обморок. Он уселся напротив нее и принялся объяснять, что не мог вырваться раньше, пошевеливая поленья носком ботинка.

— Зачем же ты приехал теперь? — спокойно осведомилась она.

— Зачем я приехал? — повторил он. — Разве такой благодарности заслуживает человек, путешествующий в такую холодную погоду. Я-то думал, ты рада будешь приветствовать меня.

— Сэр Фрэнсис, — ответила она, говоря с почти неестественным спокойствием, которое сохраняла на протяжении всего разговора, хотя по тому, как часто менялось выражение ее лица, как дрожали ее руки, которые она иногда прижимала к груди, чтобы унять сердцебиение, можно было понять, каких усилий ей это стоило. — Сэр Фрэнсис, у меня есть причина радоваться Вашему приезду: мы должны обговорить кое-что, и в этой связи я ему рада. Я собиралась послать Вам письмо, как только ко мне вернутся силы, но Ваш визит избавил меня от необходимости писать. Я собираюсь общаться с Вами откровенно, ничего не скрывая и не обманывая Вас, и прошу ответить мне тем же.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «общаться»? — осведомился он, уложив, наконец, поленья так, как ему хотелось.

— Говорить и действовать. Давай хотя бы сегодня говорить чистую правду, если уж мы не делали этого раньше.

— Я не понимаю тебя.

— Чистую, неприкрашенную правду, — продолжала она, вперив в него решительный взгляд. — Только ее и ничего более.

— Готов всем сердцем, — ответил сэр Фрэнсис. — Но учти, что ты сама захотела этого.

— Уезжая в июле, ты торжественно поклялся вернуться вовремя для того, чтобы обвенчаться со мной. Ты знаешь, что я имею в виду, говоря «вовремя», однако…

— Ну, конечно же, я так и собирался поступить, — перебил он ее. — Но едва я приехал в Лондон, как на меня навалилось множество дел, бросить которые я просто не мог. Даже сейчас я могу остаться с тобой лишь на пару дней, ибо должен спешить обратно.

— Ты уже говоришь неправду, — заявила она, спокойно выслушав его. — Это слова лжеца, а не правдивого человека. Ты не собирался возвращаться для того, чтобы обвенчаться со мной; в противном случае ты мог бы сделать это до своего отъезда.

— Ну что ты выдумываешь! — воскликнул Фрэнсис Ливайсон.

— Спустя некоторое время после твоего отъезда, — спокойно продолжала она, — одна из служанок прибирала в твоем платяном шкафу, и она принесла мне письмо, которое обнаружила в одном из карманов. Я увидела дату и поняла, что это одно из двух писем, полученных тобой в день отъезда. В нем сообщалось о разводе.

Она говорила так спокойно и бесстрастно, что сэр Фрэнсис был приятно поражен. Тем легче ему будет сбросить надоевшую маску. Однако же он был человеком раздражительным, поэтому известие о том, что нашлось письмо, что лживость всех его благородных обещаний предстала во всей наготе, отнюдь не улучшило его настроение. Леди Изабель, между тем, продолжала:

— Лучше было бы не лгать мне, а сказать, сколь напрасны мои надежды на лучшую долю еще не родившегося ребенка.

— Я так не считаю, — ответил он. — Ты была так взвинчена, что не прислушалась бы ни к каким доводам.

Сердце ее забилось учащенно, однако она справилась с волнением.

— Вы считаете, мне не подобало даже надеяться на то, чтобы стать женой сэра Фрэнсиса Ливайсона?

Он встал и снова потревожил покой поленьев в камине, на этот раз — каблуком своего ботинка.

— Ну, Изабель, ты должна понимать, что это было бы чудовищной жертвой в моем положении — жениться на разведенной женщине.

На ее исхудавших щеках заиграл лихорадочный румянец, однако голос звучал по-прежнему спокойно.

— Когда я желала этой «жертвы», я делала это не для себя, о чем и сказала тебе. Однако ее не принесли и теперь, ребенок рожден в грехе и позоре. Можешь посмотреть на него.

Сэр Фрэнсис полуобернулся и увидел детскую колыбельку, стоявшую возле кровати. Он даже не соизволил подойти и взглянуть на свое дитя.

— Сейчас я представляю древний и почитаемый род баронетов Ливайсон, и женитьба на тебе так оскорбила бы мою семью, что…

— Ни слова больше, — перебила его леди Изабель, — не утруждайте себя поисками ненужных оправданий. Даже если бы Вы предприняли это путешествие с целью жениться на мне, даже если бы предложили мне это и привели бы сюда священника, все Ваши усилия были бы напрасными. Зло, причиненное ребенку, не исправить, а что касается меня, я не могу представить ничего ужаснее, нежели необходимость провести остаток своих дней в Вашем обществе.

— Ну что же, если Вы решили отомстить мне таким образом, с этим ничего не поделаешь, — спокойно заметил он, внутренне поздравляя себя с тем, что избавился от, казалось бы, неизбежных хлопот. — Однажды Вы уже подняли большой шум касательно «возмещения» с моей стороны.

Она покачала головой.

— Никакое возмещение, которое Вы в силах предложить, и вообще ничто на всем белом свете уже не снимет с меня греха. Мне придется всю жизнь страдать от его последствий.

— Ах, греха! — язвительно воскликнул он. — Об этом надо было думать раньше.

— Да, — грустно ответила она. — Пусть небо предостережет тех, кто столкнется с подобным искушением.

— Если Вы говорите это в качестве упрека в мой адрес, так это совершенно ни к месту, — парировал сэр Фрэнсис, который, находясь в дурном расположении духа, не контролировал своих слов и нимало не заботился о чувствах своих собеседников. — Это самое искушение, как Вы называете его, было вызвано не столько моими уговорами, сколько Вашей ревностью и злостью на мужа.

— Именно так, — ответила она.

— И я знаю, что Вы пошли по ложному следу, Изабель — если это послужит для Вас хоть каким-то утешением. Если уж мы оба коснулись этой деликатной темы, не имеет смысла что-то сглаживать.

— Я не понимаю, что Вы имеете в виду, — сказала она, закутавшись в шаль, словно от внезапного холода. — Как это «по ложному следу»?

— В том, что касалось Вашего мужа и этой барышни Хэйр. Вы стали жертвой слепой ревности, слепой и безрассудной.

— Продолжайте.

— Вот я и говорю, что, на мой взгляд, Вы пошли по ложному пути. Не думаю, чтобы Карлайл хотя бы в мыслях позволил себе нечто подобное тому, что Вы вообразили.

— Что Вы имеете в виду? — задыхаясь, спросила она.

— Да, у них была тайна, но вовсе не любовная. Это какой-то деловой секрет, и все их разговоры велись только о деле, все ее визиты были вызваны только им, и ничем более.

Лицо ее раскраснелось еще сильнее. Теперь он говорил спокойно, совершенно благодушным тоном; он всегда изъяснялся именно таким образом, будучи разозлен, и чем спокойнее были его слова, тем сильнее они ранили. Право же: он не должен был говорить этого.